— Дружок! Дружочек!..
Робот тяжко застонал. Он упал на присыпанные снежком камни лицом вниз. Алое пятно на глазах принялось поедать белоснежный покров. Все шире, шире…
Он опять застонал — это было так досадно, неприятно. Почему бы ему не раствориться, не обратиться в кучу вонючей слизи? Зачем терзать сердце? Я сплюнул, полез вниз. И пролетел он каких-нибудь пять метров. Приземлился неудачно, не смог сгруппироваться и встать на ноги. Что за халатное отношение к вестибулярным программам, отвечающим за остойчивость! Всю дорогу анекдоты травил, даже не запыхался. Лучше бы под ноги смотрел. Как-то все нелепо выходит — только что серию про «патирзанов» рассказывал, а теперь лежит, стонет… Самая потеха начиналась, когда он приступал к сексуальным анекдотам. Что он понимал в любви, в супружеских изменах, а туда же! Жаль, что не с кем было разделить потеху, теперь, глядишь, и исполнителя лишусь.
Я осторожно перевернул его. Он так вскрикнул, что сердце защемило. Дело было швах! Перелом левой голени, рваные раны в области грудной клетки — оттуда обильно сочилась кровь, я тут же вымазался ею, — ушибы и, главное, пробит череп. Осторожно снял шапочку и ужаснулся. Смотреть не мог на алое, с желтизной, крошево, в которое превратилась левая височная часть черепа. Чем я мог помочь ему? Руки дрожали. Даже перевязочных материалов у меня с собой не было. Разве можно так вести себя в тайге зимой! Я распорол штанину, кое-как вправил кость, наложил шины — вырезал из стволов деревьев две палки. Что еще? Разделся, разорвал рубаху, перевязал голову, ногу, принялся мысленно вызывать фламатер. Бесполезно! Моих ментальных силенок не хватало, я ещё не вполне овладел телепатическими приемами связи.
Дружок между тем слабо постанывал. Дышал часто, пульс едва прощупывался. На мгновение я застыл — передо мной лежал молодой симпатичный парнишка. Десятиклассник… Кому бы пришло в голову, что у него нет души, что он — механизм. Я не мог не верить своим глазам, пусть он даже числится роботом. Кровь продолжала капать, повязка на голове уже намокла. Я расстегнул куртку, решил раны и на груди перетянуть. Вот, и соски у него есть. И пупок! Человек человеком! Преодолев брезгливость и страх, стыд, пощупал место возле гульфика. Все на месте!..
— Что же ты, дурень заморский, под ноги не смотришь! — заорал я.
Он смотрел на меня ясными голубыми глазами. Оттуда обильно текли слезы, скатывались по щекам.
— Потерпи, Дружок, потерпи… Сейчас домой отправимся, там тебя мигом подлечат. Только не умирай. Что я с тобой в тайге делать буду?
Изо всех сил я бросил в телепатический эфир вопль о помощи. Потом принялся безостановочно, как учили, вызывать фламатер. Убедившись, что все напрасно, подхватил Дружка под мышки, потащил вверх. Откуда только силы взялись! Там, на лыжне, я уложил его на подобие саней, где полозьями были его лыжи, а платформой вязанка хвороста, на которую я поместил Дружка и привязал его ремнем. Хотел было отхватить ножом рукав скафандра, располосовать его, скрутить веревку — не тут-то было! Плотный, гибкий, чуть сальный материал и газорезкой не возьмешь. Так и поволок Дружка за палки, кольца которых привязал к его лыжам.
Мы устроили лежку под старой лиственницей. Здесь и снега было поменьше, и ветер потише, и тепла побольше. Лежали в обнимку. Я призывал Дружка крепиться, держать хвост пистолетом. Он бездумно и покорно глядел в покрытое тучами, низкое небо, улыбался, тихо постанывал. Точнее, скулил.
Жизнь на глазах покидала его сильное молодое тело. По чьим чертежам оно было изготовлено? С кого снимались мерки? С охотника, заплутавшего в тайге? Или геолога, словоохотливого, легкомысленного парня. Или устроили засаду на шофера с магаданской трассы? А может, шаблоном послужил летчик, чей вертолет упал в горах? Кто скажет. Даже лишенный души, умирающий Дружок был горяч. Его скулеж терзал душу. Изо всех сил мысленно, я старался вдохнуть в него жизнь, пока вибрирующий скрежет, раздавшийся в телепатическом эфире, не проник в сознание. Я вскрикнул от боли. Дружок зашевелился, принялся что-то шептать. Я растерялся — рядом с лиственницей, спланировав из посыпающей землю снегом тучи, плавно улегся койс. Нас тут же накрыло душной исцеляющей волной, начали отогреваться озябшие пальцы, закололо в подушечках. Громче залепетал раненый, схватил меня, заставил наклониться к нему. Слезы у него растаяли, теперь он улыбался, спокойно ждал смерть. Хотел, по-видимому, сказать что-то на прощание, поделиться заветным. Я утер подмокшие глаза, припал к нему и услышал.
— Возвращается муж из командировки…
Он примолк, неожиданно тяжко, с всхлипом вздохнул и на выдохе продолжил.
— Звонит-звонит, жена не открывает.
Я подхватил его под мышки, подтащил к койсу. Неторопливо открылся люк, изнутри потянулось облачко пара.
— Помог бы, черт инопланетный! Конечность бы сформировал.
К моему удивлению, из ближайшей к нам выпуклости на корпусе внезапно выросла трехсуставная конечность ч пальцами-захватами на конце. Каждый из них был не менее полметра в длину. Подхватив Дружка, лапа втянула его во внезапно образовавшуюся щель. Я тоже было сунулся туда, остановил меня громкий окрик.
— Куда прешь! Для тебя люк открыт.
— Ага, — послушно кивнул я и полез в аппарат.
— А лыжи? — вновь окликнул меня койс.
— Сейчас, — буркнул я и, бросившись под лиственницу, схватил инвентарь, который, как оказалось, был записан на мое имя, и наконец через люк попал в койс.
В кабине я положил голову Дружка к себе на колени, начал гладить по русым, покрытым капельками воды волосам.
— Теперь все будет хорошо. Теперь порядок. Сейчас доставим на место, там тебя подлечат.
В ответ в рубке раздалось звучное хмыканье. Я вскинул голову, огляделся.
— Кто это? Фламатер? Капитан?..
— Зачем капитан. Это я… Кто его лечить будет! — в голосе невидимки послышалось нескрываемое раздражение. — Кто будет возиться с разумом начального уровня? Переработают на биомассу, и все дела.
Меня оторопь взяла.
— Это вы? Ты? Сам койс, что ли?
— Ну, койс.
— Вам не жалко собрата?
— Тоже нашли собрата! — опять раздалось хмыканье. — Ему от роду неделя с хвостиком, а я из вернослужащих древних. Из стартовавших… Что такое жалость? Чувство сострадания к себе подобным. Но подобного мне больше не существует, я один на всем белом свете. В чем меня можно упрекнуть?
Спор был беспредметен, но я горячо ввязался в него.
— Неужели между вами нет никакого сходства? Функционального, например?..
— Есть, но различий куда больше, так что подобием можно пренебречь. Мой разум исключает его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
