рожу ребенка, то не смогу от него уйти, — бормочу я.
— Да, — говорит он.
Мои брови поднимаются. Что это значит? Разве это не важно? Лу согласился не делать меня беременной, пока Танатос не уберется с дороги, так что нет смысла беспокоиться о детях. Не тогда, когда над моей головой нависла злобная угроза. Мне нужно беспокоиться о монстре, который считает меня своей добычей.
— Я волнуюсь, — говорю я.
— О чем?
— Твое поместье огромное, и в нем так много лазеек. Что, если он проберется сюда через забор или на заднем сиденье машины шпиона? Что, если он уже здесь и выжидает время, пока не наступит безопасный момент для удара?
— Хелен.
— Что?
— Теперь, когда я знаю, чего он хочет, я предусмотрел все варианты. Люди моих братьев тоже охотятся на этого ублюдка. Если он придет сюда, мы будем готовы.
— Мне нужно оружие.
— Какое тебе нужно?
Мои брови поднимаются. Большинство парней посмеялись бы над моим предложением или обиделись бы на то, что я не доверяю их компетентности, но Лу достаточно прозорлив, чтобы понять, что никакая готовность не может быть надежной.
— Я умею обращаться с ножом, — бормочу я. — И я пользовалась пистолетом.
— Когда?
— Вчера.
— Давай лучше пистолет будет у меня. Я попрошу кого-нибудь из ребят принести тебе несколько ножей, которые легко скрыть.
—Спасибо, — я сжимаю его руку. — А как же Гермиона и Леда?
— Нанятый мной опекун будет находиться с девочкой, а Леда может позаботиться о себе сама.
Давление в груди ослабевает, и я наконец-то могу выдохнуть. Прохладный ветерок проносится по кустам, принося с собой аромат лепестков роз. Мы продолжаем идти по дорожке, проходя мимо заросших клумб и кустарников, которые нуждаются в подрезке.
— Я придираюсь, но, если бы я была незваным гостем, я бы использовала эти растения для укрытия.
Он ворчит.
— Хорошая мысль. Я попрошу садовников позаботиться об этом.
Солнце выходит из-за туч, заливая нас обоих светом. Я смотрю на Лу, восхищаясь его скулами. Невольно задумываюсь, как он выглядит без огромной бороды.
— На что уставилась? — спрашивает он.
— Как ты понял?
— Угол наклона твоего тела сместился. Ты нашла что-то отвлекающее?
Да.
Тебя.
Но я извлекла урок из того, что происходит с женщинами, которые преклоняются перед мужчинами. Если возвести мужчину на пьедестал, это раздует его эго. Даже если он вносит очень незначительный вклад в домашнее хозяйство, он начинает считать, что ему должны за это.
Моя ошибка в отношениях с Сайласом заключалась в том, что я дала ему понять, что приму его, даже если у него нет работы, даже если он зарабатывает на жизнь мошенничеством и даже если он никчемный мудак. Ругань и попытки изменить его не помогали, ведь, что бы он ни делал, я никогда не выгоняла его.
Поэтому я и говорю:
— Я проверяла твою повязку.
Выражение его лица тускнеет. Движение настолько незначительное, что мне, возможно, показалось.
— Думаешь, я не смогу завязать бинт без твоей помощи?
— Только не говори, что ты и это практиковал?
Уголок его губ приподнимается.
— Ты удивишься.
Пока мы идем к высокой белой беседке, он рассказывает мне, что начал изучать шрифт Брайля, когда выздоравливал после потери левого глаза. Мы проходим мимо деревянного строения и направляемся к массе заросших живых изгородей, составляющих лабиринт.
— Сколько тебе было лет? — спрашиваю я.
— Восемнадцать, — отвечает он.
— А сколько тебе сейчас?
— Угадай.
— Не могу, ведь ты прячешь свое лицо под огромной бородой. Тебе… где-то от тридцати до сорока.
Он смеется.
— Мне двадцать восемь.
У меня отпадает челюсть.
— Надо же, ты почти одного возраста со мной. Между вами с Танатосом возникло напряжение еще в юности или у вас были деловые разногласия?
— Мы ходили в одну школу. На одной из вечеринок подрались из-за девушки, и он проиграл. Позже, после того как все напились, он застал меня врасплох и проткнул глаз.
— Черт.
— Точно, — бормочет он. — Потом ублюдок затаился, пока все, кроме меня, не забыли о нем, и вернулся под защиту своего отца.
— И что ты сделал?
— Я выжидал время. Подходящего случая.
— А потом?
— Я выбил из него все дерьмо и отрезал ему яйца.
Одна нога спотыкается о другую. Лу хватает меня за руку и удерживает на месте.
—Осторожнее.
—Ты серьезно? — спрашиваю я.
— Если бы я убил его, то началась бы война между двумя семьями, а если бы проткнул ему глаз, то это не было бы тем самым посланием.
— Каким?
— Наврешься на меня - потеряешь свои яйца.
Моя рука поднимается к горлу.
— Черт возьми. Так вот почему тебя называют Зверем?
Он хихикает.
— Расслабься, милая. Я никогда не причиню тебе вреда.
— А когда ты... ну, знаешь... кастрировал Танатоса?
— Пять с половиной лет назад, — он кивает. — Примерно тогда.
— Как он стал отцом Гермионы?
Лу резко останавливается, и я застываю на месте. Я оглядываюсь по сторонам, размышляя, не сделала ли ошибку, произнеся ее имя вслух на публике, но мы одни.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Она уже была беременна до того, как я отрезал ему яйца. Она стала причиной того, что он лишил меня глаза.
— Ария? — шепчу я.
Он дергает головой в сторону, как будто звук ее имени слишком болезненный, что не имеет смысла, ведь вчера он упоминал ее без такой реакции.
Если только...
Если только звук ее имени не причиняет боль из-за той ночи с Танатосом, что не имеет смысла, но...
— Ты знал ее, — я подвожу итог.
Его челюсть напрягается, что я воспринимаю как «да».
— Вы были близки?
— Она была моей девушкой, пока не вернулся Танатос,
