Он пробрался к кассам дальнего следования и с тоской поглядел на толпу народа, которая колыхалась перед окошками. Блин, что делать? Гаркнуть, что ли: 'А ну, расступились, гады!' И ведь расступятся, куда денутся... Или, может, к начальнику вокзала пойти? Достать там из широких штанин... то есть, тьфу, из рукава это самое... Непривычно как-то. Сам ведь терпеть не может, когда нагло лезут без очереди. Ну и что теперь - стоять как дебил?
Четыре кассы работали, на пятой были задвинуты жалюзи. Андрей остановился перед закрытым окошком, размышляя, что предпринять. А вообще, почему бы им и пятую не открыть - знают ведь, какая тут давка? Расслабились, дармоеды...
И, словно в ответ на это телепатическое послание, жалюзи приподнялись, и молоденькая кассирша уселась за столик. Потом вопросительно уставилась на Андрея. Он тоже пялился на нее, слегка опешив от неожиданности.
- Слушаю вас, - наконец сказала она.
Андрей спохватился.
- До Москвы на сегодня что-нибудь есть? Плацкарт желательно.
Она застучала по кнопкам клавиатуры, а Андрей подумал: 'Да я, блин, реально крут. Силой мысли кассиршу вызвать - это вам не деревце засушить...' За его спиной уже вырастала очередь.
- Так, - сказала девица, - на те, что из Кисловодска идут, все уже разобрали. И на 'тройку', и на 27-й... На владикавказский - тоже... И на нальчикский...
'Фак', - подумал Андрей.
- Единственное место на сегодня осталось...
- Давайте!
- ...поезд 'Назрань-Москва', 145-й. Верхняя боковая. Устроит?
- Устроит, - вздохнул Андрей.
- Отходит в 21.50, время в пути - 32 часа, прибытие на Казанский вокзал...
Сжимая в руке счастливый билет, он выбрался из толпы. Сердце стучало. Еду! Теперь уже точно - еду...
Вернувшись домой, он начал собирать сумку. А потом пришла мама, и были слезы, и уговоры, и робкие вопросы: 'А если?..' Он убеждал ее, доказывал, логически обосновывал, а потом, когда понял, что все это бесполезно, просто подвел к окну и показал на голое дерево посреди июньского зноя. Она умолкла, опустилась в мягкое кресло и закрыла лицо руками. И сидела так почти полчаса, а потом подхватилась и помчалась на кухню, потому что как же он поедет голодный?..
Андрей в это время позвонил Аньке, и сказал, что ему пора. Анька охнула и спросила: 'А можно, я тебя провожу?' И он ответил: 'Конечно, можно'. Потом бродил по квартире, вспоминая, что еще нужно взять. Сунул в сумку конверт с недочитанным манускриптом, а Горючую Слезу положил в боковой карман. Мама позвала его ужинать и все подкладывала куски на тарелку, и он взмолился: 'Ну, хватит уже, в последний раз, что ли?' И осекся...
Она трамбовала ему припасы в пакет, когда раздался звонок. Андрей напрягся и, подкравшись к двери, заглянул в глазок, но это, к его удивлению, оказался Серега. Тот, помявшись, сказал: 'Ты, это, малой... Ну, вот, короче, у меня сейчас больше нету'. И сунул ему две стодолларовые бумажки.
Одеваясь, Андрей проверил, хорошо ли держится пластырь на пострадавшей левой руке, и у него возникла интересная мысль. Он кликнул на помощь маму, и она аккуратно забинтовала ему предплечье, прикрыв проклятый узор. Теперь, по крайней мере, можно майку с коротким рукавом нацепить, и попутчики не будут прятаться с визгом. Ну, и на том спасибо, подумал он. А потом взглянул на часы и увидел, что уже без десяти девять.
Когда они с мамой выбрались из подъезда, гомон вокруг заржавленных 'жигулей' прекратился, и все обернулись, как по команде. И Андрей подумал, что если хоть одна сволочь что-нибудь скажет, то он не ручается за последствия. Но стояла мертвая тишина, и только листья под ногами слабо хрустели. А на остановке уже дожидалась Анька, держа еще один пакет со съестным...
...Они стояли возле вагона, и до отправления оставались минуты. Над вокзалом сгущались сумерки, свечки тополей торчали из-за ограды, а в небе уже повисла круглая, как копейка, луна. Щемило сердце, и было трудно дышать. Мама вытирала глаза, а глупенькая Анька ревела, так что Андрею пришлось обнять ее и погладить по короткой спортивной стрижке - как тогда, на школьном дворе. И он сказал ей: 'Не бойся, это еще не все'.
Глава 7
В Ростов приехали рано утром, без нескольких минут шесть. Стояли долго. Андрей как сомнамбула бродил по перрону, ежился и зевал во весь рот. Полюбовался витриной запертого киоска, посмотрел снаружи на свой вагон - выцветшая зеленая краска, линялые занавески, неистребимый плацкартный запах. Народу на перроне было немного - пассажиры дрыхли без задних ног, и Андрей им тихо завидовал.
Накануне он, распрощавшись с мамой и с Анькой, залез на полку и часа три ворочался с боку на бок, вспоминая события прошедшего дня. Перед ним опять вставали откормленные рожи бандитов и силуэт мурены между домами, и бесцветное известковое небо. Задремав на минуту, он опять открывал глаза, когда вагоны лязгали буферами, и бессмысленно таращился в темноту. Ему до сих пор не верилось, что все это происходит реально. Что отъезд (а точнее, бегство) из города - это уже не абстрактная перспектива, а свершившийся факт. И он уже не проснется в комнате с книжной полкой и письменным столом, скрипящим от старости, и не сможет определить время по движению солнечного луча на обоях. И не заглянет в толстую подшивку 'Техники - молодежи', которую заботливо собирал. И мячик за шкафом окончательно сдуется - если, конечно, мама не выбросит его раньше...
Пыльный райцентр с родной девятиэтажкой и школой ?4 давно растаял за горизонтом и с каждой секундой удалялся еще на десяток метров; мачты освещения вдоль путей равнодушно заглядывали в немытые окна, и Андрею казалось, что размеренный стук колес складывается в короткую фразу, которая повторяется без конца: 'Теперь один. Теперь один. Теперь один...'
А после полуночи, где-то за Армавиром, в вагоне зажегся свет, и зашли менты с автоматами. Они лениво двигались между полками и требовали предъявить документы. Андрей испугался, что сейчас обнаружится отсутствие заветного штампа, и начнется бесконечное разбирательство. Но товарищ в фуражке пролистал эту страницу, не глядя, - его интересовала только прописка. Узнав, что Андрей едет не из Назрани и вообще не из Ингушетии, мент вернул ему паспорт и пошел дальше. Зато в соседнем 'купе' (или как это называется в плацкартном вагоне?) патруль задержался минут на десять. Там сидели орлы, похожие на молодых ваххабитов, которые только что сбрили бороды и решили смотаться в отпуск. Патрульные подсели за столик и начали хитрую беседу с намеками ('В армии служили? - Нет. - Почему? - У нас там не призывают. - А в другую армию? Тоже не призывают? - В какую другую?..'). Джигиты старательно улыбались и делали вид, что намеков не понимают. Потом их вывели в тамбур. Там, очевидно, у горцев нашлись еще какие-то аргументы, потому что скоро они вернулись и, как ни в чем не бывало, растянулись на своих лавках. Лампы в вагоне снова погасли, колеса все так же мерно стучали, и Андрей, наконец, уснул на пару часов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
