Ночами Иеремия Моро прибивал к чужим дверям жаб, дразня Судьбу; он зарос грязью, отпустил длинную бороду и насквозь провонял дохлой рыбой и тиной; все считали Иеремию безумцем, безумцем и колдуном, особенно жена, которая так его страшилась, что даже во сне видела, как он гонится за ней и выкрикивает свое пророческое имя.

Мужлан Иеремия Моро изменился, стал другим — так вода и мороз взрывают камень изнутри и в конце концов придают ему новую форму; Иеремия был теперь источенной дождем и непогодой гаргульей на бойнице разрушенного замка — и было что-то жуткое в лице, искаженном голодом и ненавистью; он закалился в испытаниях и закоренел в злобе и хитрости.

Иеремия Моро отложил месть до конца войны.

Он ждал первого бала, первых деревенских танцев после Освобождения, которые состоялись, когда немцы еще стояли в окрестностях Ла-Рошеля, в шестидесяти или восьмидесяти километрах от деревни; он ждал, питаясь полынью и ненавистью, яростью и ветром в белых тополях. Лето было ярким, шумным, струилось зерном, молотилки переходили от одного двора к другому, от фермы к ферме, а немецкие танки и 150-миллиметровые пушки вымещали злобу на северных городах того же департамента; звезды падали с неба, как знамения или подбитые самолеты; в воздухе пахло скисшим молоком и кордитом. Ни рябинки не виделось на болотной воде, гитлеровские войска группировки «Юго-Запад» отступали вместе с линией фронта, дороги на какое-то время заполнились солдатами в желто-зеленой форме, потом пришла тишина — а с ней и береты партизан Сопротивления.

Второго сентября 1944 года Иеремия вернулся в деревню. Пупелен-младший сказал потом учителю Жандро, что видел, как тот прятался в темном месте, с каким-то свертком в руках, когда все еще танцевали. Но Пупелен оказался единственным: ни буфетчики, ни танцующие, ни бакалейщик, ни булочник — никто его больше не видел. И главное — ни Луиза, ни ее сын, ни родители тоже. Прошло столько месяцев, что Луиза как бы забыла про Иеремию — вспоминала разве что в страшных снах. Война вроде шла к концу, ублюдок вырос высоким и сильным, она всем сердцем любила мальчика, стремительно вбегавшего в юность. На балу она танцевала с парнями, гордо носившими на рукаве повязки Сопротивления; певец и аккордеонист с местным акцентом распевали на популярный мотив наскоро сочиненные стихи — фрицев уже не боялись и загодя пели об их поражении:

Что за гнусная пора!

Налетела немчура!

Словно стая саранчи,

Хочешь плачь, а хошь — кричи!

Что за пакостный народ,

Лучше мы пойдем в обход!

Нынче — новая пора!

Всех согнали со двора!

Фрицам всем пришел капут,

Сами справимся мы тут!

И оккупанты, которых в деревне почти не видели, стали поводом для веселья — как и все прочие битвы, выигранные и проигранные; Луизу это не заботило; она любила музыку и праздники, и какая разница, о чем поют в данный момент. Конечно, несчастное пианино скрипело громче, чем рычаг у водоразборной колонки, и местный Карузо орал, как ворона на поле, но что за удовольствие — собраться всей деревней на перекрестке у мэрии, а не сидеть в одиночку возле приемника, хотя по радио музыканты играли лучше. И потом освобождение, Франция — как не погулять!

Луиза вернулась домой вместе с сыном — тем самым, что обнаружит труп Иеремии, свисающий с балки сарая с обличительно торчащим из носка пальцем, над упавшими в солому галошами, тем самым, что скончается стариком в двадцать первом веке, заглотив коробку бельгийского шоколада и бутылку водки, у которого еще будут дети и внуки, однако в тот вечер он спокойно отправился спать около полуночи на второй этаж, в комнату над спальней матери, — Луиза была на первом этаже, возле того же углового окна во двор, где раздевалась три года назад на глазах у Иеремии, и он стоял там же, в тени, за крыльцом, заросший длинной бородой, с глазами, желтыми от тоски, вожделения и безумия, — Иеремия следил за женой сквозь тюлевые занавески и приоткрытые деревянные ставни; на ней было приталенное платье бутылочно-зеленого цвета с короткими рукавами-фонариками, красным воротничком по шее и пуговицами на лифе; платье заканчивалось чуть ниже колена, и Иеремия смотрел на икры, от каблуков казавшиеся стройнее, на тонкие лодыжки. Он помнил тело Луизы, их объятия, помнил, как ее груди умещались в его ладонях, и помнил липкое лоно под пальцами, когда он готовил ее, и силу наслаждения, и привкус духов, если долго лизать ей горло, как пес вылизывает с земли свиную кровь, пока не засвербит язык, и эти воспоминания распаляли ненависть, безумие и вожделение Иеремии, который сжимал свой окаянный сверток в руках и скулил, он выжидал, пока Луиза откроет окно и закроет ставни, выжидал и весь трясся, он много месяцев ждал этот миг освобождения, освобождения себя, а не Франции, и с этой мыслью вдруг увидел перед собой всю войну с ее драконьей харей, — ну же, Луиза, открывай окно, чтобы затворить ставни, давай уже, открой окно и перегнись наружу, чтобы снять металлический крюк; а Луиза все стояла перед зеркалом шкафа, любовалась на себя в красивом платье и что-то насвистывала, она опустила подбородок, словно собираясь расстегнуть первую пуговицу, и тут вспомнила, что ставни-то не закрыты; сердце у Иеремии скакнуло и лопнуло, как каштан на огне, — так пулеметная очередь разрывает тело пополам; Луиза подняла задвижку, потянула на себя оконные створки и высунулась в черную тьму.

Без торга; Патарен раздатчик; Пако взял пикового валета; бедолага Режис ходит.

Жирный Томас грустно следил, как картежники режутся в белот, ощущая затылком непривычную прохладу — знак того, что не видать ему теперь Линн раньше чем через месяц. Жирный Томас неотрывно смотрел, как она, качая бедрами, выходит из кафе «Рыбалка», да и до этого вдоволь напялился — ну, погрустили, и хватит, — игра становилась интересней: Режис зашел с бубей, странно — Пако же сторговал пику, а раз Пако сторговал пику, чего ты ходишь с мелкой бубны, с шелупони всякой, значит, дела плохи, ни сильных козырей, ни туза, Режис играть умеет; Томас не видел лица Пако, тот сидел к нему спиной, а жаль: ставка 50 сантимов на очко, как тут не дергаться, если ты в игре; сидит, небось, как на иголках, — а-а, так тебе и надо, позарился на козырного валета, тоже мне, пиковый валет, а у твоего партнера ни единого гребаного козыря или туза на руках, значит, все пики у Патаре-на, иначе Ален бы сам забрал валета, он же в руки шел, с ума сойти. Двадцать очков упустили мужики — такое бывает нечасто. Жизнь — суровая штука.

Томас любил карточную игру, потому что вообще радовался чужой беде; и чужому проигрышу радовался больше, чем выигрышу, а если изредка сам затевал партийку в холдем, то, помимо выигрыша, радовался еще и тому, как проигравшие бедолаги жалостно расстаются с деньгами. Теперь, когда все играли онлайн, люди ходили в кафе все реже и реже, но Томас мог по-прежнему рассчитывать на постоянных клиентов: «Рыбалка» была единственным баром в округе, ни в одном из близлежащих городков распивочной не сохранилось. Маяк посреди равнины, говорил Томас, а мэр Мар-сьяль Пувро гоголем ходил среди коллег из соседних деревушек: у нас есть целый Бар-Табак-«Ры-балка»; и на самом деле вся округа радовалась, что сюда можно прийти и заполнить таблицу лотереи, попивая блан-кассис или вино, купить опарышей и красную, желтую, зеленую или белую прикормку «Мистик» (Mystic™) в тюбиках наподобие тюбиков с клеем, или приманку «Дюдюль» (Dudule™) в разноцветных пакетиках (на краю желтого пластикового прилавка еще осталась наклейка времен отца жирного Томаса, строго наказывавшая посетителям: «Бери на свиданье презерватив — ходи на рыбалку, „Дюдюль“ прикупив»), или садки ловить раков или держать в прохладе наживку, всякие удочки, лески, блесны, грузила — словом, все необходимое для любителей мутить воду. Томас не убирал товары для рыболовства, хотя дохода они почти не приносили, ибо сам был большим поклонником рыбал ки внахлест, по крайней мере, любил ее не меньше, чем карты; и каждое воскресенье ставил две три удочки на речке Севро, недалеко от Манье, где держал домик, — днем клевала плотва, уклейки и линь, а вечером, когда река темнеет, на свежего живца — судак; Томас вполне мог считаться мастером, он знал не только течение Севра и все его извивы, но и все водоемы, каналы, заводи и протоки болота.

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 88

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ежегодный пир Погребального братства - Энар Матиас бесплатно.

Похожие на Ежегодный пир Погребального братства - Энар Матиас книги

Ты знаешь, что хочешь этого - Кристен Рупеньян - Современная зарубежная литература

Оставить комментарий