3
Выходные дни Робин и Чарльза существовали не только для отдыха, но и для работы, причем эти занятия имели тенденцию плавно перетекать друг в друга, сливаясь воедино. Это работа или отдых — просматривать литературные странички «Обсервер» или «Санди Таймс», вычленяя и анализируя сведения о новых книгах, спектаклях, фильмах, даже о моде и мебели (ибо для современной критики важны все грани семиотики)? Короткая прогулка в местный парк, чтобы покормить уток, — это, конечно, отдых. А после легкого ленча (Робин готовит омлет, а Чарльз режет салат) они посвящали несколько часов серьезной работе в захламленной гостиной (она же кабинет), после чего Чарльзу пора было возвращаться в Саффолк. Робин должна была проверить кучу курсовых работ, а Чарльз читал книгу о деконструктивизме, которую он согласился отрецензировать для одного научного журнала. Посвистывал и пощелкивал газ в камине. Тихо звучал концерт для клавесина Гайдна. За окном, насколько позволял видеть сумеречный зимний свет, таял снег, вода капала с крыш и журчала в водосточных трубах. Робин, читавшая работу Мерион Рассел по «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» (которая оказалась весьма недурна, а значит, пойти работать моделью — удачное решение), перехватила отрешенный взгляд Чарльза и улыбнулась.
— Хорошо? — спросила она, показывая на книгу.
— Неплохо. Во всяком случае в том, что касается постановки вопроса. Помнишь тот великолепный пассаж у Лакана: «Я думаю о том, где меня нет, поскольку я не там, где я думаю… я всегда игрушка моих мыслей; я думаю о том, что я есть, даже если я думаю, что не думаю ни о чем»?
— Да, действительно великолепно, — согласилась Робин.
— Здесь очень увлекательные рассуждения на эту тему.
— Не там ли Лакан оригинально отзывается о реализме?
— Да. «Эта двуличная тайна связана с тем, что правдивость может быть вызвана лишь таким весомым алиби, при котором весь „реализм“ творчества становится достоинством благодаря метонимии».
Робин нахмурилась.
— И что, по-твоему, это означает? Надеюсь, слово «правдивость» употреблено в ироническом смысле?
— Думаю, да. Скорее всего, оно возникло здесь из-за слова «алиби». Это не «правдивость» в прямом значении. Правдивость есть фигура речи, паутина метонимии и метафор, как сказал Ницше. На самом деле все восходит к Ницше, что и подчеркивается в этой книге. — Чарльз положил книгу на колени. — Вот слушай. Лакан продолжает: «Связана она еще и с тем, что мы погружаемся в смысл двойного витка метафор, имея единственный в своем роде ключ: означающее и означаемое из соссюровской формулы находятся на разных уровнях, и человек лишь обманывает самого себя, когда верит, что находится на их оси вращения, которой не существует».
— Но почему он не делает различия между «правдивостью» и «смыслом»? Правдивость не есть смысл, а метонимия не есть метафора.
— Как это? — в свою очередь нахмурился Чарльз.
— Ну, возьмем, к примеру, «Принглс».
— «Принглс»?
— Да, завод.
— Ах, это… Ты, похоже, всерьез им увлеклась.
— Я просто все время об этом думаю. Можно очень реалистично описать завод, пользуясь набором метонимий — грязь, шум, жара и так далее. Но постичь смысл завода возможно лишь с помощью метафор. Завод подобен аду. И проблема Уилкокса в том, что он этого не видит. Не обладает метафорическим видением.
— А Денни Рэм? — напомнил Чарльз.
— О, бедняга Рэм… У него тоже едва ли есть метафорическое видение, иначе он бы там не прижился. Для него завод — совсем другой набор метонимий и синекдох: рычаг, за который он дергает, грязная спецовка, которую он носит, еженедельная получка. Это правдивость существования, но отнюдь не его смысл.
— А смысл?..
— Я же говорю: ад. Если хочешь в марксистских терминах — отчуждение.
— Но… — только и успел возразить Чарльз. Его прервал долгий звонок в дверь.
— Кто бы это мог быть? — удивилась Робин и поднялась со своего места.
— Надеюсь, не твой друг Уилкокс, — буркнул Чарльз.
— Почему именно он?
— Не знаю. Просто по твоим рассказам он получается немного… — на сей раз Чарльз не смог подобрать достойный эпитет, чего с ним обычно не случалось.
— Не стоит так его бояться, — улыбнулась Робин. — Он тебя не съест. — Она подошла к окну и посмотрела в сторону крыльца. — О, Господи! — воскликнула она. — Это Бэзил!
— Твой брат?
— Да. С девушкой.
Робин прыжками и подскоками пробралась по заваленному полу и пошла открывать, а Чарльз, недовольный тем, что ему помешали работать, отметил место в книге и убрал ее в портфель. Он мало знал о Бэзиле, но и это немногое наводило на мысль, что в ближайшие час-два вряд ли придется беседовать о деконструктивизме.
Решение Бэзила заняться банковским бизнесом, о котором он поставил в известность скептически настроенное семейство, будучи студентом последнего курса Оксфорда, не стало пустой угрозой. Он устроился в коммерческий банк и за первые три года заработал больше, чем его отец за всю жизнь, о чем последний сообщил Робин в Рождество с гордостью, смешанной с обидой. Сам Бэзил домой на Рождество не приехал — катался на лыжах в Сент-Морице. Робин давно уже не виделась с братом, потому что ради спокойствия родителей оба они специально приезжали к ним порознь, да и вообще не горели желанием встречаться где бы то ни было. И теперь Робин была поражена тем, как изменился ее брат: лицо его округлилось, волнистые волосы кукурузного цвета идеально подстрижены, даже зубы приведены в порядок — все это, видимо, следствия блестящего материального положения. Весь его облик, как и облик его спутницы, свидетельствовал о наличии денег: от шикарных кожаных пальто пастельных тонов, которые словно заполнили собой прихожую, стоило Робин открыл дверь, до «БМВ» с лондонскими номерами, припаркованного позади четырехлетнего «гольфа» Чарли. Под пальто из овечьей кожи на Бэзиле оказалась кашемировая спортивная куртка, а на его подруге по имени Дебби — потрясающий костюм, похожий на продукцию модельера Кэтрин Хэмнет с фотографии в свежем номере «Санди Таймс». Подобный выбор одежды частично объяснялся тем обстоятельством, что накануне вечером молодые люди были на охоте в Шропшире, а на обратном пути в Лондон ни с того ни с сего решили заглянуть к Робин.
— На охоте? — повторила Робин, удивленно вскинув брови. — И это говорит человек, который считал, что лучший способ провести вечер — это слушать панк-рок, сидя в комнате над пабом?
— Мы все растем, Роб, — улыбнулся Бэзил. — К тому же поездка была отчасти деловой. Я завел кучу полезных знакомств.
— Так весело было! — заверещала Дебби, симпатичная белокожая блондинка со стрижкой, как у принцессы Дианы, и такая худенькая, словно страдала отсутствием аппетита. — Прям в настоящем замке. Как в ужастике, пра’да? — спросила она у Бэзила. — Рыцарские доспехи, звериные головы и все такое.
Сначала Робин подумала, что акцент кокни, с которым говорила Дебби, — это шутка, но очень скоро поняла: настоящий. Несмотря на дорогущие шмотки и прическу, Дебби явно принадлежала к более низкому сословию. Когда Бэзил упомянул о том, что они вместе работают, Робин решила: секретарша или машинистка. Но брат быстро исправил ее ошибку, когда пошел вслед за ней на кухню, где Робин готовила чай.
— Господи, да нет же, — возразил он. — Она дилер по иностранной валюте. Очень умная, зарабатывает больше меня.
— А это сколько? — поинтересовалась Робин.
— Тридцать тысяч, не считая бонусов, — ответил Бэзил, с самоуверенным видом скрестив руки на груди.
Робин остолбенела.
— Папа говорил мне, что ты жутко разбогател, но я и представить себе не могла, насколько жутко. И чем же ты занимаешься за такие деньжищи?
— Работаю на валютном рынке. Заключаю сделки.
— Сделки? — переспросила Робин. Это слово напомнило ей о том, как ее маленький братик Бэзил, долговязый нескладный мальчуган в стоптанных ботинках и запачканной курточке, раскладывал на кучки каштаны или упоенно изучал свою коллекцию марок.
— Да. Ну, предположим, компания заняла сколько-то тысяч по определенной процентной ставке. Если они думают, что ставка вот-вот понизится, они могут оформить сделку, по которой мы выплачиваем им определенный процент, а они отдают нам разницу между ставкой и курсом LIBOR, назначаемым в Лондоне на межбанковские евровалютные депозиты, который меняется…
Пока Бэзил рассказывал Робин больше того, что она хотела узнать, и много больше того, что могла понять, она отвлеклась на приготовление чая и старалась побороть скуку. А Бэзил пылко убеждал ее в том, будто он зарабатывает меньше Дебби лишь потому, что пришел в банк гораздо позже.
— Понимаешь, она не училась в университете.
— Да, понимаю. Я это заметила.
