Я твердо держусь убеждения, что человек, создающий красивые вещи, должен жить в красивом окружении, но, поймите, я вовсе не требую, чтобы все мастера художественного ремесла поселились бы в райских садах мира или среди величественных, рождающих трепет гор и пустынь, куда люди совершают паломничества, чтобы созерцать их; иными словами, не нужно стремиться получить эти места в личную собственность. Большинство из нас должно удовлетворяться рассказами поэтов и живописцев об этих местах и научиться ценить красоту и прелесть тех уединенных мест, где проходит наша повседневная жизнь.
Ибо, бесспорно, нет ни одной квадратной мили обитаемой земли, которая не была бы наделена своеобразной красотой, если бы только мы, люди, могли воздержаться от своевольного разрушения этой красоты; разумное же наслаждение красотой земли я считаю неотъемлемым правом каждого честно работающего человека. Красивый дом в красивом окружении для каждой честной и трудолюбивой семьи — вот требование, которое я выдвигаю во имя искусства. Так ли уж непомерно это требование к цивилизации? — Той цивилизации, которая так склонна бахвалиться в послеобеденных речах, так стремится выпаливать из пушечных жерл свои благословения на далекие народы, пока не сделает эти благословения стоящими того, чтобы за них платили хоть какую-то, пусть даже самую мизерную цену.
Да, боюсь, требование это чрезмерно. Во всяком случае, и вы, жители промышленных районов, и я, житель столичного города, по всей видимости, до сих пор в этом сходились. На тысячу семей нет ни одной, которая претендовала бы на то право, о котором я говорил. И жаль. Ибо если это требование считается неприемлемым, то в высшей степени очевидно, что до сих пор мы предавались пустому бахвальству и строили воздушные замки, тратя силы на организацию художественных школ, национальных галерей, Саут-Кенсингтонских музеев и всего остального.
Я сказал, что образование благотворно, необходимо всему народу, и вы не сможете это отрицать, даже если и захотите. И все-таки просвещать людей без всякой надежды, — каких результатов можно ожидать от этого? Может быть, вы поймете, чего ждать, например, от России{4}.
Представьте себе, что, когда я сижу за работой у себя дома в Хаммерсмите, поблизости от реки, я часто слышу, как мимо моего окна проходят хулиганы, о которых теперь довольно много пишется в газетах, а время от времени писалось и ранее. Когда я слышу грубую ругань, громкие вопли и все подобные надругательства над славным языком Шекспира и Мильтона, когда я вижу грубые бессмысленные лица проходящих мимо людей, во мне также пробуждается беспокойство и грубость, мною овладевает неистовая злоба, пока я не вспоминаю, что только мой счастливый жребий, позволивший мне родиться в богатой и уважаемой семье, поставил меня по эту сторону окна среди восхитительных книг и прекрасных произведений искусства, а не по другую его сторону, на голой улице, среди винных лавок, пропитанных спиртным запахом, среди грязных и отвратительных жилищ. Какими словами можно это выразить! Не думайте, прошу вас, что я занимаюсь риторикой, когда говорю, что стоит мне подумать обо всем этом, как во мне поднимается лишь одно огромное желание, и я хочу, чтобы эта великая страна стряхнула с себя бремя далеких колониальных владений и направила могущественную силу своего достойного народа, — самую большую силу, когда-либо ведомую миру, — на одну цель: дать детям этих бедняков подлинно человеческие радости и надежды. Неужели это на самом деле невозможно? Неужели на это нет никакой надежды? Если это так, то я могу лишь сказать, что цивилизация лишь иллюзия и обман. Ее не существует, и нет даже надежды, что она когда-нибудь будет существовать.
Но так как я хочу жить и быть счастливым, я не могу поверить, что это невозможно.
По опыту собственных чувств и желаний я знаю, чего хотят эти люди и что может вызволить их из бездонной пропасти одичания. Им нужна работа, которая внушит им чувство собственного достоинства и завоюет похвалы и симпатии их собратьев; им нужны такие жилища, куда они возвращались бы с радостью, окружение, которое бы успокаивало и возвышало их. Разумный труд и разумный отдых. И только одно может дать им все это — искусство.
Наверно, вы сочтете это мое утверждение смешным и напыщенным, но оно выражает мое непреклонное убеждение в необходимости правильной организации труда всех людей. Она призвана по крайней мере стать могучим стимулом пробуждения в людях чувства собственного достоинства. Повторяю: «за ничто не дают ничего, а за один доллар тоже дают не бог весть что». Теперь же за искусство, как и за все другое, надо платить. Но если вы будете заботиться об искусстве, как того и следует ожидать от вас, когда вы научитесь понимать его, вы не станете уклоняться от необходимых жертв. В конце концов мы — потомки и соотечественники тех, кто хорошо понимал, как суметь дать немного, чтобы получить много. То, чем вы должны пожертвовать, — это преимущественно деньги, то есть насилие и грязь. Это, конечно, серьезная жертва, я знаю, но, как я уже сказал, в былое время мы в Англии жертвовали и большим. И я далеко не уверен, что эта грязь не обойдется нам в конечном счете дороже в звонкой монете, чем даже искусство.
Итак, что же мы изберем — искусство или грязь? Как мы должны поступить, если мы сделаем лучший выбор? Страна, в которой мы живем, не очень велика размером, и ее ландшафт не очень разнообразен, но, право, не только врожденная наша любовь к ней заставляет нас думать, что, как и всякая иная страна, она пригодна для мирной жизни разумных людей. Наши предки доказали нам это, если в этом можно было бы усомниться. Я утверждаю, не боясь возражений, что нигде жилища людей не выглядели более привлекательно и опрятно, чем старинные английские дома. Но наши отцы относились к нашей прекрасной земле любовно, мы же обращаемся с ней дурно. Было время, когда она была прекрасна повсюду, а теперь, путешествуя, вы должны с опаской выбирать свой путь, чтобы не столкнуться вплотную с отвратительными язвами — с этим посрамлением не скажу, цивилизации, но природы человеческой. Мне не известны никакие статистические данные, которые бы показывали, в каком соотношении находится изуродованная земля к земле неиспорченной или частично испорченной, но в некоторых местах эти язвы настолько сливаются друг с другом, что покрывают целое графство или даже несколько графств, и в то же время число их возрастает с ужасающей быстротой, ужасающей — в буквальном смысле. А поскольку такое течение дел не встречает на своем пути никаких препятствий и, мало того, никто не сокрушается по поводу этого, то все разговоры об искусстве — праздная болтовня. Пока мы этому способствуем или позволяем способствовать, мы фактически замаскированно отвергаем искусство, и было бы лучше и честнее, если бы мы делали это открыто. Если мы уважаем искусство, то должны загладить свою вину и возместить убытки. Нам следует превратить страну из прокопченного задворья мастерской в цветущий сад. Если некоторым это покажется трудным или даже невозможным, я не могу ничего с этим поделать. Я знаю только, что это необходимо.
А если говорить о невозможности, то я в это не верю. Даже люди нашего поколения сделали многое, что лишь совсем недавно казалось невозможным. Они потому одолели трудности, что смотрели им прямо в глаза. А ведь сделанное однажды может быть сделано вновь. Что же, ведь даже те деньги и знания, которые мы тратим на орудия, убивающие и калечащие наших нынешних и будущих врагов, могли бы оказаться хорошим взносом в дело борьбы за благопристойную жизнь, если бы мы только решились на такую колоссальную жертву.
Как бы то ни было, я вовсе не собираюсь утверждать будто одними лишь деньгами можно многое или хоть что-нибудь сделать. Тут требуется усилие воли. Но я не собираюсь доказывать, каким именно образом эта воля должна обнаружить себя в действии. Правда, я разделяю взгляды некоторых людей на те шаги, которые более всего помогут нам на нашем пути, но эти взгляды, наверно, вам чужды. Однако я уверен, что если вы твердо намерены идти к цели, то найдете и средства ее достичь И не имеет никакого значения, что могут представлять собой эти средства. Если вы согласились с мыслью, что облик страны — достояние всего общества и что каждый, кто своевольно наносит ущерб этому достоянию, враг общества, то мы уже на пути к победе.
И меня воодушевляет сам факт, что я получил возможность выступить именно здесь, в округе, который создает столько же копоти, сколько и гончарных изделий, — выступить именно против грязи. Лишь в последнее время здесь зазвучал протест против грязи, а он, несомненно, назревал уже давно. Если я — свихнувшийся мечтатель, что и на самом деле может статься, то все же есть множество людей, которые состоят членами таких обществ, как Общества борьбы за красоту, или по крайней мере поддерживают их. У этих людей нет времени для пустых мечтаний, и если бы их постигло безумие, то оно сразу дало бы о себе знать по всей стране.
