— Ступай скорее к кампанским наемникам, вели им загородить все ворота и встать там на страже: мы не можем позволить людям в хаотичном потоке вырваться за пределы города и оставить его незащищенным. Быстрее!
Аргей бросился прочь, с трудом пробираясь сквозь толпу, выкрикивавшую ему вслед оскорбления:
— Трусы, подлецы! Продажные твари!
Когда вновь явившиеся на эту стихийную сходку сообщили всем, что ворота заблокированы и взяты под охрану, послышался крик со стены:
— Смотрите сюда, что тут творится!
Все сразу устремились вверх по ступеням туда, где дежурили часовые, и глянули вниз: пуническая армия терпела сокрушительное поражение и поспешно отступала к укрепленному лагерю. К единогласному воплю дикого ликования вскоре примешались ругательства и неодобрительные возгласы, как только стало ясно, что Дафней не позволяет своим людям преследовать врага. Очевидно было, что он боится угодить в засаду, как это случилось с армией Диокла в битве при Гимере. Жители Акраганта, конечно, не могли видеть и слышать, как Дионисий, находившийся на правом фланге, кричит то же самое, что и они, призывая двигаться вперед и прикончить всех до единого.
Но никакой реакции на это не последовало. Армия союзников остановилась, подчинившись голосу трубы, и, таким образом, основная масса карфагенского войска в целости и невредимости укрылась за укреплениями лагеря.
Увидев это, жители Акраганта смирились с уже свершившимся фактом. Армия союзников находилась на расстоянии почти двух стадиев, а выступать в одиночку не имело смысла. Горечь испытывали они, ведь на их глазах была упущена возможность окончательно уничтожить нависшую над ними угрозу.
Вскоре, однако, за разочарованием последовал взрыв недовольства и гнева. Воины окружили своих командиров, восклицая с грозным видом:
— Вас подкупили!
— Сколько вам заплатили варвары?
— Предатели!
— Продажные ублюдки!
Теллий попытался утихомирить их:
— Успокойтесь! Вы не имеете права выдвигать такие обвинения, не имея к тому оснований!
Но своим слабым, хриплым голосом он не мог перекричать нарастающий гул.
В полководцев полетели камни, многие из них достигли своей цели. Пораженный в голову, Кратипп упал на землю, за ним последовали три его товарища, осуществлявшие верховное командование армией. Спасся только Аргей, молодой военачальник, которому было поручено передать распоряжение наемникам у ворот. Когда он вернулся, трое из полководцев были уже мертвы и наполовину засыпаны камнями. Люди, прикончившие их, стояли теперь вокруг трупов молча и даже не обратили на него внимания, когда он, бледный и безмолвный, приблизился к безжизненным телам.
Все стояли, охваченные горечью и отвращением от содеянного, от сознания того, что эта высшая справедливость была самым несправедливым поступком из возможных и, быть может, они покарали слишком страшным наказанием всего лишь нерешительность или попросту глупость.
Схватка была очень тяжелой, карфагеняне оставили па поле боя почти шесть тысяч человек, в то время как армия союзников насчитала чуть меньше трехсот погибших; однако среди воинов, которых лишили права на решающую победу, царило большое недовольство.
Дионисий подбежал к Дафнею с криком:
— Почему ты их остановил? Это ведь трусость, это…
— Еще одно слово — и я велю взять тебя под стражу. Немедленно!
Дионисий прикусил губу и вернулся в строй, стараясь подавить душившую его ярость.
Дафней и не думал атаковать укрепленный лагерь, защищенный рвом, валом и частоколом; он повел своих людей к восточным позициям врага, покинутым отступавшими в спешке карфагенянами. В ту же ночь прибыло посольство из Акраганта, чтобы поведать о случившемся в городе и о каре, постигшей чрезмерно осторожных военачальников. Дафней содрогнулся, не зная, как реагировать на эту весть.
Дионисий шагнул вперед:
— Если бы вы прислушались ко мне, этого бы не случилось, а Гимилькон бы сейчас спасался бегством.
— Никому не дано предвидеть будущее, — возразил Дафней. — На войне самая большая доблесть — спокойствие. Теперь им предстоит держать оборону, они осаждены в своем лагере, а мы контролируем все входы и выходы, мы можем перекрыть их пути снабжения продовольствием — и они перемрут от голода. Как только их наемники останутся без провианта и оплаты, они восстанут, и для Гимилькона все будет кончено.
Некоторое время казалось, что ход событий подтверждает правоту Дафнея. Дело двигалось к зиме, когда кто-то принес вести о том, что карфагенские корабли в Па-норме уже стали на ремонт или их просто вытащили на берег, в общем, до следующей весны они уже не выйдут в море. Сиракузский же флот, напротив, еще был на плаву и продолжал снабжать армию продовольствием.
Каждый раз, как Гимилькон высылал за пределы лагеря отряды в поисках фуража и провизии, сиракузская конница бросалась за ними в погоню и уничтожала их.
Со дня на день ждали, что неприятель сдастся, тем более что уже началась зима.
Как раз в преддверии сезонного ухудшения погоды решено было организовать последний подвоз зерна и других припасов для Акраганта, прежде чем море не станет слишком опасным для навигации. Но когда сиракузский флот показался на горизонте, из-за прибрежных скал неожиданно возник карфагенский, состоявший почти из пятидесяти кораблей, шедших в боевом строю.
Исход сражения был предрешен: перегруженные сиракузские суда двигались очень медленно, в то время как более многочисленные карфагенские — уже размачтованные, поймавшие попутный ветер — могли в полной мере использовать свое превосходство в скорости и маневренности.
Небольшое число сиракузских кораблей, способных оказывать сопротивление, вскоре было выведено из строя, остальным пришлось причалить к берегу — непосредственно за укрепленным лагерем, — и наемники Гимилькона, уже полностью обессилевшие и готовые дезертировать, бросились грабить их. Перебив команды, они перетащили к себе тюки с зерном, предназначавшимся для Акраганта.
Это событие резко изменило ход войны, казалось бы, уже выигранной греками. Жители Акраганта, никогда ни в чем не испытывавшие недостатка и не привыкшие рассчитывать свою провизию, вдруг заметили, что припасов у них осталось крайне мало..
Спартанский полководец Дексипп, один из немногих уцелевших, собрал военачальников на совет.
— Сколько дней мы сможем выстоять при таком количестве провианта?
— Максимум три-четыре, — ответили ему.
— Значит, мы должны эвакуировать город. Завтра же.
При этих словах наступило молчание: никто не осмеливался возражать, но в то же время все с тревогой в душе искали иного выхода, полагая, что должна же быть альтернатива столь ужасному решению.
— Мы должны оповестить совет, — предложил один из полководцев, — чтобы он подготовил население.
— Минутку, — вмешался в беседу военачальник, выходец из Гелы, по имени Еврит, до того момента не бравший слова. — Ты говоришь, мы должны вывести из города двести тысяч человек и просто уйти…
— Да, — повторил Дексипп, ничуть не смутившись. — Есть другие варианты?
— Например, бороться. Прорвать блокаду и достать пропитание в деревнях.
— Или же дать неприятелю битву в открытом поле, вместе с сиракузцами. Мы ведь еще можем сражаться! — воскликнул молодой полководец из Акраганта.
Предупреждать совет не потребовалось. Предводительствуемые все тем же Теллием, старейшины как раз в этот момент подошли, чтобы вместе с военачальниками обсудить положение дел.
— Я правильно понял? — сразу же спросил Теллий. — Поступило предложение эвакуировать город?
— Да, ты все правильно понял, — ответил Дексипп. — У нас нет выбора. Без продовольствия и подкрепления мы не сможем сопротивляться.
— Ты безумец или подлец, или и то и другое сразу! — завопил Теллий своим надтреснутым голосом. — Мы откроем ворота, выпустим рвущихся в бой юношей, вооруженных до зубов, и надерем задницу этим паршивым мерзавцам. А потом заберем у них зерно и все остальное и навсегда отобьем у них охоту являться в наши края!
— Если бы это было так просто, — возразил Дексипп, — я сам бы так и поступил. Но дело обстоит иначе.
Враг останется в своем укрепленном лагере и не даст втянуть себя в битву на открытом поле. Они дождутся, пока мы обессилеем от голода, после чего нападут и разобьют нас. Лучше уйти сейчас, пока еще есть такая возможность.
Теллий покачал головой.
— Это невозможно… — сокрушенно бормотал он. — Поверить не могу. Неужели нет другого выхода? Неужели нельзя ничего сделать? Должен же быть выбор… должен!
Он еще что-то говорил, как прибыл один из дозорных, несших дежурство на стене.
— Кампанские наемники вышли из Южных ворот и направляются в карфагенский лагерь. Узнав о том, что припасов больше нет, они покинули вверенный им участок стены.
