Они пошли назад.
— А почему вы не отвечали на мои письма?
Мишо поклялся, что ничего о них не слышал.
— Видно, она забыла мне их показать… Не нарочно, просто забыла… Она изменилась, знаешь!..
Тьма сгустилась внезапно, окутав их мягким и плотным холодным туманом. Они вышли из–под деревьев, и под ногами заскрипел шлак, покрывавший дорожки и террасу. Прямо перед ними слабо светились огни в столовой и над крыльцом.
— Перед отъездом хорошо бы посмотреть, как ты устроился…
— Не хочу я смотреть на психов. — проворчал Татав.
Когда они поднимались по ступенькам, Одилон, облаченный в узкий красный пиджак, вышел им навстречу, словно хозяин замка.
— Добро пожаловать, господа, — церемонно произнес он, отвешивая поклон за поклоном. — Людовик много рассказывал о вас.
Собравшаяся у входа в столовую горстка смущенных воспитанников с явным интересом разглядывала пришельцев.
— Это маркиз д'Эгремон, — шепнул Людо.
Татав сделал вид, что не заметил протянутой ему руки.
— А, так ты продолжаешь малевать на стенах, — воскликнул механик, войдя в комнату Людо. — В остальном… у тебя здесь, пожалуй, недурно!..
Он нарочито громко заявил, что у Людо отличная кровать, можно подумать, что находишься в отеле, и что он охотно остался бы здесь на несколько дней отдохнуть и поправить здоровье. Затем, игриво подмигнув, спросил:
— А где здесь Патер Клозет?
То была его привычная шутка насчет туалета.
— В комнате нет… Но если я буду работать учеником, я стану зарабатывать, я не буду обузой. Так почему она не приехала?
В коридоре послышались беготня и смех, затем раздался длинный свисток. Сидя на кровати, Мишо разглядывал пол.
— Почему она не приехала? — повторил он, озабоченно морща лоб. — Ты же о матери говоришь, да? Да. Конечно да. Она собиралась приехать, знаешь, совсем уже было собралась. Впрочем, мы все ей расскажем, что да как…
— Я не псих, — прошептал Людо.
Татав, стоявший скрестив руки, издал насмешливое покашливание. Людо не успел ответить, как вошла мадемуазель Ракофф.
— Мы садимся за стол. Вы останетесь поужинать с детьми?
— Ей богу, я бы не отказался, — поспешно ответил Мишо. — Как ты думаешь, Татав, может, поужинаем?
— Я не хочу есть. Да и потом, мы же сказали Николь, что быстро обернемся.
— Ну уж нет. — возразил Мишо ворчливым тоном. — я буду поступать так. как захочу!.. Пока еще я не дошел до того, чтобы мной командовала юбка!.. Заруби себе это… Хотя, впрочем, ты прав… Она и в самом деле будет волноваться. Боится оставаться одна. Н–да. А еще дорога… Ну. не страшно… Поужинаем в другой раз.
Упав духом, Людо пошел провожать их в полном оцепенении, забыв все слова, которые хотел произнести, плывя по течению, противостоять которому больше не было сил. Они прошли через столовую, где сидящие за столами дети проводили их аплодисментами. Одилон встал из–за стола якобы для того, чтобы зажечь свет на террасе. Снаружи хлестал дождь с ветром; они молча зашагали к воротам, где Мишо оставил машину.
— Так это же машина моей матери, — воскликнул Людо, рванувшись вперед.
— Верно, — сказал Мишо. — Она хоть и помятая, но бегает быстро.
Прощание было недолгим, тем более, что лило как из ведра. Пока Мишо с Татавом устраивались на своих местах, Людо гладил мокрый кузов и шины. Потом механик включил зажигание и расходящиеся лучи фар пронзили темноту.
— В воскресенье точно приедем, не сомневайся, — уверял Мишо через опущенное стекло. — Мы страшно рады были тебя видеть.
Стуча зубами, Людо обеими руками цеплялся за дверцу и пытался просунуть голову вовнутрь.
— Дворники все так же стучат, — удрученно заметил он. — Надо бы починить. Я мог бы научиться…
— Наверняка мог бы, малыш… И мы точно приедем в воскресенье и обо всем расскажем твоей матери… Не переживай, малыш…
Мишо осторожно поднимал стекло.
— Погоди. — крикнул Людо… — Отдай ей это. как приедешь.
И он протянул ожерелье.
— Скажи, что это я сделал, чтобы надевать на воскресную мессу.
Он не увидел, какое изумление отразилось на лице механика.
— Конечно, передам, — пробормотал он. — Она будет ужасно довольна.
Стекло полностью закрылось. Татав махал рукой, Мишо еще что–то говорил, но Людо больше ничего не слышал. Он уже не держался за машину, и она, подпрыгивая, катилась по песчаной дороге. Когда замелькали только красные огоньки, он понял, что остается один, и ему захотелось побежать за машиной и догнать ее, захотелось крикнуть, что его забыли, что он не сумасшедший, но в этот момент «Флорида», прибавив ходу, пересекла черту, за которой находился другой, внешний мир, и огни ее исчезли в темноте.
*
— У нас уже десерт, — раздраженно бросила ему мадемуазель Ракофф, когда он вошел.
Ничего не ответив, Людо сел на свое место рядом с карликом.
— Опаздывать запрещается, — подхватил тот назидательным тоном.
— Плевать, — сказал Людо так громко, что медсестра услышала.
— Ты просто грубиян, и в наказание будешь лишен ванильного крема… И коль скоро визит родственников приводит тебя в подобное состояние, я сегодня же напишу им, чтобы они не приезжали до особого распоряжения.
Над столами воцарилась тревожная тишина, только было слышно, как Грасьен громко хлебает из своей чашки.
— А еще запрещается перечить мадемуазель, — продолжал свои поучения Одилон.
В эту минуту Людо увидел, что из нагрудного кармана красного пиджака карлика торчит фотография, которую он тотчас же узнал: фотография Николь, — а он–то думал, что она в полной безопасности лежит у него под матрасом. Он набросился на карлика, тот покатился на пол и стал звать на помощь. Услышав свисток, в столовую ворвался Дуду и чуть не оглушил Людо, чтобы тот отпустил свою жертву.
— Из–за тебя, — с пеной у рта шипела медсестра, — мне придется дать им двойную дозу успокоительного. Теперь они травмированы на многие месяцы.
Одилон рыдал, утираясь огромным клетчатым платком.
— Довольно… Успокойтесь, господин маркиз! Людо при всех принесет вам свои извинения и отправится спать без ужина.
— Он украл мою фотографию, — протестовал Людо. удерживаемый негром за шею.
— Отпустите его. Дуду… Какую фотографию?
Людо разгладил скомканный и влажный от пота снимок, на котором была запечатлена Николь в платье для первого причастия с букетом цветов в руках.
— Это моя мать, — гордо объявил он. — Вот какая она красивая!..
Он с вызовом смотрел на мадемуазель Ракофф.
— Однако она не приехала тебя навестить… К тому же, я бы хотела быть уверенной в том, что это правда.
Одилон, без конца поправляя свой пострадавший в свалке пиджак, заголосил:
— Какой стыд! Это моя фотография!.. И вот доказательство… Разве я не на первом месте в яслях?
— Ты — просто вор! — выкрикнул Людо, и негру снова пришлось схватить его.
— Известно ли тебе, — заговорила мадемуазель Ракофф почти шепотом, — что ты не имеешь права повышать здесь голос? Я накажу твой голос, который осквернил тишину… а возможно, и солгал. Ты не будешь разговаривать шесть дней. И никто с тобой не заговорит. А раз вы не можете поделить фотографию, она останется у меня…
— Но это же моя мать, — продолжал реветь Людо, но тут Дуду так сжал его шею, что у него перехватило дыхание.
Медсестра устремила на мальчика ангельский взгляд:
— Знаешь, фотография ведь совершенно помятая… И даже если это твоя мать, что с того?.. Надеюсь, что ее образ ты носишь в своем сердце, а это единственное, что по–настоящему важно.
*
Людо не спал. Он сбросил одеяло и пижаму и. прижавшись к подушке, посасывал ее уголок. Устремив глаза в черное небо, он видел незнакомца, державшего за руку девочку с фотографии первого причастия — оба они, легкие и далекие, ступали по голубой, как море, дороге, а он изо всех сил бежал за ними, пытаясь догнать, падал в грязь, умолял подождать его, но каждый раз прибегал слишком поздно, когда красные огни «Флориды» исчезали в конце пирса. Ему также слышалось, как гвоздь царапает стену, но только то была не стена, а шкура лежащего на пляже мертвого барашка, и чем больше он расцарапывал бок барашка, тем призрачнее становился песок и тем свежее становилась ночь. Он прижимал глаз к свежей ране и, как в подзорной трубе, снова видел незнакомца и девочку, шагавших по пенистым гребням волн и уносимых в океанские дали. Людо казалось, что стоит ему закрыть глаза, как это видение навсегда исчезнет и никогда больше перед его взором не зашагает незнакомец, которому достаточно было обернуться, чтобы спасти ему жизнь. Она не приехала она им сказала поцеловать меня за нее… она сказала ты славный Людо когда я положил веточку вереска на поднос… она никогда не говорила кто мой отец и потом неправда все это… и даже то что она якобы сказала Мишо не надо туда ехать и что надо побыстрее обернуться и что им попадет… Татав смотрел на меня как будто я настоящий псих но психи не умеют чинить дворники на машине Николь а я знаю что надо заменить резиновые щетки но черта с два скажу… может они уже приехали в Бюиссоне и она спросила как там я… ведь Мишо дал ей мое ожерелье а она конечно его примерила и она приедет в следующий раз… но когда же они приедут и заберут меня насовсем.
