— Ради этого ты летал на Марс?
— И ради этого тоже. Колледж мне не светил — высшее образование среднему классу не по карману. Остается госслужба. Единственная проблема — слишком много кандидатов. Вот и приходится лезть через окно.
— А в отпуск будешь красить стены?
— Разумеется.
Мы сидим на кровати.
— Наверное, я чересчур цинична. Просто когда раздеваешься, мир обнажается в ответ.
— Это твои настоящие волосы?
— Ты же знаешь, что нет.
Пэт снимает парик, трясет головой — мягкие каштановые кудри рассыпаются по плечам. Мы целуемся, холодность ушла безвозвратно.
— Экзамен завтра в девять утра, — объявляет отец. — На цокольном этаже.
— Джуди опять звонила, — добавляет мать. — Приглашает на ужин. Ее родители вернулись, хотят познакомиться. Ах да, еще звонили из бюро по колонизации. Просили перезвонить.
Набираю номер. Оказывается, им не хватает людей. Интересуются: может, я передумал. Отвечаю:
— Черта с два!
Ужинаю с родителями Джуди. Они — точная копия моих. В честь такого случая мать подает отбивные из настоящей свинины. Джуди испекла яблочный пирог. Детям достается по два кусочка. Мне один. Пирог очень вкусный. В какой-то момент картинка словно замирает. Джуди, родители, дети превращаются в мрамор. Меня окружают статуи. Я единственный живой за столом. Видение исчезает, передо мной вновь среднестатистические американцы, с аппетитом уплетающие пирог.
Джуди моет посуду, потом устраиваемся с ней на крыльце.
— Слышала, завтра экзамен.
— Да.
— Твоя мама говорит, ты участвуешь. Удачи.
— Нет, я лечу обратно.
Пауза. Джуди сосредоточенно катает камешек носком туфли. Наконец:
— Этого следовало ожидать.
Я молчу. А что сказать?
— Там настолько хорошо?
— Поначалу думал, что плохо, но, похоже, ошибался.
Прощаюсь с ее родителями, детьми. Мальчики явно напуганы. Целую Сьюзан и не ощущаю холодности. Малышка еще знает, что она с Земли.
Прощаюсь с домашними. Отец говорит, что понимает. На самом деле нет. Мать плачет. Они уже все за меня решили. Приезжают дядя и тетя. Жму руку дяде, целую тетю. Дядя украдкой косится на меня. Прикидывает, не сумасшедший ли я.
Захожу попрощаться к Пэт. Она выходит из-за стойки.
— Я тоже еду. Если возьмут.
— Возьмут.
Дома она укладывает вещи и вдруг заявляет:
— Если что, мы свободные люди, ничего друг другу не должны.
— А если я хочу наоборот?
— Как скажешь.
— Зачем ты летишь?
— Обрести дом.
— Марс тоже обнажится, рано или поздно.
— Нет, если не разденусь первой.
Шаттл взмывает ввысь. Любуюсь ее лицом в звездном свете. Сквозь правильные черты проступает сила и решительность. Из Пэт получится отличная марсианка. Среди добровольцев замечаю знакомых. Мы вместе возводили комплекс под марсианскими лунами. Марсиане летят домой.
![]()
ГЛОТОК МАРСА
I
Алонсо Шепард, начальник бюро геологоразведки, внес последние данные по Девкалиону, сунул документ в папку с пометкой «Д» и через стол передал секретарше.
— Подшейте, и пора по домам, мисс Фромм. Уже почти полночь.
Мисс Фромм была марсианкой — точнее, представительницей первого поколения рожденных на Марсе, и потому считала себя местной. Шепард, проведший на планете меньше года, считал себя чужаком.
Впрочем, чужачкой казалась и мисс Фромм вопреки ее марсианскому происхождению. Наблюдая, как она убирает папку в специальный ящик, он сравнивал ее с утонченными женщинами, обитавшими на Марсе тысячи лет назад, в период расцвета цивилизации, с женщинами, чей образ увековечен на картинах, висящих в марсианском зале музея искусств «Метрополитен». Высокая, аппетитная, по собственному заявлению «настоящая секс-машина», мисс Фромм страшно тяготилась сравнением с древними марсианками, чем доставляла Шепарду невероятное наслаждение. Сколько бы он ни пытался взрастить марсианские виноградники, те никогда не будут плодоносить из-за лисичек, вроде мисс Фромм, подрывающих корни.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Пристроив папку, секретарша вернулась за стол, уставленный электронными самописцами. На лице, несмотря на поздний час, ни тени усталости. Темные блестящие волосы, как всегда, аккуратно причесаны, серые глаза лучатся энергией и задором, на щеках — легкий румянец, свидетельствующий об отменном здоровье.
— Подать вам пальто, мистер Шепард? Видок у вас какой-то неважный.
Он только фыркнул. Еще не хватало, чтобы с ним нянчились, тем более мисс Фромм. Погасив в кабинете свет, он нагнал секретаршу у лифта. Они молча спустились на первый этаж геологического бюро Эдома I и вышли в безлюдную ночь.
На улице Шепард растерялся. Впервые они с мисс Фромм заработались допоздна. Впервые очутились тет-а-тет за порогом. Предложить проводить ее или не стоит? В Эдоме I не было разгула преступности, но час поздний, есть риск нарваться на пьяных.
Шепард попробовал увильнуть от повинности.
— Вы уверены, что благополучно доберетесь домой, мисс Фромм?
Та засмеялась, обнажив щербинку между передними зубами.
— Моя квартира всего в двух кварталах — я не вы, мистер Шепард, мне претит жить за городом, отрицая удобства и здравый смысл.
Слава богу, он тоже не такой, как она, однако колкое замечание его задело.
— Удобство и здравый смысл еще не все, мисс Фромм.
Она пропустила слова мимо ушей:
— Может, проводите даму? А то мало ли! Потом выпьем по пиву, посмотрим кино.
Этого он и боялся!
— Простите, не хочу опоздать на последний турбопоезд.
— Турбо-херурбо, — передразнила она. — Зачем ехать такую даль, когда есть шанс переспать с настоящей секс-машиной?
За три месяца службы в бюро Шепард свыкся с беспардонностью секретарши, но сейчас она хватила через край.
— Порядочные девушки так не говорят.
— А марсианки с будущими мужьями говорят.
— Повторяю в тысячный раз — я не собираюсь жениться!
— А вы подумайте хорошенько. Такие красотки на дороге не валяются. Грудь девяносто шесть с половиной, талия шестьдесят восемь, бедра — сто. Рост метр семьдесят три. Вес пятьдесят восемь. Без одежды.
Мисс Фромм и раньше озвучивала свои параметры. Для марсианок дело привычное. Шепард поначалу негодовал, потом махнул рукой, хотя такая тактика не нравилась ему категорически.
— Поймите, — вздохнул он, — тело, разложенное на цифры, теряет всякую привлекательность. Вдобавок, математический подход к сексу лишает его последних крупиц романтичности.
Мисс Фромм снова расхохоталась, обнажив знакомую щербинку, словно гордилась своим несовершенством.
— Да что вы знаете о романтике, мистер Шепард?
— Знаю, что на Марсе она умерла тысячи лет назад! Еще знаю, что у начальников, которых заботит благополучие секретарш, в голове вместо мозгов опилки. Доброй ночи, мисс Фромм!
Он отвернулся и зашагал прочь. Несколько секунд за спиной было тихо, потом по мостовой зацокали каблучки — мисс Фромм направилась домой. Звук стремительно удалялся и вскоре стих.
Вот нахалка! Упрекнуть его в отсутствии романтики! Раздосадованный, Шепард шел в сторону турбовокзала. С мисс Фромм нужно что-то решать — и срочно.
У огороженных марсианских руин, вокруг которых возвели Эдом I, он замедлил шаг. Может, толика красоты усмирит растрепанные чувства. За пластиковым частоколом в звездном свете белели изящно вытесанные колонны. Обломок остроконечной башни тянулся к яркому диску далекой луны, что висела высоко над прозрачным герметичным куполом, защищавшим город от холода и кислородного голодания. Брусчатка серебряными листьями покрывала бесплодную землю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Всякий раз при взгляде на руины древних зданий, Шепард представлял некогда обитавших там марсиан. Высокие, утонченные, с благородным выражением на благородных лицах, они мирно бродили под звездами и луной, не подозревая об уродливых земных постройках, сорняками заполонивших дивный сад величественного города. Одни марсиане несли железные книги и читали прямо на ходу. Другие, сбившись в кучку, беседовали тихими мелодичными голосами. Третьи задумчиво созерцали небо. Охваченные возвышенными идеями, они не догадывались об уродливых, заключенных в купола мегаполисах, что выросли как грибы после дождя на месте археологических памятников; не догадывались о толпах землян, прибывших собирать артефакты, компоновать данные и высасывать последние соки из цивилизации, чьи ноги даже не достойны целовать; о невеждах, напивающихся в дешевых забегаловках в тени древних храмов науки, а после лезущих через забор — предаться страсти в некогда чтимых святынях; словом, о тех, кто всячески осквернял, извращал и втаптывал в грязь печальные, но светлые воспоминания о Марсе.
