Стрельба велась на всем земном шаре. Немецкие подводные лодки охотились в океанах и морях за конвоями, топили транспорты с военными грузами. Падали бомбы на Англию. Японцы преуспевали в Индокитае, на тихоокеанских островах, утвердились на подступах к Австралии. Все это, конечно, имело значение, но не там решалось будущее человечества. Весь мир смотрел на Сталинград.
Немцы считали, что победа почти достигнута. Они почти захватили город, на шестьдесят километров вытянувшийся вдоль реки. Почти перехватили Волгу. Но все это лишь «почти», все не было завершено, нигде не поставлена точка. Битва за Сталинград, начавшись в августе, продолжалась и в сентябре, и в октябре, и в ноябре. И все это время немцам казалось, что еще рывок, еще нажим, и дело будет закончено. В костер швыряли все новые и новые дрова, причем, самые лучшие.
Странным и даже вроде бы необъяснимым представляется одно обстоятельство, как это опытные и осторожные гитлеровские полководцы и знаменитый германский Генштаб не учли, полностью проигнорировали то, что бросалось в глаза даже людям неискушенным при первом взгляде на карту: мощная немецкая группировка вышла к Сталинграду длинным узким клином, имея растянутые, слабозащищенные фланги. Возникала соблазнительная мысль — ударить с двух сторон под основание этого выступа, срезать его, взять противника в кольцо. Во всяком случае, такое желание постепенно овладевало многими советскими военачальниками, в том числе и Жуковым, и Ватутиным, и Шапошниковым, и Василевским. И не важно, кто первым высказал при Верховном Главнокомандующем эту идею, она, как говорится, витала в воздухе. Достоверно известно лишь то, что Сталин, Жуков и Василевский впервые обсуждали эту идею в середине сентября, то есть еще в самый разгар триумфального вроде бы шествия гитлеровцев к Волге. Уже тогда намечено было провести в районе Сталинграда разгромное контрнаступление, которое привело бы к краху южного крыла вражеского фронта. Не все же было германцам вынашивать дальние коварные замыслы. Мы тоже использовали открывшуюся возможность. Началась подготовка. Пока лишь в самых верхах.
Немцы, безусловно, понимали фланговую уязвимость своей сталинградской группировки, но, учитывая обстановку, реальной угрозы не видели. Подвела немцев самоуверенность, они нисколько не сомневались в том, что со Сталинградом вот-вот будет покончено, а там уж можно позаботиться о флангах и обо всем прочем. Фюрер категорически требовал взять крепость на Волге, остальное не имело значения… Не менее важным являлось и то, что немцы были убеждены: летом и осенью советские войска потерпели сокрушительное поражение и не имеют никаких возможностей для нанесения контрударов. Какие там удары, если русские подчищают последние резервы, напрягают в Сталинграде последние силенки. Разведка сообщала, что русские не вводят в бой полноценные, укомплектованные части за отсутствием таковых. Пополнение идет разрозненное, слабо обученное, не полностью обмундированное, в маршевых ротах преобладают среднеазиаты: узбеки и туркмены, а также казахи. Многие даже команд русских не понимают. Среди последнего пополнения люди пожилого возраста с различными заболеваниями: взяты в плен несколько эпилептиков, чего не случалось прежде. Или такой факт: курсанты военно-морского училища, эвакуированного из Ленинграда в Астрахань, переодеты в сухопутную форму, получили звания младших лейтенантов и брошены в Сталинград командирами взводов. На немецких аналитиков-генштабистов это произвело особое впечатление: у русских, мол, не осталось в запасе ни полноценных солдат, ни командиров. Подтверждение этому немцы видели и в захваченном ими приказе Сталина № 323 от 16 октября 1942 года, который развивал некоторые положения известного приказа № 227. Еще раз говорилось о том, что теперь особая надежда на дисциплину, на стойкость войск. Да и весь советский пропагандистский аппарат с несвойственным ему трагизмом вещал, что отступать больше некуда, новые силы черпать негде, в Сталинграде решается все. «Стоять насмерть, за Волгой для нас земли нет!» — в этом убеждали население нашей страны, в это поверили и немцы. Тем более что положение наше после летне-осенних потрясений было, действительно, очень тяжелым. Но не таким уж безнадежным, как это рисовалось для врагов. И для союзников, которые затягивали открытие Второго фронта. Хоть бы техники, особенно автомашин, побольше слали зажиревшие американские буржуи на нашу бедность. И сапоги и ботинки миллионами солдатских ног быстро изнашивались, промышленность не успевала…
Конечно, некоторые сомнения в полном военном благополучии у наиболее осмотрительных немецких генералов имелись и крепли. Кому на пользу изнурительная борьба за разрушенный город, сковавшая там, очень далеко от Германии, от пунктов снабжения, лучшие силы вермахта, крупнейшую группировку? И уж так ли ослаблены русские, что остались у них в резерве лишь неграмотные инородцы да болезненные старики? А где, к примеру, сотни тысяч воинов, излечившихся после ранений в летних боях? Где техника с тех военных заводов, которые начали работать в глубоком тылу? Тут надо сказать, что в силу хорошо оглаженной нашей секретности, немцы не получали верных сведений о продукции советских заводов. Как выяснилось позже, наиболее точное представление фашисты имели о нашей авиации, да и то не полное. А между тем, начиная с июля 1942 года, промышленность давала фронту каждый месяц 2260 прекрасных боевых самолетов Ил-2, Як-7, Пе-2, Ла-8, ни в чем не уступавших немецким машинам. Но где они? В районе Сталинграда новых русских самолетов появлялось немного, хозяевами воздуха продолжали считать себя германские асы истребительных эскадрилий «Удэт», «Ас-Пик» и других менее известных: номерных, без названия.
Новая русская артиллерия, хоть и в ограниченном количестве, но в Сталинград поступала. А где русские танки? Неужели все уничтожены? Немцы считали, что советская промышленность дает по меньшей мере тысячу бронированных машин в месяц (на самом деле давала больше). Но под Сталинградом их практически не было. Может, русским не хватает летчиков и танкистов? Может, новая техника сосредоточивается где-то на других фронтах?
Встревожил немецкую разведку и немецкое командование праздничный приказ Народного Комиссара Обороны Сталина от 7 ноября 1942 года. И даже не весь приказ, а один абзац в нем, особенно короткая фраза из этого абзаца, которой суждено было стать крылатой, разлететься по всему миру, запасть в душу каждого советского человека. Сталин, как известно, никогда не озвучивал, словно попка-дурак, тексты, состряпанные помощниками. И в ноябре сорок второго он сам подготовил свой доклад для торжественного заседания и свой приказ, советуясь с членами Политбюро, с военными. Это были итоговые документы, не скрывавшие горькую правду. Помню, как долго и упорно искал Иосиф Виссарионович единственную емкую фразу, которая вселила бы надежду в наших людей, ничего конкретного не выдав при этом противнику. Сталину предлагали разные варианты. В том числе я: «Сколько веревочка не вьется, все равно оборвется». Но он нашел свое.
«Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. БУДЕТ И НА НАШЕЙ УЛИЦЕ ПРАЗДНИК!» Сказано настолько просто, что в эти слова поверили все, кто хотел поверить. И шатнулась убежденность тех, кто уже во второй раз за эту войну поспешил схоронить Россию.
Когда и где — вот два вопроса, которые озаботили всех: и советских людей, и наших союзников, и врагов. На первый отвечали с понятным единодушием: как только грянет зима и ударят морозы. Немцы считали — не раньше, чем через месяц. А вот где — этого не знал никто, за исключением, естественно, высшего командования в Москве. Впрочем, в Берлине полагали, что им примерно известен район возможного советского контрнаступления: центральный участок фронта по линии Великие Луки — Велиж — Ржев — Вязьма — Юхнов. Особенно там, где завершилась недавно удавшаяся русским Погорело-Городищенская операция, где леса и снега, где советское командование усиливало свои войска танками и артиллерией, где возросло количество советской авиации. Причем возросло настолько, что русские летчики бомбят Восточную Пруссию и даже нанесли несколько бомбовых ударов по Берлину. И это при их тяжелейшем положении под Сталинградом.
Парадокс: Гитлер с часу на час ждал сообщения о полной победе на Волге, а германский Генштаб озабочен был возможностью удержания Ржевско-Вяземского выступа, если русские начнут наступление в центре. На всякий случай создавали запасную оборонительную линию западнее Вязьмы, по Днепру. И полностью прохлопали немцы самое главное: подготовку мощного русского контрнаступления именно в районе Сталинграда, в степях, где просто невозможным казалось сосредоточить скрытно большое количество войск. Как детишек, как школяров-недотеп вокруг пальца обвело немцев наше военное командование. Советские войска концентрировались в указанных им районах в обстановке полной секретности. Ставка методично, хладнокровно, с учетом нескольких вариантов, без спешки, но наверняка готовила обещанный народу праздник.
