— В таких случаях наш брат всегда аллаха вспоминает, — вставил рулевой.
Все засмеялись.
— Ничего удивительного, — заметил Рахмуни. — Уж так у нас, моряков, повелось испокон века. Когда тишь да гладь, можно и бога поругать, а в бурю и шторм — к аллаху взор. В беде сразу все про аллаха вспоминают. И на колени становятся, и в грудь кулаками бьют, о палубу лбом колотятся. Умоляют, заклинают, клятвы дают. А на берегу опять все клятвы забывают. Богохульствуют и грешат напропалую, как будто ничего и не было. Уж такая натура моряка. Его ни с кем нельзя сравнить. В море он суеверный, набожный, что монах, а на суше — богохульник и безбожник больше еретика. А все потому, что ни у кого нет более опасного ремесла, чем у моряка. И все равно нет ни одного моряка, который бы сам по своей воле покинул море. Для него море — это неотъемлемая часть жизни. Феллах не может жить без земли, рабочий — без своего станка, а моряк не представляет себе жизни без моря. Вон оно, наше поле! — воскликнул Рахмуни, протянув руки к морю. — Оно нас кормит, с ним мы связали свою жизнь. В нем мы находим и нашу смерть. Есть ли хоть один из вас, кто согласился бы порвать с ним? Оставить его навсегда?
— Нет, капитан, — отозвались матросы, — никто не согласится. Ты прав, без моря нет у нас жизни.
— Шамси, ты чего зазевался? — окликнул Рахмуни рулевого. — Держи правее! Эй, ребята, разверните парус по ветру.
Фелюга, меняя курс, чуть накренилась и вдруг, выпрямившись, пошла быстрее, подминая под себя волны.
— Так вот, — продолжал Рахмуни, — волны неприступными горами встали на пути судна. Того и гляди опрокинут его. Капитан, приспустив парус, сам резко повернул руль и развернул корабль. Судно легло на обратный курс к острову Арвад. Подталкиваемое ветром, оно полетело, как стрела, выпущенная из лука. «Так держать! — закричал Мустафа. — Ну, слава аллаху, мы, кажется, вырвались. Держите только курс по ветру. Да и шторм вроде стихает. Взгляните на небо!» Матросы и в самом деле увидели в небе небольшой просвет между тучами. Но не только эта светлая полоска, а главное — твердость и решительность капитана, стоявшего у руля, вселяли веру в спасение. Если капитан спокоен, спокойны и матросы. Поэтому любят тех капитанов, которые никогда не теряют хладнокровия и уверенности в себе.
— Любят, да не всех, — мрачно отозвался пожилой матрос, — есть среди капитанов такие, которые не очень считаются с матросами. Даже между собой, а то и с матросами, часто дерутся.
— Это уж точно, — поддакнул другой матрос. — Без этого у нас не бывает…
— Что об этом говорить? — перебил их Рахмуни. — Конечно, всякое бывает у нас и на суше и на море. Но главное, — продолжал Рахмуни, — какие бы распри между нами ни происходили, мы одна семья. В беде моряк всегда придет на помощь своему брату. И особенно если беда случится в море. Тут каждый моряк тебе и рыцарь и герой. А иначе не может и быть. На земле — там другое дело. Если кто-то умирает, люди поплачут, повздыхают и разойдутся. Но что толку в их плаче? Слезами делу не поможешь. Раз суждено кому-то умереть, вовсе не обязательно, чтобы кто-то другой с ним умирал. Так обычно рассуждают люди на суше. В море — другой закон. Тут на каждом шагу человека подстерегает опасность. С морем шутки плохи. Оно вероломно, может похоронить в своей пучине и поодиночке, и сразу всех. Поэтому здесь один за всех, а все за одного. Настоящий моряк, прежде чем препоручить свою жизнь аллаху, подумает сначала о судьбе своих товарищей. Мустафа именно так и поступил. Он не растерялся, сумел справиться с рулем и повернуть судно в обратную сторону. Товарищей-то своих он спас, но не заметил, как упал в море его брат Джамиль.
— Как упал? — невольно вырвалось у одного матроса.
— Не знаю уж как, но упал, — ответил Рахмуни. — Он и сам, наверное, не помнит, как очутился за бортом. Когда судно при повороте резко накренилось, тот борт, где он находился, захлестнуло огромной волной. Он и глазом не успел моргнуть, как она подхватила его и передала другой волне. А волны выше судна. Джамиль кричит: «Помогите, помогите!» Услышали его голос. Мустафа просит: «Держись, брат мой, держись!» Все бегают, суетятся, хватают что под руки попадется. Кто круг бросает, кто доску. Но все впустую. Ничто не долетело уже до Джамиля. Судно неслось со скоростью ветра и с каждой секундой все больше удалялось от Джамиля. А он, бедняга, изо всех сил боролся. Мелькнет на гребне волны, что-то крикнет и исчезнет. Потом опять на какое-то мгновение появится и снова пропадет. Ревут волны, свищет ветер, заглушая и без того слабеющий голос Джамиля.
Рванулся Мустафа к лодке, приказывает морякам спустить в море лодку вместе с ним. Моряки топчутся на месте, пытаются отговорить Мустафу от этого безумного шага. Но тот и слушать не хочет, стоит на своем. «Одумайся, Мустафа, — говорит ему Абу Ясин, старший из матросов. — Не губи свою жизнь! Вспомни о матери! Если она перенесет гибель одного сына, то хоть другой останется — без обоих сыновей она и жить не захочет. Послушайся меня! Ты ведь наш капитан. Не забывай, что и наши жизни в твоих руках. Ты погубишь не только себя, но и нас».
Ничего не ответил Мустафа. Только приник головой к груди Абу Ясина и громко зарыдал. Потом вдруг рванулся опять к борту: «Слышите? Это Джамиль! Это он кричит. Просит помощи. Нет, не могу я бросить его в беде. Он бы меня тоже не оставил. Давайте спустим лодку! Помогите мне, ребята! Умоляю вас, помогите, если вы меня еще уважаете! Абу Ясин, оставайся за меня. Принимай команду. Не гони так да поверни судно чуть влево».
Матросы, промокшие до ниточки, носятся как угорелые по палубе. В глазах страх, на лицах растерянность. А Мустафа все кричит, что слышит, мол, голос брата. Как он может слышать, если собственный голос Мустафы глохнет в свисте ветра и реве взбесившегося моря?
Но Мустафе и дела нет до этого. «Джамиль, — кричит, — держись, я сейчас приду к тебе на помощь! Продержись еще немного! Пока лодку спустят!» Делать нечего. Как не хотели того матросы, но спустили для Мустафы лодку. Уважили своего капитана. Один из моряков вызвался даже сопровождать его. Но его не пустили. А Мустафа, обезумев, все зовет и зовет своего брата. И вообще ведет себя странно, не как подобает капитану. Но и его понять тоже можно: гибнет единственный брат. Младший брат, любимый. Ни о чем другом Мустафа в эту минуту не думал. Не отдавал себе отчета, что делает. Не думал, что идет на верную смерть. Разве его остановишь! Тем более что он стал грозить, что бросится в море и так, без лодки.
Стали раскручивать канаты, спускать лодку. Но не успела она коснуться поверхности воды, как первая же волна ударила ее со всей силой о борт судна.
Потом налетела вторая, третья. Одна за другой волны бросали и без устали били лодку о борт судна, угрожая разнести ее в щепки. Матросы решили поднять лодку обратно. Но очередная волна опередила их. Она нанесла такой удар, что лодка затрещала и переломилась почти пополам. Один канат, на котором она крепилась порвался сам, другой кто-то успел перерубить. Лодка оторвалась от судна и как пушинка понеслась по волнам. Попрыгала, попрыгала, затем накренилась на один бок, другой, а потом перевернулась вверх дном и окончательно скрылась из глаз. Вместе с ней исчезла у Мустафы последняя надежда. Он взялся за голову руками, будто приготовившись принять любую кару, которую пошлет аллах. Теперь он готов был встретить любой его приговор.
К утру на горизонте показался остров Арвад. Заметив судно, все население острова высыпало на берег. Всем было ясно, что судно возвращается не по своей воле и не с доброй вестью. Буря прошла, ветер совсем утих, словно ему вдруг стало стыдно за все беды, которые он натворил. Судно медленно приближалось к берегу. На его мачте был приспущен флаг. Теперь ни у кого на берегу не было сомнения, что судно возвращается с черной вестью, очевидно о смерти.
На палубе в молчании стояли моряки, опустив головы. Мустафа, вцепившись руками в румпель, вглядывался в лица встречающих. Даже издали можно было заметить в его глазах смертельную печаль.
Сам начальник порта на катере вышел навстречу судну с приспущенным флагом. Вслед за ним вышел катер таможенников. Одна за другой от берега отчалили лодки и скоро со всех сторон окружили судно. В их сопровождении, как с траурным эскортом, и вошла в порт шхуна. Молча сошли на берег моряки. Последним спустился Мустафа. Узнав печальную весть, заголосили, запричитали женщины. Мужчины, потупив глаза, вполголоса стали читать молитвы из корана. В конце молитвы старый рыбак промолвил: «Да будет милостив аллах к Джамилю. Мир праху его». Все повздыхали и медленно разбрелись — кто домой, кто в кофейню, кто к своим лодкам — каждый по своим делам.
Помню, поговорили мы тогда в кофейне, все прошлое вспоминали и направились в дом Саудов выразить соболезнования. И утешить их в горе. Идем по дороге, молчим. Каждый думает, что и с ним ведь это могло случиться. И в его дом в любой день может нагрянуть беда. Могут пролиться слезы его матери, жены, детей. Прошли мы тогда метров двести, не больше, слышим крики: «Вернитесь, смотрите, судно Дукмана возвращается!» Мы назад в порт. Бежим и думаем: «Дай бог, чтобы хоть оно с добрыми вестями пришло». На судне два раза пальнула пушка. Неужто и у них что-то дурное случилось? О аллах, за один день столько несчастья!
