Найя Найя встает и бросает взгляд на прислонившегося к ветхой стене человека, который так и не проснулся. Его лицо ничего не выражает, и по нему не догадаться, куда этот человек попал. Похоже, он нырнул под воду, туда, где множество пузырьков, на самое дно, к косякам фосфоресцирующих рыб.
Бесшумно ступая на своих резиновых подошвах, Найя Найя уходит. Она чувствует, как в ее голове в затылке зарождается сон. Руки и ноги отяжелели, и тянет закрыть веки. Тогда она идет на отмель поискать ложбинку в куче гальки, где можно вздремнуть.
[177]
Почему бы не отправиться туда, где нет ни зимы, ни лета?Где только такое место?С приходом зимы вы дрожите от холода, с приходом лета —обливаетесь потом.
[178]
Надо постоянно двигаться, трястись, дрожать, бегать туда-сюда, заставляя работать все свои мышцы. Есть люди, которые любят оставаться на одном месте, прорастая, подобно растению. Тогда их одолевает множество слов, мыслей, идей, которые обрушиваются на них градом камней. Быть неподвижным очень опасно. Тебя быстро сковывает знание, и с течением времени ты становишься почти умным.
Мы стремглав мчимся по городу, словно в поисках выхода. Расходимся в разные стороны — Аллигатор Барксвлево, Луиза с Леоном вправо, Пальмито идет сзади, Найя Найя посередине, — потом снова сходимся на перекрестках, перед большими шикарными магазинами, или в людском потоке у вокзала. Мы минуем кафе, где столько музыки, где звучит "We did it again" группы «Софт Мешин» или "Lonely Avenue" Рея Чарлза. Нам не то чтобы страшно, нет, просто что-то заставляет нас нестись со всех ног. Мы не знаем, что именно — взгляд, слово или магнитная буря, нарастающая в пасмурном небе.
Упругие стены домов подталкивают нас друг к другу, столбы, наоборот, отталкивают, а от синего, красного, зеленого цветов исходят сильные ударные волны. Мы спотыкаемся, словно под хмельком, и тут же продолжаем движение, но уже в другом направлении. Даже сам воздух густой, и иногда приходится отодвигать его руками.
Отовсюду извергается столько жизни, что протискиваться не так-то просто. Машины, вспышки света, долгие звуки, которые путаются под ногами, мерцание, электрические колебания, радиоволны, гамма-лучи — все это не может не оказывать на вас своего влияния. Даже внутри тела ничто не стоит на месте: то возобновляются, то прекращаются пере- [179] мещение пищи в животе, пульс, работа жизненных центров. Временами вздыхаешь полной грудью, как на плато Наска, а временами такая тяжесть в легких, словно воздух насыщен свинцовой пылью.
Забавы ради Джин Шипучка принимается читать вслух все волшебные слова,
РОТОР
и попадаешь в синий вихрь со множеством пузырьков на внешней поверхности, он вращается на полной скорости вокруг своей оси и выталкивает вас наружу,
АРЕНА
и долю скользишь по светлой песчаной трассе спуска с крутыми наклонными виражами, которые бросают вас друг на друга; мчишься во всю прыть к морю, похожему на синее прозрачное озеро, над которым пролетают две вереницы бакланов,
ФАТА
и входишь в глубь дремучего леса, полного запахов прелой листвы, полного красных ягод, и слышишь мелодичное пение скрывающихся в ветвях диковинных птиц; идешь по кабаньей тропе в тесной кучке друзей, вздрагивая от сырости и мрака, и вдруг перед тобой появляется еле видимый, наподобие призрака, силуэт женщины в длинном белом платье, она какое-то мгновение молча глядит на нас и исчезает под высокими деревьями,
ПЕРШИНГ
это черный броненосец, переливающийся на полярном солнце, который плывет по бирюзовому морю, и его острый форштевень со страшным треском разбивает льды,
ТРАНС-НАТАЛЬ
попадаешь в рыжеватую степь, где нет ничего и никого, только бесконечное травяное пространство и небо, по которому плывут громадные чернильные облака,
АТАЛЬ
в самой середине медного цвета неба появляется голова огромного льва с золотой гривой, его желтые глаза пристально смотрят на нас с такой силой, что черные расширенные [180] зрачки сразу останавливают, пригвождают нас к земле, и у нас сводит дыхание, но
ФАЭМА
дает нам возможность снова пуститься в путь, и теперь мы идем по большому болоту, высоко поднимая ноги, потому что в воде не счесть лиан и водорослей и различных водяных лилий, а вдали посреди черной воды перед нашим восхищенным взором открываются развалины затопленного египетского храма,
ВАНТР Э ЛАРМА
и мы разражаемся хохотом при виде двух жлобов в клоунской одежде, которые, лежа на освещенной солнцем плоской скале, глядят на нас мутными глазами алкоголиков.
СОДИС
так, наверно, называется большущая непонятная машина, которая что-то подсчитывает и громко при этом стучит и крякает; останавливаешься поглазеть на лампы, которые то зажигаются, то гаснут, и все равно ничего не понимаешь,
ВОЛЬВО
это празднество где-нибудь в Малайзии, когда перед тысячами безмолвствующих зрителей сходятся в схватке два гигантских быка с бантами на шеях и слышно, как отзывается в земле стук их сердец, подобный стуку барабанов,
ЦЮРИХ-АБРИ-ВИТА
тучи мух с гудением вылетают из пещеры и рассыпаются по небу, затмевая солнце,
ИМАК
гора, вулкан с совершенным конусом, высится в безоблачном небе, и ее покрытая снегами вершина сверкает в лучах восходящего солнца.
Всякий раз, когда Джин Шипучка произносит одно из волшебных имен, происходит как бы взрыв, который вызывает к жизни мираж. Широко раскрыв глаза, мы идем следом за ней по улице, и наши сердца громко стучат. Сколько кругом имен, таящих в себе миражи! В этих именах столько силы, что они раздуваются и дрожат, словно пузыри, Некоторые пролегают мгновенно, и едва успеваешь их заметить [181] между двумя машинами или в глубине витрины. Другие неподвижны, выдолблены резцом на мраморных досках, отлиты в чугуне или пластмассе. Стоит их произнести — и происходит чудо. Какое — заранее не угадаешь. Они могут в единый миг перенести вас в глубь Сибири, или на самую середину Индийского океана, или в Калькутту, Хартум, Каракас. Разумеется, люди об этом не догадываются, они знать не знают, что скрывают в себе имена. Люди лишь скользят по ним глазами.
А вот Джин Шипучка умеет читать имена, и мы идем следом за ней и глядим, какие из них сейчас появятся. Даже самые маленькие, самые незначительные имена что-то таят в себе. Они раскрываются, словно коробочки, и оттуда вылетает дух, или искра, или дым.
Рядом со словами никогда нельзя чувствовать себя спокойно, они полны жизни, они ждут голоса, который их освободит. Они могут ждать так годы и годы, а люди тем временем пользуются другими словами и про них забывают. Но вот наступает день, когда Аллигатор Баркс, или Джин Шипучка, или Пальмито произносят их медленно, отчеканивая каждый слог, и они вспыхивают, взлетают ракетами, во все стороны разливая свой свет.
Слова, впрочем, не всегда говорят то, что, казалось бы, должны говорить. Если произносить их определенным образом, они означают другое. Например, ты говоришь «колено», а на самом деле это означает «водопад». Говоришь «бумага» и тут же видишь песок, простой песок до самого горизонта, и ни единой живой души. Говоришь «подушка», а это означает комнату, где пол устлан тяжелыми коврами из красного бархата. Говоришь «вечный» или «автоматический», а это две парящие в небе птицы без перьев на шее, вроде грифов. Говоришь «круг» и видишь отмель, гальку, большие круглые камни у подножья отвесных гранитных скал. Говоришь «лампа», а это капля расплавленного свинца, распространяющая при горении едкий запах. Говоришь «ночь», а это колодец. Говоришь «корабль», но корабль раскрывается, и внутри оказывается большая иссиня-черная китовая акула. Ты говоришь «остров», а это лежащая в воде женщина. Говоришь «облако», а это треугольник. Говоришь «грейпфрут», а внутри видишь мягкий, словно из ваты, холм. Говоришь «искать», а это означает «прятать». Говоришь «пятница», но это вовсе не пятница, и не вторник, и ни какой другой день недели, это печальное уединенное место, вроде кладбища, кратера [182] или зимнего сада. Ты говоришь «белый», и порой это такой белый, который на самом деле черный. Говоришь «алло? алло?», и тут же попадаешь на коралловый остров, в середине которого густые джунгли, населенные зелеными попугаями, которые твердят фальцетом: алло? алло?
Да, иногда мы легки, как пинг-понговые шарики, но иногда становимся тяжелыми, как мешки с песком. Должно быть, это зависит от атмосферного давления. Вот область, где царит счастье, и мы идем танцующей походкой, перепрыгиваем через заграждения, кружимся, ухватившись за телеграфные столбы. Но потом мы вступаем в область беспричинной печали, и вот у нас глаза на мокром месте и сжимается горло. Теперь уже мы не читаем волшебных слов, а ищем одно-единственное слово, такое прекрасное, такое сильное, обладающее столькими тайнами, что отпала бы нужда бежать, идти, думать, говорить. Мы идем по улицам и глядим по сторонам, выискивая такое имя.
