Несмотря на сопротивление многих «сильных мира сего», «Ревизор» Гоголя был допущен на сцену. Николай I сам присутствовал на премьере, много смеялся и остался спектаклем доволен. А ведь на спектакле унтер-офицерской вдовой, которая «сама себя высекла», была николаевская Россия! И это понимали все: и царь, и вверху, и внизу. Недаром, уходя из театра, Николай говорил: «Ну, досталось всем, а больше всего мне». Значит, Николай I понимал пользу сарказма Гоголя.
Попробуйте-ка теперь поставить на советской сцене нечто подобное, критикующее советскую власть! Там разрешается не критика власти, а самооплевывание, носящее название «самокритики».
Вообще, Николай I, по-видимому, неплохо понимал литературу и любил театр. Благодаря опять-таки ему самая последняя крыловская басня и вместе с тем самая оригинальная, направленная против судей того времени (что считалось тогда в высшей степени «неблагонадежным»), увидела свет. Пускать в печать ее не решались. На каком-то званом обеде во дворце все пристали к Крылову, чтобы он прочитал что-нибудь из своих неопубликованных произведений. Николай I так хохотал, что «власть имущие» после этого уже без колебаний пропустили басню в печать. Значит, Николаю I было доступно, по крайней мере, чувство юмора.
Известно, далее, что Николай I был очень прост в отношениях с артистами и не играл роли надутого всеми добродетелями деспота, — он нередко ходил за кулисы и часто запросто беседовал с артистами. Однажды за кулисами он обратился к Каратыгину: «Ты, говорят, очень хорошо копируешь меня, а ну, покажи». Каратыгин смутился. «Ну, конфузиться нечего», — сказал Николай.
Тогда Каратыгин принял обычную, чрезвычайно характерную позу и осанку Николая и сказал голосом, чрезвычайно похожим на голос царя, обращаясь к присутствующему тут же министру финансов графу Канкрину: «Послушай, Канкрин, распорядись, пожалуйста, чтобы артисту Каратыгину в этом месяце выплатили двойное жаловенье». Николай I усмехнулся и ничего не сказал. Однако в конверте, полученном Каратыгиным двадцатого числа, была двойная сумма. Значит, у царя Николая I было что-то и человеческое.
Нельзя забывать также и некоторых фактов в отношении декабристов и их жен. Здесь не место говорить об этом подробно, во всяком случае, «народным комиссарам» было кое-чему поучиться у Николая, и прежде всего элементарной гуманности в отношении к людям, совершенно ни в чем не повинным, вся «вина» которых была в том, что они были близки к осужденным.
Невольно вспоминаются и отношения царя к Пушкину. Пушкин, с его болезненным самолюбием и вспыльчивостью, был далеко не безупречен по отношению к иногда совершенно не имеющим отношения к нему людям. Не раз он совершенно выходил из границ и травил своими эпиграммами вовсе неповинных людей, достаточно вспомнить его стихотворение: «Все пленяет нас в Эсфири». Впоследствии он сам глубоко сожалел, что напал на ни в чем неповинную женщину. Николай I многое прощал Пушкину ради его таланта и не раз выказывал себя по отношению к нему довольно порядочным человеком, зная, конечно, отлично, что сам он является объектом едких нападок Пушкина.
Словом, беспристрастной оценки русских властителей мы у русских историков еще не видали. Если они и писали портреты, то на их палитре имелись только две краски: розовая и черная, причем они употребляли либо одну, либо другую. Вследствие этого верного портрета Владимира Великого мы не имеем.
Здесь уместно будет сделать некоторое отступление. На наследство Владимира претендует не только русский, но и украинский народ. Во многих украинских книгах по истории Владимира Великого называют «украинским» князем. Это неверно, так же неверно, как если бы его называли «московский» князь. На деле во времена Владимира ни Москвы, ни Украины не существовало, — была «Руська земля» и населяли ее русины, как они сами себя называли.
Слово «украинец» стало приобретать национальный характер только в XIX и XX вв., до тех пор если оно и употреблялось, то в смысле «житель данной окраины», а этих «окраин» было много. В древних актах и историях Польши, Литвы и России слово «украина» употреблялось по отношению к самым различным окраинам, были «украины» и в Псковской области, и на Волге и т. д. В одном из древнейших переводов Священного Писания одна из «украин» была даже в Галилее!
В соответствии с этим во всех летописях и древних актах слово «украинец», как обозначение национальности, не встречается ни разу, оно явление совершенно новое. Само собою разумеется, что если сами украинцы считают себя совершенно отличным от русских народом, — это их право, но перекрещивать русина Владимира в украинскую национальность нет ни малейших оснований. Владимир родился, жил и умер русином, и перекрещивание его в другую национальность акт оскорбительный и преступный.
Украинцы являются такими же внуками Владимира, как и русские, но есть и разница. Украинский народ не сохранил в своей памяти об эпохе Владимира почти ничего, как и вообще из эпохи первых русских князей.
Казалось бы, что память об Олеге, Игоре, Светославе, Владимире должна была быть особенно крепка на старых пепелищах именно там, где ступали ноги этих князей, где каждый холм, река, долина, город напоминали их деяния. На деле же время стерло в памяти украинцев почти все, что касалось этих князей. Почти все копии документов старины сохранились не на Украине, а в России.
Мало того, в глухих углах Заонежья, по берегам «Студеного моря», даже в Сибири память русского народа сохранила от деда к внуку целую эпопею о Владимире Красном Солнышке. Это ли не верность своим предкам. Если бы Владимир был «украинским» князем, то какое основание целому народу, заметьте черному, трудовому, неграмотному народу, воспевать чужого князя, когда его забыл давным-давно свой собственный?
Украинские историки утратили чувство исторической перспективы: никаких «украинцев» во времена Владимира как особого народа не существовало, были русины, и это имя дожило в Карпатах до нашего времени.
Уместно будет привести здесь, что пишет профессор Наталия Полонская-Василенко[149], украинка, в книге «Киïв часiв Володимира та Ярослава», Прага, 1944, с. 18 (даем перевод):
«Интересно, как подробно рассказывают былины про Киев эпохи Владимира, как хорошо они знают его топографию. Можно напомнить тут, как лет пять тому назад в Киев приезжала сказительница Марфа Крюкова, крестьянка Архангельской губернии, неграмотная, талантливая женщина, из семьи, где от отцов и дедов передавались былины.
Она ориентировалась в Киеве, как будто владела каким-то давним, старым путеводителем по Киеву: тут, говорила она, должна быть церковь Богородицы, а тут Взвоз, а тут двор Добрыни Никитича, а тут торжище…».
Добавим от себя, как другой свидетель сообщаемого профессором Полонской-Василенко, что археологи только руками разводили: указания Крюковой были точны, — черты древнего Киева она угадывала сквозь десятки застроенных кварталов, совершенно изменивших местность до неузнаваемости. Эти черты были, однако, совершенно неизвестны местным жителям.
Очевидно, сказители передавали своим детям не только былины, но и расположение древнего Киева. Возможно, нам приходит в голову, что здесь сыграло роль издревнее почитание святынь Киева. Сказители совершали, как оно полагалось пешком, в прежние времена религиозные паломничества в Киев. Здесь они могли почерпнуть знания о топографии древнего Киева и передать их затем из поколения в поколение.
Как бы то ни было, а надо было обладать исключительной любовью и уважением к своему прошлому, чтобы сохранить сведения и о Владимире, и о Киеве в самой толще в большинстве случаев безграмотного народа. Их русский народ сохранил за сотни и тысячи километров от Киева, а украинский, сидя тут же на месте, — ничего.
Зато украинский народ, внук того же деда, с его кобзарями, лирниками, создал целую эпопею про Хмеля, Байду, Морозенка, Дорошенка, Сагайдачного и многих других героев казатчины. Это показывает, бесспорно, что украинская нация сформировалась значительно позже эпохи Владимира. На Украине происходила такая перетасовка народа и народов в течение столетий, что связь народа с древним прошлым не сохранилась даже в самых глухих уголках Карпат.
Пришли новые люди, переняли язык, старые повымирали, не оставив после себя духовных наследников в истории, в традиции на землях исконной, Киевской Руси, наступил провал. С новыми людьми, с новыми условиями появился и новый дух и установились новые традиции — традиции казачества. На старой базе родилась новая нация — украинская.
Поэтому справедливо будет отдать наследство Владимира именно тому внуку, который сберег имя «русса», не открестился от славного имени деда и который сумел сохранить за тысячи километров благодарную память о последнем.
