Смотрела она недолго, сбежала со ступенек и подошла к качалке. Сесть ей было некуда, но Плетнев позабыл, что нужно встать и уступить место.
– Да, – сказала она негромко. – Может, стоит утешаться тем, что все живы, здоровы и нет войны?
– Не помогает, – ответил Алексей Александрович. – Я пробовал.
– Тогда тем, что могло быть и хуже?
Тут он заинтересовался и спросил:
– Насколько хуже?
– Ну, например, дом могли спалить.
– Типун тебе, да что ты городишь-то, Неля?! – возмутился Витюшка.
– Да, – повторила она странным тоном. – Теперь вам придется всем этим заниматься.
И она кивнула на дом.
– Придется, – согласился Плетнев.
– Да чего там заниматься, – загудел Витюшка, – самое главное, чтоб мудака этого найти, а разгрестись мы поможем! И добро дело наживное, обзаведенье новое купишь! Заработаешь и купишь!
Плетнев засмеялся. Витюшка понял его по-своему.
– Ну, не сразу, конечно, а потихоньку-полегоньку все выправишь!.. Тут ведь самое главное, чтоб урода этого, паскуду, которая нам всю жизнь испортила, найти и к порядку призвать!..
Жизнь испорчена, подумал Плетнев. Именно об этом говорила Нателла Георгиевна.
Жизнь будет испорчена безвозвратно, и ничего уже не удастся вернуть, все будет потеряно.
Идиллии пришел конец.
Скорее всего, ее и не было никогда, все это сказки, мечты о счастье, о земле обетованной. Об убежище.
Кажется, Нателла Георгиевна и об этом говорила!..
– …Участкового унесло, теперь не скоро объявится, пока это он до доринского поворота доедет, а потом опять обратно вернется!.. Ах ты, мать честная, вот дела-то у нас какие! Неля, Нель, а супружница моя куда подевалась?
– Валя? – рассеянно переспросила Элли. – Она… по людям побежала, чтобы двери закрывали и детей далеко не отпускали.
– От до чего дошло, – Витюшка в сердцах плюнул в траву. – Сроду у нас такого не было, чтоб мы замки навешивали и за ребят боялись!
Плетнев наконец сообразил встать с качалки.
Закинув руки на шею и глядя в небо, он обошел куст, немного скособоченный на одну сторону, остановился и спросил, как называются эти цветы.
– Гортензия, – ответила Элли, переглянувшись с Витюшкой, и эти переглядывания вдруг вывели Плетнева из себя.
Ну да, он не знает, как они называются, и что тут такого?! Они все, разумеется, в курсе, он один – городской дурачок!
– Меня перестало все это забавлять, – сказал он отчетливо, как на совещании. – Не знаю, как вас, а меня перестало!
– Чего перестало? – спросил ничего не понявший Витюшка.
– Нас и не забавляло, – ответила все понявшая Элли.
Плетнев еще походил немного вокруг куста, а потом скомандовал:
– Расходитесь по домам. Я дождусь участкового и приду к вам, Элли. До имеретинского обеда мы не дотянули, значит, пусть будет нормальный человеческий завтрак.
Странный это был завтрак.
Все молчали, Плетнев жадно ел, как никогда не ел с утра.
Решения были приняты, он точно знал, какие это решения, и не спрашивал себя, правильные они или нет.
Он всегда долго думал, прежде чем принять решение – думать получалось у него лучше всего, – а, приняв, никогда не сомневался.
В этот раз он думал всего ничего, но точно знал, что своих решений не изменит.
…Я не стану звонить в службу безопасности и вызывать подмогу. Слишком часто и слишком бездумно я полагался на «специально обученных людей», чем бы они ни занимались в моей жизни!.. На все сегодняшние вопросы я отвечу себе сам, без посторонней помощи. В конце концов, именно в мою жизнь вмешался некто, уверенный в своей безнаказанности и превосходстве, как были уверены жена и теща, и, ей-богу, этот некто даже не подозревает, с кем связался!..
– Кофе? – робко спросила Нателла, когда он съел шестую оладью. Может, она была восьмой, он не считал.
– Спасибо.
Кофе оказался очень вкусным, и Плетнев сообщил об этом хозяйке. Она приободрилась и рассказала историю о том, что самый лучший кофе варит ее мама в Кутаиси и соседки со всей улицы по утрам собираются к ней. Они завтракают, болтают, а потом мама гадает им на кофейной гуще на предстоящий день, и всегда получается, что день будет необыкновенно прекрасным, и – странное дело! – он таким и оказывается! Поэтому соседки не пропускают ни одного утреннего кофе у ее мамы.
– Гениально, – оценил Плетнев. – Просто гениально.
– В кофе самое главное – пенка, – упавшим голосом сказала Нателла Георгиевна. – Если у вас получается кофе без пенки, его нужно вылить, потому что это не кофе!..
Элли все время молчала, и смуглое лицо ее казалось осунувшимся и побледневшим, как после бессонной ночи.
– Все не так страшно, – заявил Плетнев, когда Нателла налила ему вторую чашку.
Чашки были ломоносовского фарфора, в тоненькую голубую и золотую клеточку. Плетневу однажды на день рождения подарили такие чашки.
Нателла Георгиевна моментально уселась, чтобы слушать, и Элли подняла на него глаза.
– Я все понял, и про убежище, и про рай на земле, и про то, что все теперь погибло и пропало! Ничего не пропало! – Плетнев повысил голос, как будто они собирались ему возражать. – Нужно просто разобраться в ситуации.
– Как?! – темпераментно воскликнула Нателла и специальным трагическим образом сложила руки. – Как разбираться, э?
Плетнев покосился на нее.
– Я знаю, что вы-то как раз не хотели ни в чем разбираться! Вы считали, что все разбирательства плохо закончатся, но вы не правы, Нателла Георгиевна.
– Я не права, э?
– Мама, подожди.
– События происходят одно за другим, и нам кажется, что они связаны между собой, – продолжал Плетнев быстро. – Нужно понять, так ли это на самом деле, и если связаны, то кем или чем. Кроме того, было одно событие, о котором все забыли, но я считаю, что с него и надо начинать.
– Какое событие, э? Что ты говоришь? – Теперь Нателла говорила с сильным акцентом, и это было смешно.
– Прошлой зимой у Федора Еременко застрелили собаку, и он был уверен, что застрелил егерь. Когда убили Николая Степановича, первым делом вспомнили про Федора и про то, что они тогда почти подрались. Но Федор утверждает, что они быстро во всем разобрались, и в тот день, когда убили собаку, Николай Степанович вообще в лес не ходил.
– При чем тут собака прошлой зимой? Когда этим летом у нас самого егеря убили, слушай! И какая теперь разница, он или не он застрелил ту собаку! Может быть, по ошибке застрелил! Я ведь тоже ошиблась и стукнула тебя бревном по голове! А ты не медведь, э?..
– Я не медведь, – машинально согласился Плетнев. – Николая Степановича убил кто-то свой. Чужие здесь не ходят. В ту ночь была гроза – опять гроза! – и все свои сидели по домам. Получается, что чужие?..
– Он не стал бы пить с чужими. – Элли переглянулась с матерью. – Ну что вы!.. Мы столько лет его знаем. Он был очень простой человек, но у него имелись свои правила.
– Пил он как раз со своими, – буркнул Плетнев, – вернее, со своим, и я знаю, с кем именно.
Элли вытаращила глаза.
У нее глаза. Н-да. Ну и что?..
Плетнев, который сбивался с любой мысли, когда она на него смотрела, залпом допил остывший кофе и чуть было не сказал ей: отвернитесь.
– Сварить еще, мальчик?
– Я не мальчик, Нателла Георгиевна! – возразил он с несколько преувеличенной досадой. – Я взрослый человек и…
– Хорошо, хорошо, конечно, взрослый, кто спорит?.. – Она подхватила со стола кофейник и погладила Плетнева по голове. Он дернулся и отшатнулся. – Ну-ну! Не переживай, мальчик.
Кажется, она едва удержалась, чтобы добавить – мама с тобой.
– Как вы узнали, с кем Николай Степанович в ту ночь пил? – возбужденно заговорила Элли, когда ее мать скрылась на кухне. – Откуда?! Нас всех опросили, но мы ничего не могли сказать! Никто ничего не видел!
Плетнев осторожно потрогал свою голову – там, где ее погладила Нателла Георгиевна.
Неужели можно просто так взять и погладить его по голове? Такой естественный, такой женский, простой жест.
Э?..
– Алеша?
– Да.
– Откуда вы знаете, с кем Николай Степанович…
– Я видел отпечатки протекторов, я же вам говорил. Шины «Микки Томпсон», их не перепутаешь ни с какими другими. Дождь шел только в ту ночь, когда убили егеря, потом началась жара, и до этого все время было сухо, значит, они могли появиться только тогда.
– Я помню, помню, вы спрашивали про внедорожники, но ни у кого в деревне их нет!..
– Есть.
– Как?!
– Элли, я не стану вам ничего рассказывать, пока не буду точно знать, что тогда произошло! Я же говорю – события следуют одно за другим, но мы не знаем, как они связаны.
– Да, но человек, который пил с Николаем Степановичем, убил его!
– Откуда вы знаете? Может, они просто пили, а потом он уехал и появился совсем другой человек?..
Она опять уставилась на него, и он снова потерял мысль.
– Да, но все остальное, – сказала она растерянно и смешно почесала в затылке. – Кто-то же украл эти дурацкие кольца у Терезы Васильевны! Кто-то разбил трансформатор, изуродовал ваш велосипед и бросил его так, чтобы все подумали, что это ваших рук дело! Кто?! И зачем?! И кто залез в ваш дом и все там разгромил?..
