Самое главное, что в этом вопросе было сказано, это постановление Пленума ЦК все в том же апреле 1925 г.: устранить препятствия для частной торговли и "правильными и исключительно экономическими мерами включить ее работу в общую товаропроводящую сеть советской торговли".
Это было частное выражение общей мысли Бухарина, что мелкая буржуазия может быть с пользою включена в работу строительства социализма. Поставленная в лучшие
условия в смысле снабжения товарами, при возможности нормально пользоваться железнодорожным транспортом для перевозки товаров (тут были раньше постоянные препятствия), при утихании на месте административного разгула и произвола, частная торговля, избегая спекуляции, пробовала вложиться в общую цепь государственно-кооперативной торговли. В этом отношении 1925 г. -- для нее особенный год. Троцкистская оппозиция, во главе с Пятаковым, требуя нажима на частную торговлю, доказывала, что прибыль частного капитала огромна, она в 1925 г. якобы не менее 400 миллионов рублей, и это угроза всему бытию советского хозяйства. Дебаты по этому вопросу происходили в июне 1926 г. на Пленуме ЦК. В пламенной речи против Пятакова Дзержинский, за ним Бухарин показали, что 400 инкриминируемых миллионов совсем не чистая прибыль, а валовой доход 323 000 частных предприятий. Если, говорили Дзержинский и Бухарин, положить на содержание каждой семьи частников 80 рублей в месяц (такой заработок в 1925 г. имели 40% рабочих индустрии ВСНХ), т.е. около 1000 рублей в год, это составит для всей массы торговцев 323 миллиона рублей. Значит, их накопление, чистая прибыль, не 400 миллионов, а в лучшем случае 77 миллионов, сущие пустяки в сравнении с доходом общественного сектора советского хозяйства. Как известно, через три часа после своей пламенной речи Дзержинский скончался от разрыва сердца. Его смерть опечалила сотрудников ВСНХ и всех беспартийных специалистов хотя бы уже потому, что в его правление аресты в их среде, можно сказать, исчезли. "Жутко было, когда во главе ВСНХ стоял Дзержинский. А теперь спецы, вплоть до бывших монархистов, готовы памяти Дзержинского панихиду служить". Так из Москвы писал в берлинский "Социалистический вестник" один из его корреспондентов. Это была сущая правда.
Посмотрим теперь, что происходило в правление правых коммунистов в сельском хозяйстве, в деревне. Прежде всего бросается в глаза огромный рост сбора зерновых хлебов вследствие увеличения посевной площади, лучшей обработки полей и благоприятных метеорологических условий.
Сбор хлебов, давший в 1924 г. 514 млн. кинталов, в 1925 г. показал изумительный прирост на 45%, достиг
746 млн. кинталов. Повысившись затем до 783 млн. кинта-лов, он все-таки не достиг довоенного уровня, но хлеб, вследствие уменьшения его экспорта за границу, был в изобилии. Деревенское население его потребляло значительно больше, чем до войны. Рядом с восстановлением зернового хозяйства и технических культур шло усиленное восстановление стада. За 1924-26 гг. число лошадей возросло с 25,7 млн. голов до 29,2 млн.; крупный рогатый скот с 59 млн. до 65,5 млн.; овец и коз со 109 млн. до 132,5 млн. голов; число свиней осталось на прежнем уровне. Увеличенное в сравнении с 1916 г. стадо скота и лучший уход за ним дали мяса и молока больше, чем в довоенное время, что позволило усиленную продажу их в город и увеличение потребления в деревне. В 1925 г. число беспосевных хозяйств сократилось, число крестьянских дворов с обычным у середняков посевом увеличилось, также как увеличилось число зажиточных (так называемых "кулацких") хозяйств с площадью посевов, превышающей средний посев. Таких зажиточных хозяйств считалось около миллиона, и их посевы достигали 30 миллионов десятин. Ускоряемые приказом начальства и Наркомзема землеустроительные работы, вырезая хутора, уничтожая чересполосицу и дальноземелье, дали возможность на 32 миллионах десятин начать осуществлять рациональную организацию землепользования и 1 300 000 хозяйств стали переходить к многополью на свыше чем 10 миллионах десятин. Разрешение "кулакам" (т. е. зажиточным хозяйствам) принимать участие в кооперации имело огромное значение в деле строительства разного рода коопераций. В 1922 г. насчитывалось 22158 еле живущих, хилых уродских организаций, незаконно называемых кооперацией. В 1925 г. кооперацией насчитывалось 55122 и многие тысячи из них, пользуясь появившейся относительной свободой, стремились "самоопределиться" как настоящая кооперация. Особенно быстро слагались кредитные товарищества (16184) и товарищества по переработке и сбыту сельских продуктов (8803). 1925 год и первая половина 1926 г. были поистине наиболее счастливым периодом в жизни советской деревни. Деревня жила намного лучше, чем в годы предшествующие, и неизмеримо лучше, чем в годы позднейшие, надвигающегося сталинизма. Счастливое время пришло не только от большого улучшения материального
положения, но еще и потому, что сельские и волостные начальства и комъячейки, эти носители и проводники внизу духа военного коммунизма, эти наследники безобразных комитетов бедноты 1918 г., были принуждены -- под давлением сверху, при новой политике, ведущейся правыми коммунистами, временно разжать административные тиски, меньше проявлять хамское своеволье, меньше насильничать и управлять крестьянами. Пропаганда колхозов развивалась, их поощряли разными льготами, всяческим снабжением, финансированием, тракторами. Но деревня в колхозы не шла. Даже в 1928 г., после всяческого выращивания колхозов, вошедшие в них хозяйства составляли 1,8% общего числа крестьянских хозяйств. 1925 г. ясно показал, что деревня, спокойнее и свободнее дыша, стремится к свободному крепкому индивидуальному хозяйству, опирающемуся в своем развитии, так же как до 1914 г., на многочисленную сеть подлинной кооперации. С 1929 г. такой путь был насильно пресечен и затоптан.
Нам остается сказать, что происходило в 1925 г. в рабочей среде городов. Восстанавливающаяся промышленность позволила и быстрое восстановление реальной заработной платы рабочих. В 1913 г. месячная заработная плата составляла 32 р. 56 к. Она пала до 13 р. в 1922 г., потом стала быстро подниматься: в 1924 г. - 24 р. 68 к., 1925г. - 30р. 02к., 1926 г.-31р. 30к.
Как видим, в 1925 г. она уже подходила к довоенной, а если принять блага социального обеспечения (в таком размере не существовавшие до 1914 г.,) и сокращенный рабочий день -- положение рабочих стало значительно лучше, чем до 1914 г., до октябрьской революции. Благодаря восстанавливающемуся сельскому хозяйству, обильному поступлению в города хлеба, мяса, молока рабочие городов питались в 1925 г. так хорошо, как никогда до этого времени. Оппозиция, ведя демагогическую агитацию, утверждала, что в индустрии, на фабриках и заводах восстанавливались суровые порядки капиталистического времени. Этого никак нельзя сказать о 1925 годе. Именно тогда очень упала трудовая дисциплина, увеличились прогулы по неуважительным причинам, и особенно после праздников. Для советского строя с его так называемой "диктатурой пролетариата" стачки на
государственных предприятиях -- вещь невозможная, недопустимая, а в 1925 г., несмотря ни на что, они вспыхивали и уже не от голодовки, как в 1923 г., а по другим, самым разным поводам. Нежелание подчиняться ближайшему начальству -- очень часто большая грубость по отношению к нему как выражение первого примитивного проявления какого-то чувства свободы -- характерно для многих рабочих в 1925 г. Профессиональным союзам, комячейкам предприятий, заводским комитетам было трудно бороться с этим появившимся чувством, так как правящая верхушка в это время призывала к смягчению "администрирования", прекращению "нажимов", к "большей гибкости", большей самодеятельности масс.
Мы дали, конечно, неполную картину того особого времени, каким был 1925 г., с положенной на нем печатью идей, доктрины или школы правого коммунизма. Совокупность их идей, хотя и находилась под внешним колпаком самых заскорузлых, топорных, заезженных марксистско-ленинских формул, по своей сути имела реформистский, ревизионный характер. Путем такого "правого коммунизма" хотел сначала идти в Польше Гомулка и его же имела в виду венгерская революция 1956 г. Но ревизионизм правых коммунистов появился в партии, всем своим воспитанием, всей историей своей (несмотря на размагничивание Ленина в последнее время его жизни) неспособной, не могущей принять, переварить, усвоить этот ревизионизм. В течение последующих двух лет партийные инстанции будто бы подтверждали решения XIV конференции, но все это было лживо. Доктрина правого коммунизма начала подрываться и отвергаться с самого момента ее формулировки. Ее немедленно и полностью отвергли Пятаков, Преображенский, Серебряков, И. Н. Смирнов и все прочие "троцкисты", шедшие вслед за Троцким еще в 1923 г. Они жаждали раздавить налогами частный капитал и в крестьянине -- середняке, о котором так много говорил правый коммунизм, видели лишь спрятанного дьявола-кулака. В сущности, они отвергали всю систему НЭПа. У них была задачей -- "гегемония" до максимального размера распухшей промышленности, нарощение многомиллионного пролетариата, не тонущего в крестьянском море, а его полностью себе подчиняющего и подавляющего. В 1925 г.
