Плоды реабилитации
В это время приближался и мой официальный срок окончания аспирантуры. Мне заявили, что оставят в лаборатории в том случае, если будет постоянная московская прописка. Мама в то время занимала комнату шесть квадратных метров и жила с приемной дочерью. В войну она взяла из детского дома сироту. Я вспомнил, что после войны, в 1945 году, встал на учет в Люберцах — центре района, к которому относились и Кузьминки, откуда я ушел в армию. На всякий случай я заехал в жилищный отдел (а вдруг очередь еще не прошла?). Там мне ответили:
— Вам ждать еще года два-три. Сейчас мы обеспечиваем площадью в первую очередь, реабилитированных.
Была кампания по реабилитации жертв сталинизма.
— Так я тоже реабилитированный. Вот справка.
— Ну, тогда другое дело. Вот Вам ордер, идите смотреть.
Кроме снятой по амнистии судимости, в 1956 году я получил еще и справку о том, что дело мое прекращено за отсутствием состава преступления.
В общем, я получил комнату с балконом, выходящим в Кусковский парк, а, следовательно, и работу в Москве, в ГЕЛАНе. Через некоторое время Москва расширилась, охватила Вешняки, и я стал настоящим москвичом.
В это время я стал интересоваться возможностью лечить больное растение путем инактивации ферментов нематоды. Для начала я освоил методику выращивания растительных клеток и тканей в искусственных питательных средах. Корни и каллюсы заражались нематодами, а потом я собирался добавлять в среду ингибиторы (тормозители) предполагаемых ферментов нематод. Однако эту затею пришлось оставить. Во-первых, ткань отмирала раньше, чем закончится жизненный цикл неподвижной нематоды и, во-вторых, оказалось, что сама растительная ткань вырабатывает ингибиторы в ответ на введенный нематодой фермент. Причем эти ингибиторы, так же, как и ферменты, выделяются ритмично, именно поэтому растительная клетка остается живой (иначе паразит погиб бы), а нематода способна питаться.
Эта работа послужила темой доклада на Международной конференции в Будапеште. Почти перед самым отъездом мне заявили, что я за границу не поеду, а мой доклад зачитает Лена Турлыгина. Она тоже оформляла документы для поездки, но своего доклада не заявляла. Я решил выяснить причины отказа. Был и у академика — секретаря Топчиева, и даже ходил на Лубянку: с вас, дескать, начались мои неприятности, логично, если они на вас и кончатся. Но все было безрезультатно. Забегая вперед, скажу, что на международные конференции меня приглашали довольно часто, но ни разу не пустили. Когда я оформлял документы в Западную Германию, меня вызвали в райком партии (характеристики, независимо от того, партийный отъезжающий или нет, заверяются в райкоме). Там какой-то инструктор спросил, почему я не женат. Я ответил:
— Так Вы мне характеристику не заверяете. Кто же без Вашей характеристики пойдет за меня замуж?
Характеристику мне не заверили.
Сначала, еще надеясь, что меня пустят, я принимал участие в оформлении отъездных документов. Перед отъездом бывает много всякой беготни, и функции распределяются между отъезжающими. Как-то мне досталось отнести в Президиум Академии отпечатанные справки такого содержания: «Дана гражданину такому-то, что ему разрешается перевезти через границу текст доклада такого-то на стольких-то страницах». Дальше следовало: «Начальник первого отдела Темная».
Я подумал: «неужели Темная читает все эти стереотипные бумажки?». И таким же форматом напечатал еще одну:
«Дана Мюге Сергею Георгиевичу в том, что он не верблюд. Справка дана для предъявления во всех трудных случаях жизни».
Забирая из Президиума заверенные справки, я получил и свою, украшенную подписями Топчиева, Темной и гербовой печатью Президиума Академии Наук СССР. Эта справка хранится у меня и поныне.
«Поговорим о сексе»
«Секс — нечто плохое, постыдное. О нем не принято говорить и, тем более, им не следует заниматься» — примерно такая информация внушалась подрастающему поколению в большинстве семей. Но если бы родителям сказали, что их отпрыски воспринимают эти слова буквально, они были бы смущены: ведь не для того они обзаводились потомством, чтобы стать слепой ветвью филогении всего через одно поколение!
В наше время социальное развитие отстает от полового созревания, и у родителей появляется естественное желание оттянуть на какое-то время сексуальную деятельность детей. Они уверены, что все придет само собой и вовремя. И это «все» действительно приходит. У одних раньше, у других позже. Одни плюют на внушения старших и, познакомившись с сексом в конкретном смысле, убеждаются, что это вовсе не «плохо», а, скорее, наоборот. У других появляется мучительная раздвоенность: с одной стороны — влечение, а с другой — боязнь обидеть (ведь это «постыдно»). Появляется формула: «порядочная девушка не даст, а если даст — значит, не порядочная». Отсюда и мат, и презрительное отношение к собственной любовнице, так часто встречавшееся у подростков моего поколения. Но, в конце концов, все, действительно, приходит «само собой». Да, о сексе не принято говорить, говорить обычным языком. Но существует особый сексуальный язык жеста, взгляда, недомолвок. Этот язык познается на практике и, действительно, в «свое время». Раньше этого времени его не поймешь, позже — не выучишься. Со мной случилось последнее.
Сначала, видимо, сказалось отсутствие коммуникабельности, потом — война и голод не располагали к сексуальной игре, а затем появился комплекс, что я не умею разговаривать на этом языке и жутко могу быть осмеянным. Так или иначе, но если у меня и возникали, интимные отношения с противоположным полом, то инициативу брали в свои руки они, а не я, а это сильно снижало возможность выбора для себя «друга жизни». Секс ради секса меня особенно не привлекал, а в особей, которые привлекали меня духовно, я быстро влюблялся и вел себя с ними настолько глупо, что о взаимности, а тем более, о взятии в их руки инициативы, не могло быть и речи.
Один мой товарищ, заметив, каким я одновременно вожделенным, тоскливым, неуверенным и глупым взглядом смотрю на танцующих девиц, посоветовал: «Плюнь на них, это не по твоей части». Я плевал, но от желания найти близкого человека отплеваться было не так-то легко. Вечно во мне боролись два чувства: боязнь запутаться с брачных узах и потерять независимость и иногда охватывающая душу жуткая тоска одиночества. И все же первое перевешивало.
И я женился
Зимой 1957 года знакомые сагитировали меня поехать в дом отдыха. В первый вечер дня заезда директор устроил собрание — говорил о поведении, распорядке дня и тому подобное. Потом выступил какой-то полковник в отставке (отдыхающий) и стал клеймить позором женщин, которые ходят в брюках. Он предложил издать приказ, запрещающий женщинам показываться в брюках в общественных местах — столовой, клубе и так далее. Мне было наплевать, в брюках или без брюк ходят женщины, но я выступил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
