Словом, если называть вещи своими именами, Фрейд посчитал, что зарабатывать деньги и обеспечивать семью на данном этапе для него важнее, чем заниматься «чистой наукой». В то же время Пол Феррис, вероятно, прав, когда предполагает, что у Фрейда были и другие мотивы вспоминать то собрание в негативном свете. По выглядящей весьма убедительной гипотезе Ферриса, Фрейд еще в Париже пришел к выводу, что «симптомы истерии соответствуют представлениям пациентов о строении их тела, а не действительным анатомическим фактам». То есть, скажем, истерик с парализованной ногой ходит не так, как действительно ходят люди с подобным симптомом, а так, как в его представлении они должны ходить.
Это было поистине выдающееся открытие, приоткрывающее дверь в глубины психологии. Но Фрейд, по Феррису, не решился доложить о нем в своем отчетном докладе, так как опасался, что эта идея будет принята венским Обществом врачей крайне враждебно. То есть, попросту говоря, Фрейд струсил. Более того, он затянул написание статьи об этом открытии до 1888 года, да и в ней высказал свою идею крайне осторожно, а сама статья была опубликована анонимно, в энциклопедии.
В результате считается, что открытие соответствия симптомам истерии представлениям пациентов, а не реальной анатомо-физиологической симптоматике принадлежит выдающемуся французскому психологу Пьеру Жане, опубликовавшему статью на эту тему лишь в 1895 году. То есть речь идет и в самом деле о вечной истории, прекрасно сформулированной в известных стихах Евтушенко: «Ученый, сверстник Галилея, / был Галилея не глупее. / Он знал, что вертится Земля, / но у него была семья!»
Таким образом, рассказ о «враждебном отношении коллег после лекции» является не чем иным, как «покрывающим воспоминанием»: Фрейд оттеснил правду о собственной научной трусости и желание благополучной жизни в глубины своего бессознательного, а взамен создал версию об устроенной ему на лекции обструкции[85]. Но будем объективны: одновременно эта история показывает, насколько далеки от истины те фрейдофобы, которые пытаются представить Фрейда шарлатаном от науки. При всех порой малосимпатичных чертах его личности, он, несомненно, относится к когорте ученых и мыслителей, которым удалось первыми прорваться на новые рубежи в познании мира и человека. И в 1886 году Фрейд сделал первые шаги к этому прорыву.
* * *
Еще летом 1886 года Фрейд выбрал будущую квартиру для себя и Марты — просторные четырехкомнатные апартаменты, располагавшиеся в доме на перекрестке улиц Рингштрассе и Мария-Терезиенштрассе.
Выбор дома был определен целым рядом факторов. С одной стороны, он располагался неподалеку от самого центра, от музеев, галерей, оперы, больницы, биржи, то есть в очень престижном месте. С другой стороны, дом был построен на месте бывшего Венского оперного театра, дотла сгоревшего в 1881 году. В результате этого пожара, вспыхнувшего прямо во время спектакля, погибло несколько сотен человек, и потому новое здание пользовалось у венцев дурной славой. Желающих поселиться в нем было немного, что и обусловило относительно низкую, более или менее доступную для Фрейда арендную плату. Последнее обстоятельство оказалось решающим, и Зигмунд Фрейд решил стать «выше предрассудков и суеверий», от которых, как уже понял читатель, был на самом деле далеко не свободен. Однако поначалу денег на оплату жилья и других расходов всё равно катастрофически не хватало, и Фрейду снова пришлось занимать у друзей и даже заложить свои золотые часы.
Среди первых пациентов Фрейда, присланных ему Йозефом Брейером и выдающимся врачом-терапевтом, директором Венской клиники внутренних болезней Германом Нотнагелем, были посол Португалии и молодая итальянка, которая билась в конвульсиях, едва заслышав слово «яблоки». Затем всё чаще и чаще к нему начинают обращаться больные неврастенией — так в те годы, судя по всему, называли все виды неврозов неизвестной симптоматики. Сам Фрейд очень скоро понял, что напал на золотую жилу, так как, по его собственному выражению, по Вене бродили «толпы невротиков, которые казались еще многочисленнее от того, что бросались в отчаянии от одного врача к другому, не находя облегчения». Чаще всего это были молодые замужние дамы из зажиточных семей, готовые выкладывать за визит к врачу немалые деньги.
Как и большинство его современников, Фрейд в те годы считал причиной неврозов «энергетическое истощение нервной системы» или некий сбой в системе циркуляции внутренней энергии организма, порожденный тем или иным нежелательным стрессом. Методы лечения «неврастении» предлагались различные. Одни врачи настаивали, что для восстановления сил и снятия невроза необходимы усиленное питание и отдых, другие рекомендовали гидротерапию, но Фрейд в итоге решил сделать упор на двух самых модных в то время «патентах»: гипнозе, навыки которого он приобрел у Шарко, и электротерапии, которую активно пропагандировал известный немецкий невропатолог Вильгельм Эрб.
Фрейд не побоялся влезть в долги и, видимо еще до женитьбы, купил аппарат для электротерапии, который, согласно рекламе, давал «восхитительные результаты при лечении тысяч замечательных форм неврастении». Так как электричество тогда вообще еще было в новинку, то вид внушительного аппарата с лампочками, переключателями и электродами производил на пациентов ошеломляющее впечатление. Они начинали испытывать невольное уважение к владеющему столь сложной техникой врачу и верить, что это «последнее слово науки» принесет им исцеление.
История с увлечением Фрейда электротерапией также чрезвычайно показательна и является еще одним ответом тем критикам психоанализа, которые видят в его основателе лишь шарлатана и стяжателя с манией величия. Если бы это было действительно так (и только так!), то Фрейду ничего не стоило бы продолжать и дальше делать деньги на электротерапии, расписывая ее чудесные свойства и укрепляя свой авторитет, публикуя статьи в различных медицинских журналах.
Но, как показывает весь дальнейший ход событий, Фрейда подобная роль отнюдь не устраивала. Стремясь быть честным прежде всего перед самим собой, он к 1888 году окончательно пришел к выводу, что электротерапия является не более чем плацебо, а ценность «Учебника по электротерапии» Эрба вполне сравнима с ценностью «какой-нибудь „Египетской книги снов“, продающейся в дешевых книжных лавках».
В этот же период произошла история, которая — после услышанного от Брейера и Шарко — стала, по собственному признанию Фрейда, третьим и решающим толчком к тому, чтобы он начал осознавать превалирующую роль сексуальности в формировании неврозов. «Спустя год я начал свою врачебную практику в Вене в качестве приват-доцента по нервным болезням и оставался в области этиологии неврозов таким невинным и невежественным, как этого только и можно ожидать от подающего надежды академического ученого, — с полуулыбкой вспоминал Фрейд. — Тут я получил однажды любезное приглашение Хробака принять от него пациентку, которой он, благодаря своему новому положению университетского преподавателя, не мог посвящать достаточно времени. Придя раньше его к больной, я узнал, что она страдает непонятными припадками страха, которые ослабевают только при условии точной осведомленности больной в том, где именно во всякое время находится врач. Когда явился Хробак, он отвел меня в сторону и открыл мне, что страх пациентки происходит вследствие того, что она, несмотря на восемнадцатилетнее замужество, осталась до сих пор „virgo intacta“. Муж абсолютно импотентен. В таких случаях врачу не остается другого выхода, как покрывать своей репутацией домашнее несчастье и согласиться с тем, чтобы о нем, пожимая плечами, говорили: да ведь он ничего не понимает, если не вылечил ее за столько лет. „Единственный рецепт для таких страданий, — прибавил он, — нам слишком хорошо известен, но, к сожалению, мы не можем его прописать. Он гласит: нормальный пенис, в регулярных дозах“. О таком рецепте я ничего не слыхивал и мог бы только покачать головой на циническое замечание моего доброжелателя»[86].
Но в том-то и дело, что Фрейд не покачал головой, а задумался над тем, как можно использовать полученный от Хробака урок в своей практике.
Фрейд — и это совершенно ясно следует из всех его писем того периода — стремился не только хорошо зарабатывать, чтобы содержать семью (и кто посмеет осудить его за это желание?!), но и искренне желал помочь своим пациентам. Это горячее желание и пробудило у него интерес к причинам появления неврозов и уже затем привело к созданию психоанализа. При этом сам Фрейд не раз подчеркивал, что лучшим средством исцеления для большинства его пациентов были бы не сеансы психоанализа, а сексуальное удовлетворение. Но в том-то и дело, что в силу обстоятельств жизни и развившихся у них неврозов такое удовлетворение становилось для них невозможным, даже если появлялся партнер, теоретически способный им это дать.
