О Товстоногове и его театре нужно говорить отдельно. В наше лирическое, скорее сентиментальное, путешествие не помещается подробный и откровенный анализ. Обязуюсь посвятить этому специальную главу.
А пока я стою на берегу Фонтанки и разглядываю через реку знакомый фасад. Я даже не уверен, зайду ли я внутрь. Это для меня теперь каждый раз — поступок. Готов ли я к нему сегодня?
Вот он стоит, отдельно от меня — Большой драматический театр (бывший Суворинский). И я стою отдельно от него. И не тороплюсь уходить. Просто смотрю, и крутятся в голове пушкинские слова:
Где я страдал, где я любил.Где сердце я похоронил.
Далее и далее вниз (или вверх?) по реке
Довольно долгое время казалось, что здесь, у Лештукова моста, кончается мир. Да так оно и было — мой мир кончался здесь. Ходить дальше было просто незачем. Учение, любовь, интересы, свидания, кино, театр, работа — все как-то укладываюсь до этой черты. А если и расширялось, то только но другим, перпендикулярным Фонтанке направлениям или по Невскому через мост на Васильевский остров, или на многочисленные тихие Советские улицы, параллельно устремляющиеся к Суворовскому проспекту, или точечно — на Лахтинскую улицу, на проспект Добролюбова Петроградской стороны там были окна, под которыми я стоял, сгорая от ревности и надежд.
Вы сами заметили, наверное, уважаемый читатель, что окна, под которыми стоишь, всегда почему-то далеко от твоего дома и транспортное сообщение между этими двумя точками почему-то (всегда!) скверное. К тому же стоишь (почему-то?) всегда в ночное время, и транспорта вовсе нет. Конечно, есть такси (кстати, такси в те далекие и проклинаемые ныне времена было доступно даже малоимущим студентам), но поймать его и в те далекие и проклинаемые ныне времена было не проще, чем Синюю птицу. К тому же с возвращением домой всегда какие-то добавочные проблемы: летом мосты разводят, опоздал — сиди до утра, жди; зимой мосты не разводят, но на мосту этом так мороз проберет, что думаешь про себя: «Не-е-ет, всё, больше меня под эти окна не заманишь!» Так и думаешь... твердо... долго... до самого следующего вечера.
Так что пути мои расширялись, но долгое время не удлинялись по хребту моей жизни — по Фонтанке. Здесь путь до БДТ — и точка! Я ведь в БДТ ходил задолго до того, как стал работать в нем. Лет десять я был сперва его исправным зрителем. Я обожал этот театр — все спектакли видел, всех актеров знал (издали, конечно!). Ну, а что там дальше по Фонтанке, что там за БДТ — неведомо Кажется, ЛИИЖТ — Железнодорожный институт... а на другом берегу какие-то четыре трубы в ряд маячат... завод? Какой? Буксир тянет баржу туда, вниз... (или вверх — всегда путаю) — туда, где дома теряют свой жилой вид и превращаются в мрачные заводские корпуса. Туда, где небо всегда низко висит над серой водой и серым асфальтом. Там облака смешиваются с дымами. Изредка украсит картину трамвай, желтой гусеницей проползающий по дальнему мосту, а потом снова сплошной колонной грузовики, грузовики — серые, ворчливые, подпрыгивающие на кочках и рытвинах.
Слава тем, кто жил на одном месте и не расширял круга, предками очерченного для жизни. Слава тем, кто не соскучился в этом кругу, а шел вглубь — к тайнам дарованного им кусочка природы (ведь природа и на малом пространстве бесконечна), к тайнам неба, которое все равно над нами, движемся мы или стоим на месте, к тайнам своего сердца. Слава им — непутешественникам, слава неповерхностным знатокам всего на свете. Но мы, жители больших городов, в прытком, егозливом XX веке на это не способны. За каждым мостом другой мост. За теми домами другие дома. За одним перекрестком, какое направление ни выберешь, будет другой перекресток.
Пойдем-ка дальше по речке Фонтанке. Пойдем, постукивая ладонью левой руки по пупырчатым чугунным перилам парапета, нагретого июльским солнцем. Лучше всего просто идти и ни о чем не думать. Так оно и получается... первое время. Но потом невольно натягиваются незримые ниточки между деталями пейзажа и собственной жизнью.
Вот тут жил одно время мой друг Олег Басилашвили. К нему сюда я заявился с чемоданом однажды на рассвете после крушения семейной жизни.
Вот Гороховая улица — тесная, грязная. В те годы она называлась улицей Дзержинского, но название не привилось — все равно звали ее Гороховой. Ничего особенно хорошего в этом названии нет, но упрямо звали так, а не иначе. Здесь жил (говорят!) Илья Ильич Обломов. Может, и правда. Здесь, было время, проживали интересные наши младшие коллеги — режиссеры Кама Гинкас и Гета Яновская. У них, за чаем и сухим вином, познакомился я с удивительным парнем, пишущим отличные, небывалые стихи, независимым и упрямым. Звали его Иосиф Бродский.
Налево идут пути к Витебскому вокзалу. А на следующем мосту, тоже налево, открывается длинная-длинная перспектива Московскою проспекта. Тут сперва будет мощный транспортный узел — Техноложха. Здесь и пересадка метро, и скопление троллейбусов и трамваев всех направлений. И сам импозантный фасад Технологического института с неординарным памятником Плеханову перед ним. Тут всегда торгуют цветами.
Даже в периоды кровавой борьбы с частным сектором, когда карали за любую торговлю с рук, за любой вид извоза, подвоза и вообще за всякую передачу денег из рук в руки между гражданами, — у Техноложки все равно торговали цветами. Только в одном этом месте на весь громадный Ленинград в любую погоду и в любое время года. И ясно было — кто на свидание явился с букетом, тот, значит, не поленился сгонять сегодня к Техноложке.
Рядим, на Бринницкой — чистилище. Тут спасение питерских актеров, вечно страдающих от сырого ленинградского климата ангинами, насморками, хрипотой. Институт уха-горла-носа с лучшим (может быть, в стране?) кабинетом фониатрии. Лечат связки, восстанавливают звучание наших тусклых голосов. Проверенная врачебная школа Лебедевой, Шамшевой, Петровой, Райкина (Ральфа Исааковича — брата Аркадия). Тут всегда веселая актерская очередь и мнимо суровые, а на самом деле тоже веселые врачи.
А Московский стремится дальше. Перепрыгивает через мутный Обводный канал, справа показывает на секунду мрачноватую верхушку Варшавского вокзала и бежит, огибая арку Московских ворот, к «Электросиле» и Парку Победы. Тут мои адреса... памятные... незабытые... «Актерский» дом на Бассейной, где в соседях с Копеляном, со Стржельчиком прожили и мы с Зиной Шарко семь лет нашей любви, нашего пapтнерства на сцене, круговорота нашего общения с близкими и дальними.
И на Московском же последний мой ленинградский адрес. Это поближе к центру — напротив гастронома «Здоровье». Тут бросили мы якорь с Наташей Теняковой. Здесь родилась наша дочь Дарья. Здесь, бывало, засиживались допоздна, оставались ночевать и продолжали наутро бесконечные споры-разговоры Белла Ахмадулина, Илья Кабаков... Отар Иоселиани...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
