Сечь по больному месту и не замечать этого, способна только любящая женщина! Я скрежетал зубами, и забившись в темный угол плакал горькими, мужскими слезами. Но как это в жизни бывает, в критический момент явился добрый ангел. Бывший боцман. Он попробовал мое искусство водителя и вдохновенно воскликнул:
— Да вы, Иван Филиппович, профессор! Они (дальше следовало несколько морских терминов) хотят с вас сорвать. В следующий раз на экзамен я поеду с вами. Готовьте пару десяток. Дело верное!
Перед стартом мой ангел меня поучал:
— Вот вам прозрачный конверт, вложите деньги и по дороге положите на сиденье между собой и инспектором. Перед отъездом я загляну в окошко и громко скажу: «пут конверт!» И дурак догадается!
Напутствуемые «путь конвертом» мы отъехали. Всю дорогу я только думал о том, чтобы во время положить деньги. В глухом переулке мне это удалось, но два колеса серенькой мышки оказались на тротуаре.
При прощании инспектор мне сказал:
— Вы здесь что-то обронили. Ответ получите по почте.
Количество отрицательных баллов на этот раз было исключительно высоко. Я понял, что боцман был ложным ангелом, и с ним расстался.
На тринадцатый раз наконец пришло разрешение на право езды. Когда я с драгоценным документом приехал домой, семья устроила мне торжественную встречу. Путь был устлан цветами, на деревьях зажглись разноцветные лампочки. Мы пили шампанское.
Иван Филиппович опять замолчал и стал вытирать вспотевший лоб.
— Ну слава Богу, слава Богу, — взволнованно шептал господин Расчетов. — Вы выстрадали себе, Иван Филиппович, мир и покой!
— Какое! — потупился вдруг Иван Филиппович. — Настоящие мои испытания с этого времени только начались!
— Не может быть, — подскочили мы.— Немыслимо!
Толя, воспользовавшись общим замешательством, поспешно снова наполнил наши бокалы.
III
Иван Филиппович вскоре сам возобновил свой рассказ:
Дальнейшие мои злоключения, — повествовал он, — шли по двум линиям. Оказалось, что механизмы cерой Мышки изъезженная труха. Пришлось заменить ей внутренности, разные клачи, трансмиссии и прочее. Стоило это дорого! Потом начались у нас дорожные приключения. Когда после капитального ремонта, в первый раз с разрешением, я с Леной вечером выехали на прогулку, нам повстречался грузовик.
— Да обгони же ты эту галошу, — сказала Лена.
Я нажал на газ, Мышка рванулась, но на повороте грузовик нас прижал. Я хотел затормозить, но наверно и спешке произвел не ту манипуляцию рычагами. Мы налетели на отставленную машину, руль у меня вырвало и, проломив ограду, двинули в пропасть.
— И Господь вас все же сохранил! — вырвалось у Расчетова.
— Сохранил! — мрачно, словно недовольный таким оборотом дела, подтвердил Иван Филиппович. — Но подождите!… Первая пришла в себя Лена.
— Папка, ты жив? — потирая ушибленные коленки, спросила она. Затем с большим трудом выбралась из, стоящей почти отвесно, машины и исчезла в темноте. Довольно долго она блуждала, а я сидел неподвижно, с ощущеньями свалившегося с верхней полки куля. Все во мне и на мне звенело и тосковало. Наконец появилась снова перепачканная глиной Лена.
— Все благополучно — сообщила она. — Мы крепко висим на дереве над кручей. Чужую машину на дороге ты изуродовал, нашей Мышке тоже снес нос. Вылезь скорей, давай удирать, пока не подоспела полиция. Наш номер с машины я уже содрала!
И вот, «как тать среди нощи», я, почтенный гражданин и педагог, пользу на четвереньках по грязи в гору. Над нами распростерт величественный, ночной небосвод; ярко сияет созвездие Ориона.
Лена пыхтит, меня тянет, и рассуждает как взрослая:
— Лишь бы успеть удрать. Нашу Мышку мы оставляем в подарок желающим, побитый Каделак пусть чинит сам владелец. Да ползи же ты быстрей, моя радость!
К нашему счастью Арина Алексеевна уже спала. Утром мы ей рассказали, что дилер согласился переменить нашу Мышку на другую машину.
— Подумай мамочка, — врала Лена. — Доплатить придется гроши, и мы получаем роскошную, почти новую машину. Надо признать, что нашему папке везет!
Лена ездила несколько раз в прогулку на велосипеде мимо места катастрофы. Только на третий день серая Мышка исчезла из обрыва. Дальнейшая ее судьба нам неизвестна.
Иван Филиппович осушил до дна свой стакан и с видимой неохотой, устало досказал свою печальную повесть:
— Вскоре мы действительно приобрели в кредит Бюик 54 года и уже через несколько дней, с Леной же, на перекрестке сбили с ног двух неосторожных джентельменов. Они предъявили мне иск за материальный и моральный ущерб на смешную сумму в размере 38 тысяч долларов…
При этих словах в садик впорхнула госпожа Расчетова.
— А вот вы где! — плотоядно улыбаясь, произнесла она. — А я его, пьяницу, по всему городу ищу. Звонила к Арине Алексеевне. Мой, отвечает, тоже исчез!
— Когда я был египетским фараоном, — в сторону зашептал господин Расчетов, — я имел обыкновение своих устаревших жен живьем замуровывать в пирамидах. Бывало только подмигнешь, а верный Фейзула, очень любивший такого рода поручения, уже скалит зубы.
— О кей, отвечает, будет выполнено, мой великий фараон и повелитель!
— Какой фараон, что ты шепчешь?! — рассердилась госпожа Расчетова.
— Я говорю, — повысил свой голос Расчетов, — что тронут твоей заботой и спешу домой. Прощайте господа. Прощайте, Иван Филиппович, я буду молиться о вас!
Когда Расчетовы ушли, Иван Филиппович тоже поднялся. Бледен и значителен лицом. Глядя на него, даже Толя не решился дальше его расспрашивать. Всей группой медленно как на похоронах, двинулись к выходу.
Наши дни
По случаю врачебного съезда нас с Иваном Филипповичем, одев в белые, лакейские кителя, отрядили в помощь к Толе на вешалку. С довольно кислым видом мы спустились в холл и предстали пред ясные Толины очи.
— Ожидается более пятисот делегатов, — сообщил наш новый начальник. — Если даже считать осторожно по гривеннику с носа, и то будет 50 долларов!
— Чаевые?! — сообразил Иван Филиппович. — Признаться, еще никогда лакеем не был! — По его лицу пробежала тень, впрочем он быстро овладел собой и даже заметно оживился. Стал стирать пыль, подравнивать вешалки и производить другие подготовительные и полезные действия.
— Вы должны называть гостей сэрами, — поучал нас тем временем Толя. — Например: вы забыли свой номерок, сэр! Премного благодарен вам, сэр!
— Как-нибудь, как-нибудь, — снисходительно улыбнулся Иван Филиппович. — Авось твою фирму не осрамим. Теперь же можно и покурить.
Мы осторожно опустились в глубокие, кожаные кресла, и странное дело, только опустились, тотчас почувствовали себя каналиями.
— Холлы роскошные понастроили, — оглядываясь и очевидно бравируя, говорил Иван Филиппович. — Настоящей же культуры и не нюхали!
— Действительна… А знаете все же неудобно, возможно, что мы так расселись?
— Плюньте, здесь демократия. Нам, старым интеллигентам, может иной раз и странновато, молодежь же быстро осваивает. Недавно едем в бусе, басе или босе, чума знает как по-ихнему. Словом всей семьей едем. Тесновато. Возле нас стоит нарядная американка, та ремень держится. Я толкнул своего Николая, шепчу:
— Уступи, оболтус, место. Видишь, дама!
— Нет, папа, принципиально не могу.
— Господа, говорю, что за дети теперь пошли. Прямо псы какие то, а не дети!
Тут мать в разговор впуталась:
— Что за ужасные сравнения у тебя, Иван Филиппович!
— Правильно! Заступайся всегда за них, еще не то увидишь!
— Ах, оставь пожалуйста… Но на самом деле, почему ты Коля, не хочешь уступить даме место?!
— Если я буду уступать место каждой бруклинской шлюшке, — говорит Николай, — я потеряю к себе самоуважение.
Тут видим, что наша американка, до того державная себя вполне индифферентно, начинает поводить глазами и краснеет. Мы тоже краснеем, так как чувствуем, что сейчас должно случиться что-то страшное.
— Поздравляю вас с сыном джентльменом, — говорит вдруг дама по-русски, — и начинает пробираться к выходу.
— Понаехали тут разные…, — чтоб как-нибудь выручить брата, ворчит Лена. — Нарядилась под американку, дипишка несчастная, подумаешь!
Или в другой раз Николай мне заявляет:
— Знаешь, папа, я солидарист.
— Что ты дурак, мне известно, — осторожно говорю я. — Что же касается солидаристов, то кто они такие?
— Так, папа, ты всегда, — обиделся Николай. — Критикуешь, не узнав еще в чем дело. Солидаристы это…
Узнать подробностей о солидаристах не пришлось. Появился Толя, дежуривший в тамбуре подъезда, и отдал приказ становиться по местам. Мы поспешно заняли позиции у временных вешалок. Толя стал у стационарной. Одна за другой стали подкатывать машины и из них вылазить громкие, самоуверенные господа, похожие скорей на акул капитализма, чем на врачей. Я снимал пальто и шляпы и передавал Иван Филипповичу. Последний с благожелательной улыбкой, но с большим достоинством их подхватывал и мелкой рысцой доставлял на вешалки. Когда поток гостей на время пресекся, Иван Филиппович, с озабоченным видом, отлучился.
