Хыог был наблюдательный человек, и он понял, что думает об этом уже давно. Но и он все-таки приписал решающее значение неудаче с последним изобретением, ссоре с Мадж, и все больше и больше усиливавшемуся отвращению к службе. Причина была, конечно, в другом, Просто "мысль" уже выросла помимо его ведома и сознания и закрыла все горизонты. Я люблю эти моменты в жизни человека. Это последнее и окончательное торжество материи, перед которой человек бессилен. И это бессилье никогда не бывает так глубоко и очевидно, как в эти моменты. Ну вот, значит, дело обстояло так. Хьюг был решительный и хладнокровный человек. Все, что нужно было сделать, он уже сообразил, взвесил и рассчитал. И ему не хотелось больше тянуть. Ты знаешь это настроение перед отъездом. Когда
120
П. Д. Успенский
человек чувствует, что он в сущности уже уехал, и когда он торопит последние приготовления, и не может даже допустить мысли о задержке. В таком состоянии духа проснулся Хыог в то утро, с которого я начал мой рассказ.
Все было обдумано. Пять лет тому назад Хьюг застраховал свою жизнь, и теперь Мадж должна была получить страховую премию даже в случай его самоубийства. Хьюг написал ей коротенькое письмо, оставил его в нсзапертом ящике стола, оделся и вышел из дому в тот час, когда обыкновенно ехал на службу. Но на этот раз он поехал в город. Было еще рано. Сойдя с трамвая, Хыог зашел в кафе и с аппетитом позавтракал. Я за него не боялся. Он был холоден, решителен и спокоен. Выйдя из кафе, он поднялся на воздушную железную дорогу и поехал в центр на Бродвей. Засунув руки в карманы пальто, он сидел, чуть-чуть брезгливо разглядывая лица других пассажиров. Это была обычная угренняя толпа. Люди, торопящиеся на службу, в конторы, в банки, в магазины. Хьюг смотрел на них, и в уме у него складывалось что-то похожее на молитву фарисея. "Благодарю тебя, Боже, что я не похож на них, благодарю тебя за то, что ты дал мне силы не терпеть рабства, дал мне силы уйти". Все эти лица без признаков мысли говорили Хыогу о том, во что превратился бы и он, не будь в нем его вечного протеста, его борьбы, нежелания примириться с неудачей. Временами взгляд Хьюга делался совсем холодно презрительным, и я видел, что он чувствует себя, как индеец прежних времен, который, не желая сдаваться, последний раз поет боевую песню перед тем, как броситься в пропасть со скалы. Рабы, думал Хьюг, рабы, даже не чувствующие своего рабства. Они уже привыкли. Они никогда и не мечтали о лучшем, никогда даже не ощущали желания свободы. У них нет даже этой мысли. Великий Боже, подумать только, что я мог бы быть таким же! Нет, пока я верил, что я могу победить, я соглашался терпеть. Но теперь кончено. Из рабства нет выхода, а рабом я быть не хочу. Я и так терпел слишком долго. И он гордо смотрел на входивших и выходивших на остановках пассажиров. Он чувствовал свое превосходство перед ними, чувствовал свою силу. Люди будут продолжать свою серую и скучную жизнь, будут ходить трамваи, рабы будут спешить на работу, будет идти дождь, будет скверно, мокро и холодно. А для него всего этого завтра, даже сегодня, уже не будет. Заглушенный ветром и дождем выстрел на морском берегу[7], толчок в грудь ~ и больше ничего. Так должны кончать смелые, которым не удалось победить. Я видел, что ему на самом деле легко, гораздо легче, чем было накануне. И я радовался, потому что все это приближало его к минуте моего торжества, т. е. торжества Великой Материи или Великого Обмана над духом, волей и сознанием человека. Этот момент необыкновенно интересен психологически. Чтобы придти к нему, человек должен безусловно пове
121
Совесть: поиск истины
рить в реальность того, чего в действительности не существует, т. с. поверить в реальность меня и моего царства. Ты понимаешь? Самоубийство, это -- результат безграничной веры в материю. Если человек хоть немножко сомневается, хоть немножко начинает подозревать обман, он не убьет себя. Чтобы убить, он должен верить, что существует все то, что ему кажется. И вот, представь себе, какая прелесть, в тот момент, когда он уже совершил свой последний жест -- нажал курок револьвера, прыгнул через перила моста или проглотил яд; когда он сознает, что уже все кончено и вернуться назад нельзя, у него вдруг мелькает в сознании молния, что он ошибался, что все не так, что все нужно понимать обратно, что ничего нет, и есть только одно благо, то, которое он бросил, жизнь. Он вдруг понимает, что сделал непоправимую глупость и судорожно ищет вокруг себя за что схватиться, чтобы вытащить себя из этой ямы, чтобы вернуть ушедший момент. Это прекрасно! Ничто не доставляет мне такого наслаждения. Если бы ты только мог понять, что происходит тогда в душе человека, и как хочет он вернуться тогда назад на один, только на один шаг. Но, однако, я возвращаюсь к Хьюгу. На Бродвей он вышел из вагона, спустился на улицу и пошел в один из самых больших оружейных магазинов. Я прочитал его мысль. Как это ни странно но, эта мысль бывает у многих людей. Какое-то кокетство со смертью. Он хотел купить самый лучший револьвер.
Ах, мой милый, вы нас обвиняете во многом, что с вами случается. Но если бы вы знали, насколько все это мало зависит от нас. Возьми этот случай. Если бы я знал, чем кончится покупка револьвера, я от всей души посоветовал бы Хыогу зайти в аптеку и купить яду для больной собаки. А если бы я знал, что будет дальше, может быть, я сам привел бы его к этому магазину. Вообще, я скажу тебе откровенно, никакой черт вас не разберет. Иногда вы меня возмущаете до глубины души, иногда вы мне доставляете глубокую радость, как раз в тот момент, когда я этого меньше всего ожидаю. Но это происшествие в магазине было одним из самых неприятных в моей жизни, до такой степени я чувствовал себя глупо и беспомощно. Вот слушай. Хьюг вошел в магазин и спросил себе револьвер, удобный доя кармана, с хорони гм боем, не очень большой, не очень маленький, и самой новейшей конструкции. Продавец вынул около десятка разных револьверов, и Хьюг начал внимательно рассматривать их, как будто ему было не все равно из какого застрелиться. Сначала я не обратил на это внимание. Обыкновенное чудачество. Понимаешь, мне по моей просрессии довольно часто приходилось присутствовать при таком выборе. Поэтому я стал в сторонке и занялся какими-то своими мыслями. Но, наконец, я заметил, что Хьюг выбирает револьвер что-то уже слишком долго, и мне надоело ждать. Я подошел к нему и увидел нечто, чего уже никак не ожидал. Хьюг был совсем другой,
122
П. Д. Успенский
совсем не тот человек, который вошел в магазин пять или десять минут тому назад. Вы не понимаете этого, но мы знаем, что у каждого из вас есть несколько лиц. Мы обыкновенно даже зовем их различно. Так вот, представь себе, что ты вошел в магазин с одним человеком, а через пять минут видишь, что это совсем другой. Из таких случайностей состоит наша жизнь. Меня это ужасно рассердило. Главное, я видел, что Мысль, которая привела его сюда и над созданием которой я, надо сознаться, порядочно таки поработал, сразу побледнела и съежилась настолько, что я даже с трудом нашел ее среди целой толпы новых, толпившихся, кричавших и лезших в фокус сознания мыслей. Я видел, что все эти новые мысли совершенно затолкали и забили в угол мою "мысль" и понимал, что все они возникли за это время, когда Хьтог был в магазине. И, что хуже всего, все эти мысли имели совершенно непонятный для меня технический характер. И я не знал даже хорошенько, как к ним относиться. На прилавке была навалена целая куча револьверов и магазинок, и Хыог с горящими глазами и радостным оживленным лицом о чем-то громко говорил с двумя продавцами, которые тоже, видимо, были заинтересованы любознательным покупателем и вытаскивали, и показывали ему револьверы и ружья все новых и новых систем. Я плохо понимал, что они говорили, потому что все это состояло из каких-то технических терминов: "отдача", "прорыв газов" и тому подобное. Но их всех это, видимо, очень интересовало. Наконец Хыог замолчал и, сосредоточенно думая, открывал и закрывал какую-то коротенькую магазинку, изредка только перекидываясь замечаниями с продавцом. Я почувствовал, что он весь охвачен какой-то новой мыслью, перед которой исчезало все остальное. Новое изобретение! Можешь себе представить? Что-то возникло в его уме! за эти несколько минуг, и это что-то победило ту мысль, с которой он сюда пришел, и все его прекрасные решения. Когда я постарался разобрать, в чем было дело, я ничего не понял. "Уничтожение потери газов" и "утилизация отдачи", вот были две главные мысли, как колеса вертевшиеся в его уме и притягивавшие к себе различные другие техшгчсские соображения, формулы и расчеты. Ты понимаешь, все это -- совершенно не моя специальность. Я понял только, что дело идет о какой-то новой системе револьвера или ружья. Конечно, я не могу быть вполне равнодушным к изобретениям в этой области. Это всегда меня сильно интересует. Только я мало верил энтузиазму Хыога. Он постоянно увлекался, а после оказывалось, что все дело выеденного яйца не стоит. И меня очень огорчала перемена в настроении Хыога. Потому что, как я тебе уже говорил, мне нравилось его решение. Он был близок к очень красивому прыжку вниз, в неизвестность. И я чувствовал, что пока он будет кувыркаться в безвоздушном пространстве, я заставлю его душу наизнанку вывернуться от тоски и от отчаяния. Это всегда очень смешно! Но с
