– Когда же ты мне что-нибудь покажешь?
– Может быть, через неделю. Что ты смеешься?
– Ты всегда выглядишь, как на светском приеме. А я слышала, что художники постоянно воюют с красками.
– В первый раз слышу французский глагол «воевать» в этом значении. Ты права, терпеть не могу пачкать руки, и такая мания для художника – сущая мука. Выпить не хочешь?
– Хочу. Пока ты будешь счищать киноварь со своего указательного пальца, я приготовлю тебе бокал сухого мартини. Как заботливая, безупречная жена художника…
– Мне бы хотелось, чтобы ты для меня позировала.
Она притворилась, что не слышит, и быстро прикрыла дверь. Позже он так и не повторил своей просьбы. Занявшись живописью, он стал пить меньше, и казалось, что он старается поменять свои гостиничные привычки.
– Где ты гуляла?
– Колесила по улицам. Выпила чашку чая в кафе на маленькой площади возле Орлеанских ворот.
– Ты была одна?
– Да.
Алан улыбался. Она строго посмотрела на него. Он тихо засмеялся.
– Ты, наверное, мне не веришь.
– Верю, верю.
Она чуть было не спросила почему, но сдержалась. В самом деле, ее удивляло, что он задает мало вопросов. Она поднялась.
– Я рада. Рада тому, что ты мне веришь.
Она сказала это тихим, вкрадчивым голосом. Он вдруг покраснел и заговорил на высоких тонах:
– Ты рада, что я проявляю меньше болезненной ревности, рада, что моя голова теперь лучше варит, ты рада, что я наконец чем-то занялся, как и всякий мужчина, достойный этого звания, хотя все мои занятия и состоят в том, чтобы пачкать холсты, не так ли?
Она молчала. Давно он не взрывался. Она упала в кресло.
– «Наконец-то мой муженек стал как все, он оставляет меня в покое на целых четыре часа», – вот что ты думаешь. «Он пачкает холсты, которых иные талантливые люди и купить-то не могут, ну и пусть себе, зато мне хорошо». Ведь именно это у тебя на уме?
– Я рада видеть, что у тебя наконец появились обычные человеческие заботы. Во всяком случае, не ты один пачкаешь холсты, даже если это и так.
– Это не совсем так. Я способен на большее. По крайней мере то, что я делаю, не хуже того, что делаешь ты: часами разглядываешь из машины сквер.
– Я тебя не упрекаю, – сказала она и запнулась. – Но как ты узнал о том, что я… о сквере?
– Я за тобой следил. А ты как думала?
Жозе подавленно молчала. Она не была разгневана, скорее, она ощутила леденящее душу спокойствие. Жизнь шла по-старому.
– Ты что же, устроил за мной слежку? И каждый день за мной следили?
Она громко рассмеялась. Алан побледнел как смерть. Он схватил ее за руку, потащил за собой, а она до слез хохотала.
– Бедный, бедный сыщик, как же ему было скучно!
Он довел ее до дальней комнаты.
– Вот мое первое полотно.
Он повернул к ней холст. Жозе мало что смыслила в живописи, но творение мужа показалось ей вполне заслуживающим внимания. Она перестала смеяться.
– Ты знаешь, а ведь это совсем неплохо.
Он отставил картину к стене и некоторое время в нерешительности ее разглядывал.
– О чем ты все время думаешь, когда сидишь там, в своей машине? О ком? Скажи, умоляю.
Он прижал ее к себе. Она силилась побороть в себе отвращение и жалость.
– Зачем ты следишь за мной? Это давно вышло из моды и говорит об очень плохом воспитании. Бедный частный детектив, наверное, возненавидел мой сквер.
Ее снова подмывало рассмеяться. Она закусила губу.
– Скажи же, о чем ты там думаешь?
– О чем я думаю? Не знаю. Нет, правда не знаю. Иногда о моем любимом дереве, иногда о тебе, о друзьях, о лете…
– Ну а какие именно мысли бродят у тебя в голове?
Она резко высвободилась. Ей уже не хотелось смеяться.
– Оставь меня. Как же ты пошл со своими вопросами. Ни о чем не думаю. Слышишь, ни о чем!
Жозе хлопнула дверью и выбежала на улицу. Час спустя, успокоившись, она вернулась. Алан был мертвецки пьян.
Они беседовали втроем в маленькой гостиной, в которой наконец появились диван и два кресла. Жозе лежала на диване, а мужчины обменивались репликами поверх ее головы. Был уже вечер.
– Короче, – сказал Бернар, – она по уши в тебя влюблена, дорогой мой Алан.
– Меня это радует, – небрежно бросила Жозе. – Так ей и надо – она со многими была жестока.
– Я никак не припомню, о ком идет речь, – сказал, недовольно морщась, Алан.
– Ты не помнишь Лору Дор? Десять дней назад мы вместе обедали у Северина. Ей около пятидесяти. Когда-то она была настоящей красавицей, но и сегодня еще ничего.
– Пятьдесят? Ты преувеличиваешь, Жозе. Сорок, не больше. И она еще хоть куда.
– Так или иначе, я ничем не могу ей помочь, – сказал Алан. – Надеюсь, ревновать ты меня не будешь?
– Ха-ха, – произнесла, улыбаясь Жозе. – Кто знает, на что ты способен. Во всяком случае, это внесет в нашу жизнь нечто новенькое.
Бернар рассмеялся. У них с Жозе вошло в привычку подтрунивать над болезненной ревностью Алана, но напрасно они надеялись тем самым ее смягчить– тот смеялся вместе с ними, но и не думал менять свое поведение, и это их немало озадачивало.
– Так что ей сказать, вы придете после ужина или нет? А то мне пора идти.
– Поживем – увидим, – ответил Алан. – Сегодня мы еще хотели посмотреть фильм ужасов, а после сеанса могли бы заехать за тобой.
Когда Бернар удалился, они немного поговорили о Лоре Дор. Жозе хорошо ее знала. У нее был весьма состоятельный муж, предприниматель, и болезненное пристрастие к тому же мирку, к которому был неравнодушен Северин. Она без особых скандалов сменила двух-трех именитых любовников и довольно безжалостно обошлась с некоторыми другими своими воздыхателями. Лора Дор была из тех женщин, которые никогда не расслабляются, всегда настороже, – Жозе предпочитала с такими не дружить. Однако она сказала о ней Алану немало добрых слов. Вообще-то это была умная, порой довольно забавная женщина, которую Жозе не собиралась недооценивать.
Они приехали к ней в полночь, после кошмароподобного фильма у них было хорошее настроение, и Лора Дор устроила им пышную встречу. Это была полноватая, рыжеволосая женщина с кошачьим лицом, от ее взгляда у Жозе прошел легкий холодок по спине. Алан сразу же вошел в свою роль неловкого, не устающего восхищаться американца и был быстро взят в оборот. Когда все были друг другу представлены и отзвучали фразы «вы разве не знаете нашу маленькую Жозе?» и «знакомьтесь: Алан Аш», Жозе принялась искать глазами Бернара и, увидев, что он занят, направилась к приятелю «тех славных, давних лет». Некоторое время спустя к ней подошел Бернар.
– По-моему, все идет отлично.
– Что именно?
– Я говорю про Лору и Алана. Посмотри на них.
Они стояли в глубине гостиной. Он увлеченно пересказывал ей только что просмотренный фильм, а она смотрела на него с таким странным выражением, что Жозе не удержалась и тихо присвистнула.
– Ты видишь, как она на него смотрит?
– Это называется вожделением. Вожделением Лоры Дор. Вот она, роковая страсть!
– Бедняжка, – сказала Жозе.
– Не люблю заранее загадывать. Если хочешь моего совета, притворись, что ревнуешь, это даст тебе передышку. Или попробуй предоставить им свободу, кто знает, чем все обернется.
Жозе улыбнулась. У нее не укладывалось в голове, что она сможет наконец отдохнуть от мужа, передав его в несколько увядшие руки Лоры. Нет, уж лучше пусть он увлекается живописью. Она не намеревалась уходить от него и тем более продолжать с ним жить по-прежнему. С тех пор как Жозе снова встретилась с Аланом в Париже, ей казалось, что она стоит на туго натянутом канате, что они заключили с мужем перемирие, и она замерла, боясь нарушить зыбкое равновесие. Причем до счастья ей так же далеко, как и до отчаяния, которое она испытывала в Ки-Уэсте.
– Сомнительный выход из положения, – прошептала она, как бы рассуждая сама с собой.
– Часто он оказывается самым лучшим, – сказал Бернар. Потом он добавил неуверенным голосом: – Ведь, если я не ошибаюсь, тебе хотелось бы от него избавиться? Причем так, чтобы обошлось без трагедий. Разве я не прав?
– Наверное, прав, – сказала она. – Я уже не знаю, что мне нужно, кроме того, чтобы меня оставили в покое.
– Тебе нужен другой мужчина. Но ты не сможешь его найти, пока Алан рядом. Понимаешь?
«Я не совсем понимаю, к чему ты сам клонишь», – подумала она, но промолчала. К ним шел Алан, за ним следовала Лора. «Ему не идут зрелые женщины, – сделала заключение Жозе, – он слишком красив и выглядит в их компании альфонсом».
– Я долго упрашивала вашего мужа провести уик-энд в Во, в моем загородном доме. Он почти согласился. От вас зависит его окончательный ответ. Ведь вы не разлюбили деревню?
