кровь на случай войны. А что касается требований… Так это товарищ Сталин мог что-то требовать от своих союзников и те возражать не смели, а Николай II, страстотерпец и мученик, был вынужден брать у них кредиты. Царя в этом не хочу винить — выхода у него не было, но, тем не менее… А Франция и Англия по-своему правы. Кто же станет считаться с государством-должником? Нет, правильно мы революцию устроили.
— Кстати, а мы подписали соглашение?
— Нет. И я был против, и граф Игнатьев, да и Покровский[1] тоже. Правда, напрямую мы отказаться не могли, поэтому Николай Николаевич уведомил, что без разрешения государя он свою подпись под соглашением не поставит. Заволокитил, одним словом. Ох, сколько потом крику было! В газетах на нас сразу же помои принялись лить, а раньше вся французская пресса кричала — мол, русские братья.
Ну да, ну да… Все повторяется.
Мы с Натальей сидели рядышком. Супруга вчера полдня провела на каком-то своем секретном совещании, где решали — куда должно прибыть оружие для ирландского пролетариата? Все-таки решили, и телеграмма отправилась за океан, к моему бывшему подчиненному и жулику международного масштаба. Боюсь, как бы Семенцов не увлекся закупками и продажами оружия и не стал бы оружейным бароном. А что, с него станется. Мир у нас нестабилен, оружие требуется во многих частях света.
— Дети, а вы не хотите сходить на показ новой коллекции Коко Шанель? — поинтересовалась теща. — Понимаю, в театр вам ходить некогда, в синема тоже, но на показ-то могли и сходить. Может, Олег там найдет что-нибудь интересное для России.
Мы с Натальей переглянулись. Супруга прыснула.
— Мама, Володя и старые-то коллекции не знает, зачем ему новые?
Вот уж точно. Делать мне больше нечего, как следить за парижской модой. Понимаю, Коко Шанель во время Первой мировой войны создала настоящую империю за счет того, что принялась создавать простенькие модели для аристократок и жен буржуа, вроде коротких (относительно, разумеется) юбок, которые не путаются при посадке в трамвай и шляпок, но для женщин Советской России мода от Коко пока не по карману. Так что и время терять не стану.
— Ольга Сергеевна, вы с Наташкой сходите, — предложил я. — Сходите, потом мне расскажите.
Теща посмотрела на дочь, та кивнула.
— Мне любопытно посмотреть, что за новые манекенщицы у Шанель, — сказала Ольга Сергеевна. — Говорят, она набрала новых девушек из русских аристократок. На афише заявлено — графиня Плюшкина.
— Главное, чтобы не было баронессы Собакевич или графини Коробочки, — хохотнул тесть. Повернувшись ко мне, сказал: — Олег, с тобой очень хочет встретиться господин Рябушинский.
— Который из них? — поинтересовался я, заодно проявив осведомленность о том, что Рябушинских имелось множество. И родных братьев — банкиров и промышленников, а еще и побочных родственников. Я-то знал лишь о собирателе икон Степане Рябушинском, но тот должен быть в Италии, а не в Париже, а его коллекция в Третьяковке. Потом вдруг вспомнилась читанная не так и давно программа Съезда российских промышленников. Там, если не ошибаюсь, среди отцов-основателей значились фамилии Гукасова, Лианозова и которого-то из Рябушинских. Но имени вспомнить не смог.
— Павел Павлович, — уточнил тесть. — Он мне на днях звонил, спрашивал — нет ли возможности свести его с зятем? У Рябушинского были какие-то интересы к заводу автомобильного московского общества. Готов встретиться с тобой в любое время.
Это который АМО? А какие у Рябушинского могут быть интересы к государственной собственности? Или он рассчитывает, что советская власть вернет ему завод? Наивный. Но встретиться можно. Хотя бы для того, чтобы самому выяснить — что это за съезд, если он принимает программные документы? Но, если он не отметился в моей реальности реальными (тьфу ты…) антисоветскими делами, так ничего интересного, а если бы отметился, я бы знал. Но все-таки, нужно сходить, познакомиться с одним из олигархов Российской империи, входившего в десятку самых богатых людей. Рябушинские у нас — это как семейство Рокфеллеров в Соединенных штатах.
— Андрей, что ты такое говоришь? — всполошилась теща. — Сам же рассказывал, что у Павла Рябушинского туберкулез. А если мальчик заразится?
Ольга Сергеевна кого имеет в виду? Меня или еще не родившегося внука?
— Я ж с ним общаюсь, и ничего, — хмыкнул тесть. — К тому же, доктор сказал, что эта форма туберкулеза не опасна.
А мне идти к Рябушинскому резко расхотелось. Хотя… У скольких моих товарищей из ЧК туберкулез? А уж у «старших» товарищей, что прошли через тюрьмы и ссылки, это заболевание у каждого третьего. И что-то я в последнее время стал слишком мнительным.
— А что у Рябушинских имелось, кроме завода АМО? — поинтересовался я. Надо же мне знать, о чем может пойти речь? — И каковы политические предпочтения?
— У братьев Рябушинских в Москве имелся собственный банк, им отошло в наследство «Товарищество мануфактур», в Архангельске лесопильные заводы… — бывшие ли заводы Русанова. Еще они контролировали Московскую биржу.
Хм, а про заводы Русанова я знаю. Не знал только, что они были перепроданы Рябушинским. Они не только в Архангельске были, но по всей Архангельской губернии. Пиломатериалы вывозились в Европу задешево. Насколько помню — все оборудование союзниками вывезено, а то, что не вывезено, то сломано. Уж не Рябушинские ли подсуетились? Хотя, «союзнички» и сами могли постараться.
— Про политические пристрастия я даже не знаю, — пожал тесть плечами. — Кажется, он и у «октябристов» был, и кадетам сочувствовал. А может — какую-то свою партию создавал.
Рябушинские, судя по особняку, за границей не бедствовали. Дом моего тестя особняком можно было назвать с натяжкой. Два этажа, штук восемь комнат. А тут настоящий дворец. Все правильно. В России они были людьми богатыми, и во Францию уехали не с пустыми руками.
— Вам назначено? — сурово спросил меня на входе швейцар.
Вместо ответа я пристально посмотрел в глаза цербера и сказал:
— У нас договоренность с хозяином… Но если вы меня не хотите впустить, настаивать не стану. Огромный привет господину Рябушинскому…
И чего это я так себя повел? Наверное, задело "вам назначено'.Да кто такой этот вшивый миллионер, чтобы назначать встречи советскому чекисту? Обнаглели. Пора еще одну революцию устраивать.
Надо было оставить визитную карточку, но я ими так и не обзавелся, хотя собираюсь уже год, но обойдется. Я развернулся и собрался уйти, но в спину донесся испуганный вопль швейцара:
— Господин Кустов, постойте, вы меня не так поняли.
Ишь ты, даже фамилию знает. Наверняка его уже предупредили. Вот теперь-то уж тем более — шиш я сюда пойду.
— Я вас прекрасно понял, — сказал я, бросая слова через плечо. — Доложите хозяину, что советский торгпред ждет его… — Поискав глазами какую-нибудь вывеску тутошнего общепита, не нашел и сказал: — Так вот… Торгпред ждет его в кафе. Кстати, где здесь ближайшее кафе?
— Господин Кустов, я вас очень прошу…
Кажется, бедный швейцар был готов упасть на колени. Нет уж, милые мои. Это не я настаивал на встрече, а меня пригласили. Хозяину положено встречать гостя самому, а не ставить швейцаров. Ишь, развели тут контрреволюцию. А ведь я мог бы сам назначить встречу в торгпредстве. И чего это я поперся?
— Так здесь поблизости нет кафе? — проговорил я.
— Вот там вот, за углом, — пробормотал швейцар. — Только, там все дорого.
— А вы, голубчик, еще и нахамить решили? Что и сколько стоит, я и без ваших соплей разберусь.
Может, я сейчас и сам не слишком-то вежлив, но не люблю швейцаров. И не только таких, как отставной циркач у моей гостиницы, но и таких. Вот этот вот… Судя по выправке — офицер, а если судить по возрасту, так в штаб-офицерских чинах. Все понимаю — не виноват подполковник, жизнь заставила, на чужбину забросила, но все равно…
Правда, усевшись за столик и попытавшись проанализировать свое поведение, понял: во-первых, я не захотел войти в особняк из-за элементарного страха. Скорее всего, в особняке палочек Коха летает больше, нежели на нейтральной территории. А во-вторых, мне не очень-то и хотелось видеть Рябушинского. Вроде, он мне и не нужен вовсе. А что вообще повелся — так из чистого любопытства. Интересно же глянуть на одного из самых богатых людей. Вернее — уже не настолько богатого.
И что же? Не успел я выпить чашку кофе, как явился сам Рябушинский. То, что это именно он, определил по окладистой бороде.
Павел Павлович, следует отдать ему должное, не начал сетовать и зазывать меня обратно. Усевшись и щёлкнув пальцами в сторону официанта (тот подлетел быстрее, нежели ко мне), и сказал:
— Дорогой, закройте ваше заведение на два часа, я потом все возмещу. И мне тоже кофе. — Повернувшись ко мне, спросил. — Возможно, вы что-то покрепче предпочитаете?
— Мой
