– Ну что, что ты мне сделаешь? – переключился на Люську доктор Орлов.
– Брек! – развел забияк дядя Веня, поднимая глаза от ватманского листа. – Драться на улице будете. А здесь мы должны решить, кто чем занимается завтра.
– Прежде всего я хотел бы взглянуть на журналы «Советское фото» за период с семьдесят восьмого по восемьдесят второй год, – решительно сказал Вениамин Палыч. – Меня интересуют номера с фотоработами Филимона Веснина и Виктора Заварухина на африканские темы. Особенно те, на которых запечатлен Ахмед Камальбеков в компании с людьми экзотического вида. Хочу попробовать найти дубликат разорванной фотографии и посмотреть, кого же оторвали. И тогда, быть может, станет ясно, зачем это сделали.
– Чур, я! Я могу вам принести эти журналы! В нашей библиотеке есть подшивки за все-все года! – вызвалась я, но тут же прикусила язык.
Как я сунусь на работу, если сказалась жутко больной? А, все это, в конце концов, ерунда, как-нибудь отобьюсь.
– А я думаю, что не стоит скидывать со счетов соседку покойного, – снова подал голос Люськин доцент. – Мне кажется, что у этой женщины было не меньше оснований желать смерти Семену Камальбекову, чем у случайной знакомой покойного.
– Вот ты, Володя, и пойдешь стеречь Будьте Любезны от покушения злокозненной Золотаревой, – подхватила я. – Поймаешь ее, докажешь свою правоту и утрешь нос Аркашке.
Похоже, на этот раз мое предложение не вызвало ответного отклика в душе доцента Куракина. Он весь как-то подобрался, заволновался и тревожным голосом выпалил:
– Я не могу! Я завтра весь день работаю. У меня три лекции и два семинара.
Но я не сдавалась. Идея прищучить Золотареву, которая назвала меня наглой пигалицей, нравилась мне все больше и больше.
– Тогда пусть Люська идет! – подсказала я. – Она все равно целыми днями от безделья мается, пусть пользу обществу приносит. А еще можно следователя на старшую по подъезду натравить.
Но Федор Антонович тоже отбрыкался, сославшись на допросы и следственные эксперименты, без которых три других страшно запутанных дела пойдут прахом.
– Ладно, вы тут базарьте, а я потопал в засаду к музыкантам, Машку ловить. У меня один день на все про все остался, а потом мне реальный срок за хищение госимущества корячется. Так что тут не до ваших игр в казаки-разбойники, мне провода искать нужно, – подвел итог нашему совещанию доктор Орлов и отправился в свою комнату, чтобы, как он выразился, «привести себя в порядок».
Просто удивительно, до чего этот человек любит приводить себя в порядок. Можно подумать, он сейчас не в порядке. Тушь там потекла или помада съелась. Да и вообще – что там мужику особо поправлять? Подтянул штаны, да и шуруй на улицу. Я кинула возмущенный взгляд на спину франтоватого Аркаши и, закрыв на цепочку входную дверь за следователем Козелком, двинулась на кухню. Включила воду, сделала ее погорячее, достала из кармана серебристую фигурку банджо и принялась ее намывать. А то и правда на ней виднелись какие-то бурые разводы, давным-давно засохшие и портящие внешний вид брелока.
Ну да, я свистнула приглянувшуюся вещицу из кармана Федора нашего Антоновича. А то с чего бы я стала прикидываться мертвой белкой в сантехническом помещении квартиры Камальбековых? Именно поэтому, когда застенчивый следак пожаловался на общем собрании, что где-то посеял вещественное доказательство в виде серебряного музыкального инструмента, я громче всех лицемерно сокрушалась по поводу его рассеянности. Зато теперь, лишь только он покинул пределы квартиры, вовсю намывала свою великолепную находку, по праву принадлежащую мне одной.
– Ты что тут набрызгала? – раздался за спиной прокуренный голос соседки Любы. – Бессовестная! Тебя зачем взяли, бардак наводить или за больным человеком ухаживать? Пельмени его зачем съела? Вениамин Палыч, между прочим, с утра из-за тебя должен был в магазин идти, чтобы с голоду не загнуться...
– Так, может, я, наоборот, благотворно на него действую? – безмятежно ответила я. – Глядишь, поживет со мной, расходится, отбросит в сторону костыли, станет как новенький и бегать начнет.
Но Люба была на этот счет другого мнения.
– Постыдилась бы! Ты что эту фитюльку моим мылом натираешь? Весь кусок уже смылила! Равшан, глянь-ка на эту нахалку! Уборку в местах общего пользования делать не хочет, а мыло мое берет!
Заспанный Равшан в бухарском халате, в котором он любил ходить дома, приблизил желтое лицо к струе воды, которая разбивалась о мои руки с зажатой в них серебристой фигуркой, и миролюбиво пробормотал:
– Люба-джан, чего к девчонке пристала? Иди спать, не выспишься – злая будешь...
Подтянул поясок и зашлепал к себе. Привернув кран и обтерев банджо о край футболки, я тоже собралась отправиться восвояси. Но противная тетка преградила мне дорогу, уперев жилистую загорелую руку в дверной косяк.
– Когда дежурство сдавать будешь? – ехидно прищурилась она.
Это еще что за новости? Дежурства какие-то выдумала.
– Ну да, дежурство. Сейчас твоя очередь мыть полы в коридоре, чистить раковину и ванну, плиту вон газовую в порядок привести. А то залитая вся третий день стоит, а ты только хвостом тут крутишь. За этим тебя, что ли, брали?
Вот ведь заладила – брали да брали. Что я, собака приблудная, чтобы меня брать? Но тут на мою защиту снова встал дворник Равшан. Он приоткрыл дверь своей комнаты, высунул голову в образовавшуюся щелку и сердито прикрикнул:
– Люба-джан! Уймешься ты наконец? Отстань от нее, я плиту вымою. Буду завтра большой плов готовить и вымою. Приходи пораньше с работы – плов кушать будем.
Молдаванка сразу же подобрела и игривым голосом произнесла:
– А что у тебя, Равшанчик, праздник, что ли, какой?
– Праздник, Люба-джан, – хмуро ответил сосед и захлопнул дверь.
А я отправилась к дяде Вене, чтобы выпустить в отсадник двух новых тараканов, словленных мной во время беседы с молдаванкой Любой для завтрашнего забега. Вениамин Палыч подготавливал площадку для проведения бегов, раскладывая на полу гофрированную трубу.
– Помогай, чего стоишь? – окликнул он меня, вступая в единоборство с упрямой пластмассой, то и дело сворачивающейся клубком. – Придерживай за тот конец, а я с этой стороны закреплю.
Я нагнулась к прозрачной мыльнице и только протянула руку, чтобы сунуть туда мою новую добычу, как из маленького кармашка на штанах со звоном вывалилось на паркет серебристое банджо. Я коршуном кинулась поднимать свою вещь, пока кто не надо не заметил, но дядя Веня все-таки углядел блеснувший на полу брелочек и тут же проявил к нему небывалый интерес. Что это такое у меня, да откуда взялось, и не могу ли я дать ему эту вещичку в руки, чтобы получше рассмотреть. Кое-как отвертевшись, я убежала к себе и сунула банджо в переметную суму, радуясь, что Вениамин Палыч ограничен в движениях и не может за мной подглядеть. Ясное дело, такие хорошенькие вещички всем нравятся. Я, конечно, не хочу сказать ничего плохого, но когда серебряная фигурка при мне, как-то все-таки спокойнее.
* * *
Утро следующего дня ознаменовалось событием, которое надолго запомнилось сотрудникам местного РОВД. Вызов дежурной бригады ППС на рынок у метро «Смоленская» прозвучал в семь часов утра, когда сотрудники расслабились и думали, что ночь прошла без происшествий. Ан нет, не тут-то было.
Подъехав к месту происшествия, стражи правопорядка застали привычную картину – посреди рынка стояла грузовая «Газель», доверху набитая ящиками с виноградом. Один ящик валялся на асфальте, а спелые кисти ягод, потоптанные и помятые, раскатились по всему рынку. В непосредственной близости от останков ящика Джек Дизель не на жизнь, а на смерть бился с двумя азербайджанскими торговцами овощами и фруктами. Русофил и борец за этническую чистоту столицы размахивал ногами в кованых ботинках и крушил всех направо и налево, но при этом кричал что-то совершенно дикое, никак не вяжущееся с его агрессивными действиями.
– Придурки, – орал Дизель, – я же к вам по-хорошему! Я же вам помочь хотел!
– Ага, помочь! – ревели два рослых азербайджанца, нанося удары калькулятором и табуреткой по бритой голове противника. – Ящик с машины хватал, украсть хотел?
– Да разгружать я помогал, а не украсть хотел! – плакал непонятый Дизель, отражая атаку противников.
Подоспевший наряд не стал разбираться, кто прав, кто виноват, а прекратил безобразие в самом его зародыше, не дав разгореться грандиозному побоищу. Так их, всех трех, и повязали. Впереди вели размазывающего слезы обиды по небритым мордасам скинхеда, а за ним подталкивали в спины резиновыми дубинками горячих сынов солнечного Азербайджана. В отделении милиции, куда доставили всю драчливую троицу, дежурный сержант привычно окинул Дизеля недобрым взглядом и скучным голосом произнес:
– Все озоруешь?
– Да я помочь этим придуркам хотел! – горячо возразил задержанный. И проникновенно добавил: – Я теперь вообще всех нерусских люблю. Я, может, в «Антифа» шел записываться, да притормозил малька, чтобы этим вот камрадам, – ткнул он пальцем в сторону бакинских парней, – помочь машину разгрузить... А они сразу в морду.
