Он резко тряхнул головой.
— Но я хочу туда, мама! Это мой долг.
— Долг! — насмешливо повторила она. — Долг бывает разным. Мы найдем для тебя какой-нибудь другой.
— Нет, об этом не может быть и речи! — Валериан так смело выдержал взгляд Мадлен, что она на какой-то момент почувствовала себя неуверенно. — Послезавтра я уезжаю вместе со всеми, — продолжал он. — Мы будем держать фронт в пустыне, что бы ни произошло.
Сендрин посмотрела на Адриана в твердой уверенности, что он скажет что-нибудь циничное. Но Адриан молчал. Либо ему было сложно достаточно быстро переводить взгляд с одного на другого, чтобы успевать за диалогом, либо — и это показалось ей более вероятным — он уважительно отнесся к желанию Валериана.
Мадлен боролась до последнего, но наконец проговорила:
— Как хочешь. Я надеюсь, ты знаешь обо всех возможных последствиях.
— Возможно, ты права, — согласился он. — Вероятно, все ошибаются и не будет никакого восстания. Тогда через несколько месяцев я вернусь назад и предложу губернатору назначить тебя генералом ввиду твоей дальновидности.
— Ты все насмехаешься, — проворчала она, смирившись.
Тут вмешался Адриан.
— Осире, — задумчиво проговорил он. — Разве это не в Омахеке?
Мадлен и дети внезапно побледнели. Одна Сендрин растерянно переводила взгляд с одного на другого. Она не имела никакого представления, о чем говорил Адриан.
— Валериан, — сказала Мадлен, и ее голос был едва ли громче шепота, — это правда?
Ее сын кивнул.
— В самом сердце Омахеке, — подтвердил он.
— Но там ничто не выживает! — выдохнула Мадлен. — Мятежники не могут находиться там без воды. Никто не сможет напасть оттуда, с тыла.
— Тем лучше, — возразил Валериан, постепенно взяв себя в руки настолько, что его веки перестали нервно вздрагивать.
— Это безумие! — Мадлен схватилась за край стола. — Омахеке — это…
— Ад, — спокойно закончил за нее Валериан. — Так, во всяком случае, считается.
Адриан перевел взгляд со своего брата на Сендрин.
— Вероятно, было бы уместно коротко объяснить фрейлейн Мук, о чем мы вообще говорим.
Сендрин неуверенно посмотрела на Мадлен и, поскольку с ее стороны не последовало никаких возражений, кивнула.
— Омахеке — это огромное поле песка, — начал рассказывать Адриан, — длиной около трехсот километров и в самых широких местах примерно такой же ширины. Там нет ничего, что давало бы тень. Только бесконечное море песка, километр за километром. Нигде в мире не бывает суше и горячее.
— Говорят, это самое плохое место на всем Юго-Западе, — добавил Валериан грубовато. — Ну и что с того? В Германии каждого, кто отправляется на Юго-Запад, считают самоубийцей. Несмотря на это, мы все здесь, и дела идут у нас совсем неплохо, верно? — Он пытался теперь говорить весело, но это не слишком ему удавалось. — Кто знает, может, Омахеке тоже готовит нам пару неожиданностей.
— Мы должны молиться, чтобы это были приятные неожиданности, — заметила Мадлен.
— Возможно, Валериан найдет бриллианты, — выдала Салома, но все, даже ее сестра, одарили ее порицающими взглядами. Девочка надула губки и умолкла.
Валериан поднялся.
— Теперь ты знаешь, мама, почему мне дали свободный день. Я здесь, чтобы попрощаться.
Мадлен сидела сгорбившись и молчала.
Сендрин и Адриан обменялись взглядами. Несколько минут Сендрин не могла вымолвить ни слова, даже тронуться с места, настолько она растерялась от той озабоченности, которая читалась в глазах Адриана. Наконец она встала и, глядя, как обе девочки прощаются с Валерианом, присела перед ним и сама, пожелав ему всех благ. Затем она взяла Салому и Лукрецию за ставшие ледяными руки и с каменным выражением лица вывела их из комнаты.
* * *
Над долиной светила луна, в лунном свете виноградные лозы были подобны кристаллам льда. Тени от акаций парили над лугом, играя у подножья жилища термитов, словно прибой черного океана. Минула полночь, и среди теней возникло какое-то иное движение. Между деревьями скользили люди — бушмены. Более десятка полуобнаженных санов пришли к термитнику.
Сендрин стояла за окнами эркера и пристально смотрела в ночь. Она могла только предполагать, что делали мужчины и женщины. Адриан объяснил ей: саны приносили жертвы термитам.
Прошло два дня с тех пор, как они попрощались с Валерианом. Он ускакал прочь, так и не повидавшись со своим отцом. Тит должен был вернуться домой только на следующий день, а может, и через несколько дней, когда рота Валериана уже преодолеет первые этапы пути в никуда. Кроме того, Сендрин сомневалась, что Валериан так уж хотел этой встречи. Тит попытался бы отговорить его от принятого решения и, скорее всего, использовал бы все свои связи, чтобы избавить его от ужасов Омахеке.
Саны собрались вокруг термитника. Ветви, которые торчали из него, дрожали и метались на вечном ветру саванны, словно от жадности не могли дождаться, когда смогут заполучить дары санов. Дрожащие тени акаций создавали видимость движения поверхности холма, казались глазами и глотками, делали термитник живым.
Сендрин била дрожь при виде этого. Она спрашивала себя, не это ли странное воздействие, которое оказывало сооружение на нее, заманивало сюда и санов? Было ли оно тем, что заставляло их приносить ему жертву? И не будет ли однажды ночью и Сендрин стоять на коленях у его подножья и выкладывать перед ним свои дары, как священник перед изображением древнего языческого идола?
Большинство бушменов принесли с собой мешки и поставили их на землю. Медленно, с почти детской тщательностью они отвернули края мешков, демонстрируя в лунном свете множество различных предметов.
Чем дольше смотрела Сендрин, тем больше подробностей она узнавала. В бледном свете луны она заметила, что лица санов необычно блестели, как будто бы они были чем-то намазаны. Их тела также были разрисованы ломкими тонкими линиями, которые напоминали лапки насекомых. У некоторых на голове были уборы, сделанные из ветвей, словно они хотели выразить сочувствие термитам.
Жертвенные дары теперь тоже были отчетливо видны. Несколько санов выложили перед сооружением ветви, другие — остатки древесины, кто-то высыпал даже кучу опилок. Принесли также фрукты, листья и овощи. Саны подходили один за другим и складывали свои дары возле термитника. Затем они снова возвращались на свое место, опускались на колени и склонялись к земле, пока их лица не касались травы.
Сендрин приоткрыла одно из окон, чтобы услышать, поют или разговаривают снаружи. Однако ветер, который с каждым новым днем африканской зимы задувал вокруг дома все сильнее, заглушал все звуки своим воем, так что скоро ей пришлось закрыть окно. Она, как и Адриан, полагалась только на свое зрение. Ей внезапно захотелось, чтобы он был здесь. Он наверняка смог бы объяснить ей, что происходит там, снаружи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
