и никакому злодеянию не учил»[290].
Комиссия не заинтересовалась Сусловым, поскольку тот же Мелоскин показал, что слышал, будто Суслов умер, потому ничего определенного о нем сказать нельзя.
А. С. Лавров, следуя хлыстовской традиции, считает Суслова реальным основателем христовщины и указывает, что он был похоронен при церкви Николы в Грачах, а позднее перезахоронен в Ивановском монастыре[291]. В 1732 году Лупкин был похоронен неподалеку от его могилы. Суслова считали «божьим человеком», как об этом свидетельствовала надпись над его могилой, но, на мой взгляд все же нет никаких оснований считать, что Суслов учил именно «вере Христовой», а не был московским местночтимым святым. Вероятно, обе могилы в Ивановском монастыре становились местом паломничества.
Почитание могил умерших лидеров свидетельствует о потребности христоверов и в «своих» святынях и святых. Почитание святого маркирует границы общины, не разрывая при этом связи с православием, а подчеркивая ее. Потребность в новых святынях была общей для «народного православия», противопоставляющего себя Церкви синодального периода de facto почитанием мощей местных святых.
Лжехристы
Несмотря на то уважение, которым пользовались хлыстовские учителя, у нас нет никаких оснований говорить об их обожествлении и тем более об их самоидентификации с Христом или Богородицей.
Представление наставников христоверов как лжехристов, на мой взгляд, было результатом работы чиновников и миссионеров. Нам известно по крайней мере два документа, показывающих, какой логикой они руководствовались.
Первый документ – определение Синода, посланное в Сыскной приказ в 1746 году, – касался мест погребений Прокопия Лупкина и Ивана Суслова. Их могилы находились в Ивановском монастыре и были украшены сенью. По указу 1739 года тела Суслова и Лупкина, как «лжеучителей», должны были быть выкопаны и сожжены. Однако в 1746 году советник московской консистории Иван Топилский обнаружил, что указ 1739 года не исполнен, о чем написал в Синод следующее: «Уведомился он раскольнической конторы у секретаря Степана Алексеева, что во время следствия о квакерской ереси об оном Суслове от некоторых раскол[ь]щиков показано, что он был тех богопротивных ересей лжеучитель и назывался Богом, и при том рассуждая, что таковые ереси начальники при святых церквах трупы своя погребать домогаются не для чего иного, точно в показание таковое: якобы они не тол[ь] ко суеверцы, но и святости некое (как надгробная об них надпись) лжеобщники были, и во утверждение богопротивного суеверия своего и последующих им еретиков и раскол[ь]щиков, которые тем церквам трупов их прием и вменяет, якобы чинитца по некоторому признанию, что суеверство их несть суеверство, но истинная и древняя, а не новая (какова подлинно есть) раскол[ь]ническая вера, от какого их плеворазсеяния и православных церквей святых чад некиих совести могут поколебатись, а в соборном уложенье первои главы в первом пункте напечатано: кто иноверцы какие-нибудь веры или руской человек возложил хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа или на родшую его Пресвятую владычицу нашу Богородицу и присно Деву Марию, или на честный крест, или на святых его угодников, и про то сыскивать всякими сыски накрепко, да будет сыщется про то допряма и того богохульника, обличив, казнить зжечь, и оные Лубкин и Суслов не токмо были раскольники и ересеучители, но и антихристы, ибо не ужасались окаянные, а именно Лубкин (как имеющиеся провинциальной канцелярии присланное следственное дело являет) себя Христом, последовавших себе учеников апостолами, а вышереченный Суслов и Богом себя нарицать»[292].
Логика консисторского чиновника такова: во-первых, не подобает могилам лжеучителей, «гробницам с немалым украшением», находиться на церковных кладбищах, чтобы не возникло их почитания в народе; во-вторых, согласно действующему законодательству (Соборному Уложению), богохульников, которыми и являлись хлыстовские учителя, предписывалось сжигать, что и нужно осуществить посмертно. Особенно примечательно то, что чиновник вводит категорию «антихристы» – это ведь не просто богохульство, а именно претензия на ту же святость, которой обладает Христос. Так и Лупкин, и Суслов превращаются из «ересеучителей» и «раскольников» в «антихристов». Термин этот, впрочем, по отношению к христовщине не прижился и был заменен уже известным в миссионерских трудах термином «лжехристы».
Второй документ – императорский указ от 5 июня 1745 года – касался найденных у Василия Степанова, бывшего сидельцем в лавке Прокопия Лупкина, молитвенника и писем. Этот документ показывает, насколько буквально чиновники XVIII века предлагали понимать даже фольклорные тексты.
Указ предписывает «тех суеверов, кои бывали на прежних до 1733 года сборищах и ныне сыскаться могут, расспросить порознь накрепко», о чем именно говорится в найденных письмах:
От единородного отца произшедшим и от единыя государыни нашея матери рожденным: кого они признавают сонмищу своему такого единородного отца и кто у них рождшая их единая матерь, которую они титулуют своею государынею, и почему они от того своего некоего единородного отца произшествие свое показуют и како и когда они от него произошли.
Кто ж у них таков: Его же титулуют они превысочайшим жителем, горою Сионскою, древом златоверховым и государем своим, паче всех человек пресветлым яснозрителем, насладителем, сердечных очей их и от невежества к разуму всех производитель, великим пастырем и учителем своего стада словесных овец и пресловущим образом, и почему ему такое титло приписывают именно, и в какое подобие о том своем наставнике написали они, что он поднялся от земли на небо, ко отцу своему небесному и к утешетилю духу святому.
Почему ж написали они, что тот их наставник оставил ярославскому соборищу душам прощение и грехам отпущение[293].
Мы видим, что это не христоверы почитали под именем Христа своих наставников, как об этом можно прочесть в полемической литературе, а чиновники XVIII века склонны были персонифицировать представленные в текстах христоверов образы. Наиболее наглядно их логику показывает еще один фрагмент упомянутого указа, заставлявший христоверов отвечать на вопросы о смысле их духовных стихов:
По вышепомянутым пребезумным песнишкам их [расспросить]:
По-первой: о какой еще с небеси грядущей великого гнева божия ярости чаши сыну божию испити, паки они проповедуют и почему. По-третьей: с чего такая на царствующего пророка Божьего ложь в той песни, что якобы он стоя у пустыни, пустыне молился, написана и почему они тому веруют.
По-четвертой: С чего ж такие речи, якобы святой дух верным своим провозглашал тако: дабы шли на его Тихой дон и тамо утешилися и паки на Сладей реку и тамо насладилися, еще на Дарей реку и тамо надарилися, а потом чтоб не шли на Шат реку, что-де она шатовитая и прочая, взяв, написали, и какая во всех тех речах таина их суеверов заключается,
