— Посетители, — облегченно объявил отец Эрнандес. — Сестра Серафина, это ваш… друг из Чикаго?
— Мэтт Девайн, — быстро представила она, — отец Рафаэль Эрнандес и Питер Берне, приходской адвокат, а также убежденный прихожанин, который много времени посвящает церкви Девы Марии Гваделупской.
Мэтт пожал руки обоим мужчинам, удивляясь деловой «хватке» адвоката, которая была как у тамады, после такой вечно болят суставы. Затем поразился слабому пожатию священника: Мэтт пожал в ответ, но обратной реакции не последовало, только короткое уведомление о получении и прости-прощай.
Странно: учитывая описание сестры Серафины, мучеником, который только что уговорил бутылку, Мэтт назвал скорее бы его, чем священника.
— Входите, — отец Эрнандес указал им на кабинет с четырьмя или пятью обитыми кожей стульями для виновных. Они выглядели очень удобными для принятия крупных членов общины, пришедших с деньгами, или осиротевших семей, хлопочущих о похоронах, ну и плотных монахов.
Мэтт опустился на роскошный стул с невероятным облегчением. Кожаная обивка всегда прохладней тряпичной, а кондиционеры в доме были старыми, ужасно шумными и явно неэффективными. Неудивительно, что лица священника и адвоката блестели от пота, однако, может быть, это оживленная дискуссия на предмет финансов вызвала такую мокроту.
Отец Эрнандес бросил свое длинное тело на старомодный кожаный стул на колесиках за массивным стеклянным столом. На столе приходского священника перемешивались стаканчики для ручек и карандашей, бумаги, калькулятор, большая стеклянная пепельница для гостей или случайного прихожанина с редкой сигарой, молитвенник и требник — обломки религиозной и административной жизни. Когда-то Мэтту это все нравилось. Он знал весь этот набор так же хорошо, как геолог знает, к какому из временных отрезков относится тот или иной слой почвы. Здесь и там, среди разбросанных бумаг, точно серебряные жилки, поблескивали потерянные скрепки.
Отец Эрнандес облокотился на обтянутый кожей подлокотник и повернулся на стуле в любимой, знакомой позе:
— Прежде, чем вы что-то скажете, сестра Серафина, я хочу сообщить вам, что позвонил в больницу. Как я уже говорил, навещать мисс Тайлер я не буду; кроме того, доктора поставили ей диагноз: истерия, прописали валиум и отправили вместе с племянницей домой. Теперь, когда мы знаем причину ее… приступа, совершенно ясно, что ее состояние было скорее ближе к психологическому шоку, чем к физическому недомоганию.
Серафина кивнула:
— Вы совершенно правы, но мы не обнаружили… животное, пока Бландину не увезли на «скорой помощи».
Отец Эрнандес запустил длинные пальцы в свою роскошную шевелюру цвета серебряных стерлингов и потер тяжелую голову. Если присматриваться к этому жесту, в нем было многое от епископства. Мэтт позавидовал его церковной харизме, привлекательности, не испорченной звездно-голливудским налетом. Почему такой мужчина — Мэтт таких уже видел, они способны выманить деньги с помощью часов с кукушкой, да так, что благотворитель будет чувствовать себя привилегированной особой — беспокоится по поводу сбора средств? Причем переживает так, что «лезет в бутылку», рискуя всем: карьерой, приходом и даже священничеством, которое явно было чем-то другим, нежели обычным желанием преуспеть. Возможно, Серафина сделала поспешные выводы.
— Кот, — размышлял пастор с впечатляющей меланхолией. — Бедный… Петр, вы сказали? Не смог бы представить их с Павлом порознь, хотя я и не большой любитель кошек. Наверное, — добавил он, глядя на Мэтта карими глазами из под бровей оловянного цвета, — это было очень странно снимать его, учитывая вашу ситуацию, мистер Девайн.
Он знал. Конечно. Серафина посчитала, что правильнее будет, если он узнает его историю.
— Вы имеете в виду… богохульный подтекст?
Пастор мрачно кивнул:
— Все очень тревожно. Мы уже привыкли к граффити на школьных стенах, ругательствам, нацарапанным на дверях туалетов, потом еще эти гнусные звонки сестре Марии-Монике, а теперь… это.
— Вы думаете, это все связано? Мисс Таил ер тоже получала странные звонки.
Отец Эрнандес засмеялся смехом столь же неприятным и диким, как и вид распятого кота:
— Кошки мисс Тайлер, звонки мисс Тайлер, ее здоровье, ее воля! Я устал от этих… никчемных спекуляций мисс Тайлер. За стенами, может быть, что-то ужаснее, эммм Маттиас, да?
— Раньше меня звали Маттиас, теперь просто Мэтт.
Отец Эрнандес развел руки в стороны, чтобы продемонстрировать спокойствие и благоволение. Бывшие священники часто прибегают к таким жестам даже бессознательно. Теперь Мэтт отчетливо это видел, в нем самом еще оставались подобные привычки. Он удивился, узнав, что окружающие и не подозревали о его прошлом. По крайней мере, Темпл ничего не замечала, пока он не сказал ей.
— Сестра Серафина сказала, что вы упоминали сатани-стов, — сказал священник.
Вопрос тотчас отослал Темпл в самую глубь сознания Мэтта:
— Я говорил, что только потерянные люди играют с внешними атрибутами сатанизма, отец, не имея в виду… серьезную… вспышку.
— Хмм, — отец Эрнандес похлопал пальцами по подбородку. Темные глаза смотрели на Мэтта в упор. — Меня бы не удивило, если б это была реальная угроза, Мэтт. Только не с нечестивыми выходками, которые окружают нашу церковь в последнее время.
— Что вы имеете в виду? — вмешалась сестра Серафина. Глаза пастора избегали ее взгляда:
— Я… ничего не говорил вам.
— Есть нечто большее? Он вздрогнул:
— На прошлой неделе перед шестичасовой мессой я обнаружил в купелях святой воды красную жидкость.
— Красную?.. — сестра Серафина не могла выдавить больше ни слова.
— Краситель, — быстро пояснил он, — в святой воде. Красный пищевой краситель. Поместить его туда так, чтобы он как следует размешался, было очень непросто. Причастное вино также было окрашено.
Сестра Серафина поджала губы. Она не проронила ни слова, но во взгляде ее сквозило такое неодобрение, как будто она хотела сказать: «Не было ли это слишком большим разочарованием, отец?»
И все же, было видно, что эти недетские шалости вокруг церкви породили в нем некий интерес. Неудивительно, что непоколебимый и хладнокровный священник пожимал руки так неуверенно. Мэтт представил себя снова отправляющим церковную службу, как он концентрируется на обрядах и богослужении, достигая заметного духовного статуса, а потом в самый священный, торжественный для священника и всей общины момент говорит: «Вот Тело Мое, вот Кровь Моя», отпивая из чудесного позолоченного кубка — утонченную, подкрашенную воду, а не вино. Во истину, Пресуществление.
Если добавить сюда еще более агрессивные выходки, как, например, распятие монастырского кота… Мэтту стало понятно, что священнику потребуется нечто большее, чем медитация, чтобы утихомирить свои нервы.
— Может быть, твоя подруга могла бы нам помочь, — сказала сестра Серафина после затянувшегося молчания.
Мэтту понадобилось несколько довольно долгих мгновений, чтобы понять, что она обращается к нему. Он поднял взгляд, однако лицо его по-прежнему оставалось бесстрастным.
— Отважная мисс Барр, — напомнила она ему. — Ты говорил, что она была каким-то образом связана с розысками.
В его сознание снова ворвалась Темпл с огненно-рыжей короной из волос на голове и с сияющим шерифским значком в ладони, точно хитрый праведник.
Мэтт засмеялся:
— Она занимается связями с общественностью, пару раз натыкалась на разъяренных убийц, когда сама напрашивалась, и это все. Она не профессионал, хотя… — он встал, ошарашенный, засунув руки в карманы. — Хотя… Причиной, по которой она отправилась на шоу кошек в эти выходные, было то, что там творилось что-то нечистое. Племянница мисс Таил ер выставляла своих кошек, и одну побрили.
— Побрили, — повторил отец Эрнандес в полном замешательстве.
Мэтт кивнул:
— Чтобы ее исключили из соревнований, как они думали. Использовали машинку для стрижки животных. Выбрили полосу от головы до хвоста и вокруг пояса.
— Боже мой… — загорелое лицо отца Эрнандеса, темное, как у актера Джорджа Гамильтона, вдруг побледнело. — Неужели вы не видите? Помните легенду о том, как на спине осла появился крест?
— Крест, — услышал Мэтт свой собственный хриплый голос. — Кота тоже побрили в форме креста. Тогда это связано!
— С чем? — взорвалась сестра Серафина. — С проделками? За исключением Петра, мы говорим о детских выходках. Все же у нас в соседнем доме обитает двести шестьдесят пять детей и подростков.
Мэтт заметил, что глаза отца Эрнандеса снова ускользнули от нее. Этот жест выражал не что иное, как чувство вины. У большинства хороших католиков был комплекс, идущий еще со школьной скамьи, — они все, так или иначе, обманывали монахинь. Но Мэтт готов был поспорить на свой лучший — и теперь ненужный ему — белый воротничок священника, что отец Эрнандес не рассказал все, что знает. Может быть, это был секрет, который хранил он и его последний духовник, «Хосе Куэрво».
