И тут заговорил Старейший свайоль.
- Отпусти его, Айана, - пронесся над притихшей Рощей его странный, нечеловеческий голос. - Он должен жить в своем собственном доме. Не удерживай дикого волка. Пусть он уйдет.
- Но так решили сами Высокие Боги, о Старейший! - вскричала дриада.
- Даже они не всеведущи и могут ошибаться. Следуй голосу своей совести, а не только исполняй их приказы.
- Голос моей совести как раз и велит мне удержать его! - в отчаянии воздела руки Айана. - Высокие Боги видят - я люблю его... я рожу ему сына. Я не хочу, чтобы он уходил!
- Но он этого хочет, - невозмутимо молвил Старейший. - Не препятствуй ему и смирись, о дщерь Кристального Неба! И - поверь мне - я предвижу, что вы еще свидитесь.
- Нет! Нет! Нет! - кричала Айана, из глаз ее быстро-быстро капали слезы...
И тогда Конан решился. В этот миг его не заботило - кто эти Высокие Боги и что там соблаговолило втемяшиться в их божественные головы; он хотел одного - вновь оказаться дома. В Шадизаре, на худой конец - в Киммерии или в Немедии; и он пошел на отчаянный шаг.
Рука киммерийца схватила дриаду за длинные, роскошные волосы; спустя мгновение меч Аррадерса был уже приставлен к ее груди.
- Эй, вы, там, вы, кого здесь именуют Высокими Богами! - надсаживаясь, заорал Конан прямо в небо, высоко задирая голову. - Немедленно отправьте меня домой, иначе, клянусь Кромом, мне придется сперва убить эту лгунью, а затем оставить от Рощи Свайолей, которую я только что защищал, не щадя жизни, одни только пни! Выбирайте, и выбирайте быстро, я уверен, что вы меня слышите!
Сперва ответом ему была только страшная, гробовая тишина; Айана обмякла, похоже, лишилась чувств...
А потом воздух между Отцом-Древом и одним из ближайших к нему свайолей вдруг задрожал, точно над раскаленной железной печкой, и из этого мерцания вдруг появилась женщина, облаченная в свободные травянисто-зеленые одеяния. Прибывшая остановилась в пяти шагах от замершего киммерийца, который был не в силах оторвать глаз от самого прекрасного, воистину божественно прекрасного лица и внимательных бездонных глаз, полных тревогой и болью, что смотрели сейчас на него.
- Ты не знаешь, от чего ты отказался, Смертный, - прозвучал тихий голос, словно ветерок пробежал по ветвям кустов. - Но будь же по-твоему. Я не могу рисковать жизнью моей единственной и любимой дочери, потому что я знаю тебя, киммериец Конан. Будь по-твоему! Ты хочешь оказаться вновь в Шадизаре?..
И не успел северянин промолвить и слова, как мир в его глазах померк, а когда спустя несколько секунд разноцветная карусель остановилась, он увидел, что стоит на пороге знакомой таверны Абулетеса. Дождь прекратился, над Шадизаром занималось утро; где-то в отдалении слышались унылые голоса начинавших рабочий день метельщиков и водоносов.
Конан оглядел себя. На его поясе висел его собственный старый клинок, меч Гатадеса исчез бесследно; однако кроме этого рядом с ножнами обнаружился увесистый кожаный мешочек. Заглянув в него, Конан обнаружил, что кошель полон тяжелых туранских монет, и на сей раз это было нормальное золото, в меру потертое, в меру поцарапанное...
Киммериец ухмыльнулся и принялся считать добычу. Однако же, закончив это занятие, он только и мог, что с презрением покачать головой.
- Ну и скаредны же вы, именуемые Высокими Богами: вы заплатили мне ровно за три дня службы!..
Все еще усмехаясь и покачивая головой, Конан распахнул дверь таверны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});