делать, что я скажу, иначе зарежу как свинью. Поняла?
В дверь снова замолотили.
— Ребята, ваше время вышло!
80
Клэр — день второй, 17.13
— Что там? — спросила Клэр.
— Много каких-то документов и записка, — ответил Нэш, сунув руку в коробку. Достал оттуда лист бумаги, лежащий на тысячах документов, аккуратно перетянутых резинками.
— И что там написано? — Клэр нагнулась.
Нэш прочел вслух:
«Ах, друзья мои!
Как хорошо, что вы, наконец, нашли сюда дорогу! Я надеялся, когда настанет подходящий момент, оказаться здесь вместе с вами, но, увы, этому не суждено случиться. Я нахожу утешение в том, что ценные материалы очутились в ваших надежных руках — уверен, вы передадите их вашим товарищам в отдел по борьбе с финансовыми преступлениями, и они, возможно, добавят их к растущей горе улик против мистера Толбота и компании. Хотя мне кажется, что в коробке больше чем достаточно сведений для приговора на основании косвенных улик, боюсь, я не дождусь того дня, когда закончится судебный процесс и судья вынесет приговор, который кажется мне самым уместным за совершенные Толботом преступления. Подобно своему многолетнему подельнику Гюнтеру Херберту, мистер Толбот сегодня лицом к лицу столкнется с правосудием и самым стремительным образом ответит за свои злодеяния. Может быть, я позволю ему в последний раз поцеловать дочь, прежде чем они распрощаются навсегда, а может, и нет. Пусть лучше смотрят друг на друга и видят, как оба истекают кровью.
Искренне ваш,
Энсон Бишоп».
Нэш прищурился:
— Слежку за Толботом не сняли?
— Сейчас проверю! — Клэр выхватила из кармана мобильник.
Нэш достал из коробки стопку бумаг толщиной сантиметров в пять; в ней было страниц триста. Текст на верхнем листе был расчерчен зелеными и белыми линиями; строки в получившейся таблице были заполнены мелким аккуратным почерком.
— Похоже на гроссбух. Кстати, довольно старый; на странице дата почти двадцатилетней давности. Кто сейчас еще ведет дела на бумаге, скажи на милость?
Клэр отмахнулась, повернулась к нему спиной и принялась расхаживать по комнате, прижав телефон к уху.
Нэш пожал плечами и вернулся к бумагам. На первой строке было написано: 163.WF14.2,5k.JM.
— Это что, какой-то шифр?
Он принялся доставать из коробки другие документы — всего оказалось двенадцать стопок. В каждой имелись похожие записи. Нэш аккуратно складывал стопки одну на другую. На самом дне он нашел конверт из оберточной бумаги.
— Вот теперь поговорим, — сказал он сам себе, вскрывая конверт.
Закончив разговор по телефону, Клэр вернулась к нему:
— Я звоню патрульным, но звонок сразу же переключается на автоответчик. Дежурному тоже не удалось с ними связаться. Надо ехать к дому Толбота.
— А с этим что делать? — Нэш ткнул пальцем в коробку.
— Пусть кто-нибудь доставит все Клозу, — распорядилась Клэр.
Нэш кивнул и вскрыл конверт. В нем лежали полароидные снимки. Нэш наугад вытащил один — снимок голой девушки не старше тринадцати-четырнадцати лет.
81
Дневник
Дверь открыл я. Не отец, не мама и, конечно, не миссис Картер, а я. И сразу увидел «мистера Джонса». На нем был тот же плащ, что и в его прошлый приезд. Как недавно это было! По его лбу тек пот; он вытирал его белым носовым платком, который держал в левой руке. В коротких толстых пальцах правой руки он сжимал «магнум», который я нашел вчера в бардачке его машины. Он целился мне в голову.
— Как дела, друг? Надеюсь, у тебя все хорошо.
«Мистер Смит» у него за спиной баюкал раненую руку.
Импровизированная повязка сразу же пропиталась кровью; ружье болталось у него на плече. Лицо у него пошло красными пятнами; он был вне себя от злости.
— За это я твоему поганому отцу кишки выпущу! — Он поднял раненую руку, наверное, чтобы я понял, за что «за это», и потряс ей, разбрызгивая капли крови по белым, девственно чистым ступенькам крыльца. Я подумал, что мама не обрадуется.
— Ну-ну, — урезонивал его «мистер Джонс». — К чему такая враждебность? Нельзя обвинять этих добрых людей в том, что они просто защищают свой дом.
— Хрена лысого!
«Мистер Джонс» снова вытер пот; крахмальный воротник его рубашки совсем раскис.
Запахло бензином; вверх от крыльца поднимались пары. Бензин капал и с наружной обшивки дома. На нашей дорожке стояли четыре пустые канистры.
— Зачем на вас плащ, если вам жарко? — Я задал простой вопрос; мне очень хотелось узнать ответ на него, независимо от того, как обстояли дела. Мне как-то трудно было двигаться дальше, оставив в тылу что-то непонятное.
«Мистер Джонс» расплылся в широкой улыбке:
— В самом деле, зачем? А ты, оказывается, любопытный малыш! Такой пытливый. А может, это мой любимый плащ, который принадлежит мне больше лет, чем ты живешь на свете? А может, это мой «счастливый» плащ, и утром мне показалось, что сегодня как раз такой день, когда он мне понадобится? Поэтому я достал его из шкафа и надел, несмотря на жару. Ну, что ты теперь скажешь?
— Скажу, что плащ у вас уродливый и, наверное, воняет, потому что пропотел насквозь.
Хотя «мистер Джонс» по-прежнему улыбался, глаза у него потемнели.
— Сынок, от наших с тобой разговоров у меня ощущение дежавю, но, как бы там ни было, я сейчас спрошу тебя о том же, о чем спрашивал во время нашей первой встречи. Мы, так сказать, сделали полный круг. Твои родители дома?
Он прекрасно знал, что мои родители дома, и это был глупый вопрос, но все же я кивнул и чуть приоткрыл дверь.
В нескольких шагах за мной стояла миссис Картер; чуть правее у нее за спиной стоял отец, положив одну руку ей на талию, а второй обняв ее за плечи. Кухонный нож он приставил к ее шее; острие утыкалось в яремную вену. Чуть развернув голову под неудобным углом, чтобы оказаться дальше от ножа, она не сводила взгляда со стоявших за дверью людей.
— Лайза, — кивнул «мистер Джонс», — с прискорбием узнал о кончине твоего мужа.
Она ничего не ответила; скованные наручниками кисти лежали на бюстгальтере.
«Мистер Джонс» перевел взгляд на маму; она прислонилась к дивану и подбоченилась.
— Должно быть, вы — мама этого славного мальчика. Рад с вами познакомиться!
Мама хмыкнула, но ничего не ответила.
«Мистер Джонс» сунул платок в карман и прицелился в отца:
— Бросьте
