грезе. Все это казалось теперь блеклым по сравнению с реальным Адрианом, который лежал там, у себя на чердаке.
Садима решила, что пригласит его. Завтра скажет, что он может прийти в ее постель. Полночи она провела, обдумывая, как бы это сделать. Но не могла подыскать ни нужный момент, ни нужные слова. Все стало казаться таким сложным, что Садима под конец вскочила с кровати. Она сама пойдет к Адриану безо всякого приглашения. Садима взяла в одну руку подсвечник, в другую – свою робость. И так, все вместе, они вышли из комнаты и стали подниматься по лестнице.
Но на середине повстречали спускавшегося Адриана.
– Я… я шел… узнать, а вдруг вы бы меня захотели, – сказал он.
– Я шла себя предложить, – ответила Садима. – И на полпути мы встретились.
– Какое чудное совпадение, не правда ли? Ведь последние пять ночей я не ходил к вашей двери и не возвращался, не постучав и никого не встретив. Отнюдь.
Садима уткнулась головой в грудь Адриана. Адриан запустил пальцы ей в волосы. Потом взял под руку и повел в свою комнату. Робость пошла следом, не отставая.
Они вошли в мансарду. Садима снова заметила, что здесь она чувствует себя гораздо лучше.
– Здесь спокойно.
Адриан улыбнулся.
– Эта комната моя и только моя. Когда я был маленький, я прятался здесь, на чердаке, еще до того, как мама исчезла. Когда же она вселилась в усадьбу и стала ее переустраивать, я обосновался здесь, и она не трогала чердак. Наряду с вашей спальней это единственное место, куда она не может проникнуть.
Он подвел ее к постели. Садима поставила подсвечник на прикроватный столик, помедлила, прежде чем задуть свечи. Они взглянули друг на друга.
– Эм-м… – протянул Адриан смущенно и без излишнего красноречия.
– Да?.. – шепнула Садима, соперничая с ним в словоохотливости, и провела по затылку ладонью, чтобы как-то занять руки.
– Гм, – отважно ответил Адриан со всею убежденностью, на какую был способен в текущих обстоятельствах.
– А, – прибавила Садима без определенных знаков препинания, чтобы заполнить паузу.
– Пфух, – подытожил Адриан, вполне довольный получившимся междометием, элегантно завершавшим их диалог, не изменяя его односложности.
Прихотливую беседу сменила тишина.
Наконец юноша первым прыгнул в омут – с головой и со всеми своими желаниями. Он решился сформулировать четкое и искреннее предложение.
– По-моему, в общем, мне показалось, что если вдруг вы хотите, то теперь моя очередь, – сказал он.
Садима посмотрела на него, не понимая. Он приблизился.
– То есть исследовать тебя.
Садима медленно кивнула.
Она села на кровать. Он опустился перед ней на колени и снял ее домашние туфли. Когда рука его нырнула под ее длинную сорочку и коснулась бедра, чтобы скатать чулки, мысли ее растрепались.
Теперь на ней оставалась лишь ночная рубашка. Сам он разделся перед ней так легко! Почему? Она чувствовала, как все ее тело сжимается при мысли, что он снимет с нее и рубашку. И, точно актиния, Садима вдруг собралась в плотный неприступный клубок.
Она корила себя за свой защитный инстинкт. И завидовала Адриану, который так непринужденно переносил наготу на виду. Но, несмотря на досаду, не могла расслабить тело, решившее держать осаду. И теперь застыла, закаменела, замуровалась в тревоге.
Адриан заметил воздвигнутые укрепления. И остановился. Потянулся, зевнул и с шутливой непринужденностью светской беседы спросил:
– Ты, кажется, закрылась, не так ли?
Садима сжала челюсти, кулаки, бедра и пальцы на ногах. Адриан улегся на кровать. Она откинулась рядом, подавленная, в отчаянии от себя самой, и закрыла лицо руками.
– Есть одна мысль, – прошептал Адриан. – Закрой глаза. А теперь с каждым выдохом избавляйся от какого-нибудь органа, пока не опустеешь.
– Опустею?
– Страх сжимает желудок, пробирает до печенок, бежит по извилинам мозга, извивам кишок. Чтобы его извести, надо выставить лишнее вон. Все потроха, все мягкие ткани, пропитанные тревогой. Зачем, скажи, тебе сейчас поджелудочная железа? Давай, выкидывай печень, спинной мозг, диафрагму, желудок, почки, желчный пузырь, щитовидную железу, гортань, пищевод, бронхи, слепую кишку, селезенку. Без них гораздо просторнее, правда?
Адриан называл органы, а Садима чувствовала себя все легче и легче, освобождаясь от гнета тяжелых и громоздких внутренностей. Она была теперь лишь ухом, внимающим спокойному и теплому голосу Адриана.
Ухо Садимы крепилось к пустой и свободной чувствительной оболочке. Избавившись от ненужного, она ощущала в себе освобожденное место, готовое заполниться чем-то другим. Удовольствием. Или – почему бы нет? – возлюбленным.
Адриан дотронулся до ее бедра, поднимая рубашку. Она протянула вверх руки. Он снял рубашку и коснулся ладонью ее кожи. Она заметила, что рука его чуть дрожит. И открыла глаза.
– Я не ищу недостающего, поэтому не знаю, с чего мне лучше начать, – произнес он неуверенно. – То есть я хочу спросить… Может, у тебя есть любимые маршруты? Но если нет, что ж, попробую наугад.
Садима ему улыбнулась. И заметила, что они теперь вдвоем. Страх сбежал окончательно. Она нашла в себе смелость побыть уязвимой. Оказалось, приятно чувствовать себя голой и ни о чем не заботиться. Она откинулась на подушку и закрыла глаза.
Адриан прошептал ей на ухо:
– В первую ночь я спрятал под матрасами мизинец.
Садима вспомнила ту ночь, приятный сон про обхватившую ее ладонь, присказку, которая родилась сама собой радостным утром.
Адриан занес над ней руку. Она затаила дыхание. Прежде чем коснуться ее, он шепнул:
– Не открывай глаза. И скажи, если почувствуешь.
Он провел рукой над предплечьем, едва касаясь тонкого пушка. Садима кивнула: она почувствовала легкую щекотку, и разбуженная кожа откликнулась на нее. Она тихо засмеялась, ведь он даже ее не тронул.
– Зрение, обоняние у человека развиты куда хуже, чем у многих зверей… – прошептал Адриан. – Но из всех животных он лучше всего чувствует прикосновения. Осязание у него тоньше, чем даже у кошек на вибриссах – знаешь, это их усы.
Он пробежал пальцами по ее плечу. Рука его спустилась к округлой мышце. Как бы в напоминание он погладил мышиную спинку. И снова прощупал ее, сперва тихонько, потом с нажимом, зачарованный игрой мускулов, перекатывавшихся у него под ладонью. Он задержался на тонкой локтевой кости, выступавшей на запястье и так ему нравившейся.
– Чтобы реагировать на возбуждения, вся кожа пронизана тактильными рецепторами. Но не всюду одинаково… Есть участки, где их меньше, как, например, спина или ноги.
Он провел пальцами по позвонкам до самого последнего, где и осталась лежать его ладонь.
– Но есть места, где нервных окончаний особенно много.
Садима ждала продолжения.
– На кончиках пальцев, ладонях, ступнях, языке, губах и между ног.
Адриан перечислил их быстро,
