— Не отпирайся, все рано не поможет! Ты в парандже наговорила мне кучу гадостей, сказала, что выходишь замуж за Изю, и сбежала к своему жениху!
— Я охотно допускаю, что тебе, папочка, кто-то наговорил всяких гадостей, но на этот раз это была не я.
— И ты все это время спала?!
— Конечно, — удивилась Газель, — ты же знаешь, какой у меня крепкий сон.
— Но ведь в тереме было столько криков! — не унимался Каюбек.
— Ну и что? — пожала плечами луноликая. — Если бы я просыпалась от каждого крика, то ни одной ночи бы спокойно не поспала.
— А это что? — выдал последний козырь папаша, протягивая Изину бандану.
— Папа, не делай из себя идиота, ты что, сам не знаешь, что это?
— Это дурацкий платок, который носит на голове твой Изя и который я обнаружил около твоей кровати! — ревел бухарец, пропустив очередное хамство дочурки мимо ушей.
Тут с некоторым интересом Газель взяла бандану, покрутила ее в руках и лениво отбросила от себя.
— Хорош отец, нечего сказать, — наконец выдала она, — единственная дочка, совершенно беззащитная и всеми брошенная, спит себе в кровати, а вокруг какие-то типы грифами вьются, да еще свои вещи разбрасывают!
Папаша окончательно стушевался и молящим голосом спросил у хамоватой кровиночки:
— Так это не ты требовала предоставить свободу женщинам Востока?
— Я что, с фикуса рухнула? — в очередной раз удивилась Газель. — На кой она мне, эта свобода-то? И так-то никаких проблем, а уж коли в гарем попадешь, так вообще благодать! Ни тебе хлопот, ни забот.
— Можно подумать, у тебя сейчас много проблем с заботами, — огрызнулся папаша, но был тут же поставлен на место дочуркой:
— А вот в мою личную жизнь я попрошу не лезть!
Долго пытался в очередной раз собраться с мыслями Каюбек Талибский, но и на этот раз ему удался сей весьма сложный процесс, Он решительно вышагивал по комнате и обрисовывал ситуацию:
— А какая, собственно, разница, спала ты или всю ночь по городу шастала?
— Какая разница?! — попыталась заверещать Газель, но была резко прервана папашей:
— Главное, что факт похищения зафиксирован. А раз так, то мы завтра отправляемся к Берендею требовать справедливости и руки его богатыря.
— Папа, ты в своем уме?
— Пойдешь за Изю замуж, — отрезал Каюбек, — это, конечно, не гарем, но партия со всех сторон выгодная.
И тут он обрисовал дочке все открывающиеся после этого радужные перспективы. В конце рассказа луноликая презрительно хмыкнула и согласилась. Как говорит Изя: «А почему нет?»
Если бы в этот момент старый черт узнал, насколько он оказался близок к заветной свадьбе, то несказанно удивился бы. Что ни говори, но неумеренная энергия Соловейки привела операцию по реабилитации его честного имени к несколько другому результату, чем задумывалось изначально.
* * *
Несмотря на то, что по прибытии в Киев Мотя всячески выказывал свое намерение отправиться домой, чтобы с голодными глазами броситься в ноги Любаве и получить с дороги усиленную кормежку, Изя зачем-то потащил бедного Змея во дворец. Он, конечно, немного посопротивлялся, поупирался четырьмя лапами, но наконец был вынужден подчиниться грубой силе и последовал вместе со всеми. В конце концов, вожделенная кухня была и там.
Перед дворцовыми воротами всю кавалькаду ждала приветливая стража и хмурые лица жалобщиков из «Иноземной слободы». Однако ни те ни другие ни капли не интересовали Змея, ведь чуть в сторонке он заметил обожаемого хозяина и ненаглядную кормилицу. Тайные виновники ночного переполоха никак не хотели пропустить представление и заранее перебрались поближе центру действия.
Гореныш со всех лап бросился к ним, весело подсвечивая свое передвижение небольшими снопиками искр и струйками пара. Кстати, в том, что он по пути сбил парочку слуг из свиты литовского посла, он был ничуть не виноват. У них был вполне реальный шанс среагировать и освободить ему дорогу. А то, что они им не воспользовались, так кого в этом винить, кроме себя?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мотище лихо притормозил у ног Солнцевского, чуть-чуть задев его хвостом. К чести Илюхи, он выдержал это «чуть-чуть» и принялся радостно ласкать своего любимца. Предусмотрительная Любава, знающая, насколько опасен радостный, соскучившийся Змей, заранее спряталась за широкой спиной своего непосредственного начальства и выбралась оттуда только тогда, когда Гореныш завалился на спину и подставил для законной чески свое чешуйчатое пузо.
Что-то злобно тараторил Курвель Вражинас, басил Каюбек Талибский, и озадаченный Берендей пригласил всех пройти в тронный зал, дабы именно там, чин по чину, разобраться в сложившейся ситуации. Пока разбирательство не началось, Илюха что-то шепнул на ухо Изе, а заботливая Соловейка скормила каждой Мотиной голове по пирожку с мясом. Гореныш тут же пришел в полный восторг, в одно мгновение проглотив лакомство, и поудобнее улегся на полу, положив две крайние пасти на лапы. Средней голове лапы, как обычно, не хватило, так что ей пришлось расположиться прямо на полу. Что поделаешь, такая уж нелегкая у нее была доля.
Между тем представление уже началось, и Мотя устремил все свои взоры на сцену. А там выступал уже хорошо известный ему посол княжества Литовского Курвель Вражинас. Он кричал, возмущался, указывал на затаившегося Змея пальцем (фу, как некрасиво, а еще Европой пытаются стать!), требовал призвать к ответу, посадить в клетку, усыпить, отрубить головы. В общем, довольно эмоционально нес какую-то ерунду. Как ни странно, улыбающийся в бороду Берендей не прерывал его, а только время от времени перешептывался с супругой.
А Вражинас продолжал обличать и клеймить. По его требованию в центр зала четверо слуг внесли огромные носилки, накрытые покрывалом. Посол, словно фокусник на ярмарке, торжественно сдернул его, и всем присутствующим предстало довольно занятное зрелище. На носилках красовался аккуратно срезанный пласт земли весьма внушительного размера, с четким отпечатком когтистой лапы на ней. Мотя от такого зрелища только презрительно хмыкнул правой головой и выпустил небольшую струйку пара левой. Голова средняя вообще не среагировала, только лишь справедливо заметив коллегам, что этот след на три размера больше.
Далее в центр зала была торжественно вынесена часть частокола, окружающего терем литовца, с четкими отпечатками когтей на бревнах. На этот раз средняя голова не смогла скрыть своей улыбки. Что они, маленькие, что ли, чужие заборы царапать? Вот ежели мебелишку какую дали погрызть или, скажем, сапоги яловые, то тут, конечно, удержаться сложно, а вот так, грубо и неэстетично маникюр портить?
А вот очередной предмет, представленный в качестве вещественного доказательства, заставил все три головы вопросительно уставиться на хозяина. Вопрос о его реабилитации, конечно, важен, но не отдавать же этому Вражинасу еще недогрызенное бревнышко?! Да об него можно было еще пару вечеров зубы точить!
Однако хозяин спокойно кивнул своего любимцу и ласково потрепал его по головам. Что ж, Мотя был отходчивым и незлопамятным. Ежели надо для дела, он никакого бревна не пожалеет. Тем более что от соседского частокола можно будет отодрать себе новую игрушку.
Берендей выслушал ябеду до конца и эффектно развеял все гнусные намеки своим княжеским словом. Как-никак Мотя на момент преступления находился подле Берендея и никоим образом не мог подпалить терем Курвелю Вражинасу. Хотя, если быть абсолютно честным и положить лапу на сердце, Гореныш с огромным удовольствием проделал бы то, в чем его только что необоснованно обвиняли. Только он бы сделал это намного грамотнее и эффективнее, чем Илюха и Соловейка. Ну что это за работа? Только амбар с баней сгорели! Нет, Змей бы поступил грамотно и спалил бы весь терем дотла.
Выслушав свой оправдательный приговор без права обжалования (Берендей был здесь самой последней инстанцией, обжаловать его решение было просто некому), Мотя лизнул руку Илюхе и мирно засопел. А чего бы не вздремнуть, коли лапы не держат? Охота, знаете ли, вещь весьма утомительная, тем более охота соколино-горынычевая.
