— Вы… вы монстр! — произнесла она истерично. Ее глаза стали метать молнии, а тело дернулось еще раз в безнадежном порыве освободиться из цепких рук. — Я вас ненавижу!
Теперь она пустила в ход ноги, обутые в тяжелые грубые ботинки, и изо всех сил ударила его в голень. Бурк охнул от боли, и глаза его сузились.
— Шлюха! — прошипел он и потащил ее через всю комнату, бросил на кровать. Но прежде чем Элизабет успела снова вскочить на ноги, навалился на нее всей своей тяжестью, так что она потеряла способность двинуть рукой или ногой. Он засмеялся, и это только усилило ее ненависть. После этого Бурк начал своими сильными, пальцами сдирать с ее тела одежду. Элизабет сопротивлялась безумно, отчаянно, стараясь сбросить его с себя, остановить пальцы, которые так безжалостно лишали ее покровов, но он почти не замечал ее попыток и продолжал методично раздевать. В конце концов она уже лежала под ним совершенно обнаженная, и все ее конвульсивные движения, казалось, только усиливали его веселое настроение и возбуждение.
— А теперь, моя прекрасная, я собираюсь поучить тебя кое-чему такому, что ты никогда больше не забудешь. — Он лег на нее так, что его дыхание щекотало ей лицо, и принялся нашептывать что-то на ухо.
— Нет! Прошу вас! — умоляла Элизабет, щеки ее вспыхивали, из глаз текли слезы.
Бурк как будто не слышал; он принялся целовать ее веки, шею, губы неистовыми обжигающими поцелуями. Отыскал ее грудь и принялся ласкать и гладить ее до тех пор, пока Элизабет громко не застонала. Внутри у нее происходило что-то странное. Как будто по венам пробежало пламя, тело начало вздрагивать от его сильных, но в то же время нежных прикосновений, а губы будто плавились под огненными поцелуями. Она никогда, никогда в жизни не испытывала ничего подобного. На мгновение Элизабет вспомнила жадные грубые пальцы Хокинса и его противные поцелуи, оставляющие чувство гадливости. Нет, то, что происходило с ней теперь, не имело ничего общего с тем, что было раньше. Тогда она чувствовала только боль и отвращение, а теперь, несмотря на насилие и борьбу, ее тело стало реагировать на прикосновения Бурка. Его пальцы заставляли ее дрожать от возбуждения, и вдруг Элизабет поняла, что сама отвечает на пылкие требовательные поцелуи почти с такой же страстью, как и он. С ней происходило то, чего она совершенно от себя не ожидала. В какой-то момент Элизабет почувствовала боль — сладостную, грызущую боль между бедер, а потом из недр ее существа вырвался какой-то странный, дикий огонь. Вдруг Александр Бурк раздвинул ее бедра, и она почувствовала в себе сильные, ритмичные, волнообразные движения его тела. Теперь уже ослепляющая, жгучая боль пронзила ее столь сильно, что ей захотелось закричать во весь голос, однако он закрыл ей рот поцелуем, боль быстро прошла, и она забыла обо всем на свете, кроме ощущения этих движений глубоко внутри нее. Инстинктивно Элизабет старалась подладиться к движениям, руками обвила Бурка и выгнула спину, как бы раскрывая себя ему навстречу; из воспаленных глаз потекли слезы, экстаз захватил ее и понес, как ураган. И каюта, и корабль, и сама реальность — все провалилось в никуда, на их месте остались только сокрушительная радость и чувство исполненного желания, от которых ее сознание погрузилось в забытье…
Через некоторое время она уже лежала на руках у Бурка и как бы сквозь туман слушала нежные нашептывания. Его губы почти касались ее уха, его властные руки поглаживали ее с удивительной нежностью. Она лежала в полудреме, совершенно расслабленная под защитой этого могучего мускулистого тела, и память об их любви медленно и сладостно просачивалась в ее сознание. Элизабет вздохнула.
— Что-нибудь случилось, моя сладкая? — спросил он мягко, и она увидела его смеющиеся глаза.
— А… нет, — ответила Элизабет все еще в полудреме. Ей захотелось придвинуться к нему как можно ближе, но при попытке сделать движение она нащупала внизу, на простыне, что-то липкое. Элизабет похолодела. Затем быстро откинула одеяло и увидела на белой простыне темное кровавое пятно. Кровь! Это ее кровь! Наконец ясное сознание того, что же сейчас произошло, поразило ее в самое сердце. Сонная умиротворенность мгновенно улетучилась. Она подняла на Бурка полные ужаса глаза.
— Ты… ты меня обесчестил! — с ужасом прошептала Элизабет. — Посмотри, что ты сделал!
— Лиззи, — начал он, стараясь дотронуться до нее, но она оттолкнула его руку и откинулась на подушки в конвульсивных рыданиях.
— Не прикасайся ко мне! — кричала Элизабет. — Ты — грязное животное, пират! Я ненавижу тебя, ненавижу!
Бурк напрягся, и в его глазах появилось упрямство.
— Тем хуже для тебя. Тебе еще придется проводить в моей компании много времени — здесь, в этой постели.
Ее рыдания становились все сильнее и громче. Бурк вскочил с постели и начал нервно одеваться. С нахмуренным лицом он решительно направился к двери, но, на секунду задержавшись, бросил через плечо последний взгляд на плачущую девушку: ее тело сияло в свете лампы, золотые волосы были рассыпаны по подушке.
— С рассветом, как всегда, я буду ждать тебя на палубе, — бросил он хмуро. — Мой корабль должен прибыть на Мадагаскар в наилучшем виде, а от твоей нерадивости слишком много вреда, впрочем, как и от всех этих увальней! — Дверь с шумом захлопнулась за его спиной.
Элизабет долго еще плакала, лежа в постели. Мысль о потере невинности заставляла ее вздрагивать от отчаяния. Что с ней теперь будет? Она обесчещена, уничтожена. Какой мужчина захочет теперь обратить на нее внимание — ведь она уже не девственница? «Многие захотят, — с горечью отметила она про себя, — но никто из них не сделает своей женой». И даже если ей посчастливится на Мадагаскаре сбежать с корабля, все равно девственности ей не вернуть никогда.
Но гораздо хуже, чем это, гораздо унизительнее было для нее сознание того, что она отвечала на ласки Бурка, отдавалась любви так же пылко и нетерпеливо, как и он сам. Блаженство обернулось стыдом, от которого краснели ее щеки — теперь уже не от страсти, а от горького унижения. А вместе со стыдом в ней зародился новый, еще неизведанный ею страх. Теперь, более чем когда-либо, она начала бояться Александра Бурка, единственного мужчину, который смог поднять ее на такие головокружительные высоты страсти, который обладает властью над ней и способен возбудить ее настолько, что она теряет всякое представление о реальности. Элизабет боялась этой власти, боялась человека, обладавшего ею, но более всего она боялась собственной слабости, понимая, что теперь, несмотря на все попытки обуздать свое тело и разум, она и в следующий раз снова легко станет его жертвой — как только он того пожелает. Почему Бурк — один из многих — обладает этой властью, было для нее необъяснимо. Она определенно знала, что влечение, которое начала к нему испытывать и от которого так решительно хотела избавиться, теперь с неодолимой силой вспыхнет снова. Элизабет оставалось надеяться только на то, что Бурк никогда не узнает о ее слабости. Всеми силами ей следует постараться, чтобы он никогда не догадался о том, что имеет над ней такую власть.
