Какой он милый, подумала я. А он стоял весь красный от смущения. А как еще может выглядеть англичанин, уличенный в сентиментальности? И все-таки хорошо, что он это придумал!
— Ну что вы! По-моему, просто прекрасная мысль, мистер Коулмен.
Я налила воды в горшочек, и мы поставили туда цветы.
Признаться, мистер Коулмен приятно удивил меня. Оказывается у него доброе сердце и чувствительная душа.
Он не стал расспрашивать меня, почему я так дико завизжала, и я прониклась к нему благодарностью за это. Что я могла бы сказать в оправдание? Разумеется, какую-нибудь чушь несусветную.
Впредь будь благоразумнее, сказала я себе, поправляя манжеты и разглаживая передник. Этот спиритический вздор не для тебя.
И я принялась упаковывать мои собственные вещи, проведя за этим занятием остаток дня.
Отец Лавиньи был столь любезен, что выразил глубокое сожаление по поводу моего отъезда. Сказал, что моя жизнерадостность и здравый смысл служили всем им большой поддержкой. Здравый смысл! Какое счастье, что он не знает о моих психологических экзерсисах[40] в комнате миссис Лайднер.
— Что-то мосье Пуаро не видно сегодня, — заметил он.
Я объяснила, что Пуаро собирался весь день рассылать телеграммы.
Отец Лавиньи поднял брови.
— Телеграммы? В Америку?
— Наверное. Как он выразился, “по всему свету”, но, думаю, преувеличивает, как все французы.
Сказала и тут же покраснела — ведь отец Лавиньи тоже француз. Впрочем, он, кажется, не обиделся, просто весело рассмеялся и спросил, нет ли чего новенького о человеке с косоглазием.
— Не знаю, — сказала я, — не слыхала.
Отец Лавиньи вспомнил о том случае, когда мы с миссис Лайднер заметили, как этот араб стоял на цыпочках и подглядывал в окно.
— Он явно испытывал какой-то особый интерес к миссис Лайднер, — сказал он со значением. — Я вот все думаю, может быть, это европеец, переодетый арабом?
Такое мне в голову не приходило. Поразмыслив хорошенько, я поняла, что действительно сочла его арабом только по одежде и смуглой коже.
Отец Лавиньи сказал, что хотел бы обойти вокруг дома и взглянуть на то место, где мы с миссис Лайднер его видели.
— Кто знает, вдруг он обронил что-нибудь. В детективных рассказах преступники обязательно что-то роняют или теряют.
— По-моему, в жизни они куда более осмотрительны, — сказала я.
Я принесла носки, которые только что заштопала, и положила на стол в гостиной, чтобы мужчины потом разобрали их. Делать больше было нечего, и я поднялась на крышу.
Тут стояла мисс Джонсон. Она, видимо, не слышала, как я поднималась. И только когда я подошла к ней вплотную, она меня заметила.
Я сразу поняла, что с ней что-то неладно.
Она стояла, глядя в пространство остановившимся взглядом, и лицо у нее было ужасное. Будто видит перед собою что-то, во что невозможно поверить.
Я была потрясена. Помните, на днях она тоже была не в себе? Но тут что-то совсем другое.
— Голубушка, — сказала я, — что с вами? Она повернула голову и уставилась на меня невидящим взглядом.
— Что с вами? — повторила я. Гримаса исказила ее лицо, будто она хочет сглотнуть, но у нее сдавило горло.
— Я все поняла. Только что.
— Что именно? Скажите. Вы что-то видели? Она сделала над собой усилие, пытаясь взять себя в руки, но тщетно. Выглядела она все равно ужасно.
— Я поняла, как можно проникнуть сюда так, что никто не догадается.
Я проследила за ее взглядом, но ничего не увидела.
В дверях фотолаборатории стоял мистер Рейтер, отец Лавиньи шел через двор. И больше ничего.
В недоумении я обернулась к ней — она не отрываясь смотрела на меня каким-то отрешенным взглядом.
— Ей-богу, — сказала я, — не понимаю, о чем вы. Может быть, вы объясните? Но она покачала головой.
— Не сейчас. Позже. Как же мы сразу не поняли? Мы должны были понять!
— Если бы вы мне сказали… Она снова покачала головой.
— Я должна все как следует обдумать.
Она прошла мимо меня и нетвердыми шагами стала спускаться по лестнице.
Я не последовала за ней — было слишком очевидно, что она этого не хочет. Я села на парапет и попыталась разобраться, но ничего у меня не получалось. Во двор можно проникнуть только одним способом — через ворота. Я огляделась. За воротами, держа под узды лошадь, стоял бой-водовоз и болтал с поваром-индийцем. Пройти мимо них незамеченным было просто невозможно.
Я в растерянности помотала головой и пошла вниз по лестнице.
Глава 24
Убийство входит в привычку
Этим вечером все мы рано разошлись по своим комнатам. За обедом мисс Джонсон держалась почти так же, как обычно. Правда, взгляд у нее был какой-то ошеломленный и раза два на вопросы, обращенные к ней, она отвечала невпопад.
Да и все мы чувствовали себя за обедом как-то неуютно. Вы скажете, что после похорон это естественно. Но я знаю, что говорю.
Еще совсем недавно во время наших трапез мы могли быть и молчаливыми и подавленными, но тем не менее за столом царила дружеская атмосфера. Мы сочувствовали доктору Лайднеру в его горе, и у нас было ощущение, что все мы в одной лодке.
Но сегодня вечером мне вспомнилось мое первое чаепитие, когда миссис Меркадо не спускала с меня глаз и мне казалось, что вот-вот случится что-то непоправимое.
В тот день, когда мы сидели за обедом во главе с мосье Пуаро, я тоже испытала нечто подобное, только, пожалуй, гораздо сильнее.
Сегодня же это чувство особенно остро владело нами. Все были взвинчены, нервничали, все были на грани срыва. Казалось, упади на пол ложечке — и раздастся вопль ужаса.
Как я уже сказала, мы рано разошлись в тот вечер. Я почти тотчас легла. Последнее, что я слышала, проваливаясь в сон, был голос миссис Меркадо у самой моей двери, желающей доброй ночи мисс Джонсон.
Уснула я сразу же, утомленная и нервным напряжением, и, пожалуй, в еще большей степени моими дурацкими упражнениями в комнате миссис Лайднер, и проспала тяжело, без сновидений несколько часов.
Проснулась как от толчка, с ощущением надвигающейся беды. Кажется, меня разбудил какой-то звук. Я села в постели и прислушалась. Вот он повторился снова.
Ужасный, отчаянный сдавленный стон.
В мгновение ока я соскочила с кровати и засветила свечку. Прихватив фонарик на тот случай, если свечу задует, я вышла во двор и прислушалась. Звук раздавался где-то совсем рядом. Вот снова — из комнаты, соседней с моей.., из комнаты мисс Джонсон.
Я поспешно вошла к ней. Она лежала на кровати, тело ее содрогалось в конвульсиях. Поставив свечу, я склонилась над ней. Губы у нее шевелились, она пыталась что-то сказать, но изо рта вырывался лишь пугающий свистящий хрип. Мне бросилось в глаза, что углы рта и кожа на подбородке у нее обожжены и покрыты серовато-белой пеной.
Взгляд ее перебежал с моего лица на стакан на полу, выпавший, очевидно, у нее из рук. На светлом ковре, там, куда он упал, ярко алели пятна. Я подобрала стакан, провела внутри него пальцем и тут же отдернула руку. Потом осмотрела рот несчастной мисс Джонсон.
У меня не осталось никаких сомнений насчет того, что произошло. Намеренно или нечаянно она хлебнула кислоты.., соляной или щавелевой, не знаю.
Я бросилась к доктору Лайднеру, а он разбудил всех остальных. Мы хлопотали около мисс Джонсон, изо всех сил стараясь облегчить ее страдания, но я понимала, что наши усилия тщетны. Испробовали крепкий раствор соды, потом оливковое масло. Чтобы унять боль, я ввела ей под кожу сульфат морфия.
Дэвид Эммет помчался в Хассани за доктором Райли, но до его прибытия все уже было кончено.
Не буду вдаваться в подробности. Скажу только, что отравление концентрированным раствором соляной кислоты (а это была именно она) приводит к самой мучительной смерти, какую только можно себе представить.
Когда я склонилась над ней, чтобы ввести морфий, она опять попыталась что-то мне сказать. С ее губ сорвался ужасный мучительный стон.
— Окно, — едва выдавала она, — мисс Ледерен, окно…
Но — увы! — ничего больше она сказать не смогла и вскоре впала в забытье.
Никогда не забуду эту ночь. Приехал доктор Райли. Потом капитан Мейтленд. И наконец на рассвете появился Эркюль Пуаро.
Это он, ласково взяв меня под руку, отвел в сторону, усадил и подал чашку горячего крепкого чая.
— Ну вот, mon enfant[41], — сказал он, — так-то лучше. А то вы совсем выбились из сил. И тут я разразилась слезами.
— Так ужасно, — всхлипнула я. — Кошмар какой-то. Какие страшные мучения! А ее глаза… О мосье Пуаро.., ее глаза…
Он легонько похлопал меня по плечу. Даже женщина не смогла бы сделать все это лучше.
— Ну-ну, будет, не надо об этом. Вы сделали все, что могли.
— Это ведь кислота?
— Да, концентрированный раствор соляной кислоты.
— Которой они очищают керамику?
— Да. Вероятно, мисс Джонсон со сна выпила ее. Правда.., может быть, она нарочно…
