– В книжке… – и опять проваливаюсь.
…Рука на лбу. Какие веки тяжёлые…
– Саша… Что с вами? Что чувствуете? – кажется, это Воронов. Запах какого-то лекарства. Видимо, уколы…
– Холодно… Темно…
– Ваня, наполняйте все пластиковые бутылки, какие есть, горячей водой и обкладывайте его. Быстро! Пульса почти нет. Надо ещё адреналин колоть!
Теплее стало…
– Юрий Степанович… Коха надо сюда… – бормочу я. – Илью… Анатольевича… Коха… Телефон в книжке…
Опять проваливаюсь…
– Саша, ты меня слышишь? – звучит знакомый скрипучий старческий голос.
– Да… – и опять проваливаюсь. Пытаюсь открыть глаза. Не могу…
– Вот до чего себя довёл… – доносится до меня. – А силища-то какая у него! И всё поле в дырах. Не уберёгся… Хорошо, я того отключил. Ведь так и вытягивал…
Что-то странное со мной творится. Будто летаю… Теплее стало…
– Знаете, Юрий Степанович, он, не умея почти ничего, до многого дошёл сам. Но силища какая! Без подготовки всё… Вот и образовался ток к больному. Хвост целый!
Значит, при онкологии они тянут из лекаря… по этому хвосту… Надо учесть. Может, и другие болезни?
– Ваня, давайте ему много пить. У него будет жажда. Вон губы какие сухие.
Пытаюсь открыть глаза, ведь мне уже стало легче. Туман… Силуэты…
– Смотрите, Илья Анатольевич! Глаза открыл! А ведь вы сказали, что поставили запрет! И порозовел слегка. А то, как труп, был зелёный, – слышу голос Воронова.
– Я же говорю – силища. Саша! Ты нас видишь?
– Почти… – шепчу я, пытаясь рассмотреть силуэты.
Юрий Степанович и Илья Анатольевич… Руками водит…
– Здравствуйте… – шепчу я. – Спасибо…
– Одним «спасибом» не отделаешься, – ворчит Кох, продолжая водить руками. – Уже сутки над тобой колдую. Да и все мы тут… Вон, Ваня всего четыре часа спал за это время. Всё твое роскошное поле в дырках! Выучиться надо было сначала, юноша, а потом уже… Да ладно… Вот когда встанешь, придётся снова ко мне на уроки ездить. Чтобы по крайней мере знал, как защищаться, чтоб на себя не брать.
– Ну-ка, Саша, давайте я вас послушаю и пульс посмотрю, – Воронов садится на край тахты и начинает тыкать в меня фонендоскопом, потом щупает пульс. Почему-то у меня в голове возникают две цифры – девять и пять…
– Девяносто пять… – шепчу я.
– Да… Девяносто пять, – несколько оторопело говорит Юрий Степанович. – А откуда… Ах да! Опять вы со своим…
– Я же говорю – силища! – с каким-то смаком произносит Кох. – Даже в таком состоянии…
– Ну сердце вроде пошло нормально. Правда, частит…
– Это от слабости, – комментирует Илья Анатольевич и обращается ко мне: – Саша, не надо мне сопротивляться. Посмотри мне в глаза, и потом ты будешь спать крепко и хорошо, – он оборачивается к Ваньке. – Ваня, вы ложитесь или садитесь рядом, спать вам сегодня, наверное, опять не придётся. Надо наблюдать и слушать. Проснётся – дадите попить. Есть пока не давать! Я сейчас поеду домой, отдохну, но завтра, а вернее, уже сегодня, если будет нужно, приеду опять. Юрий Степанович, вы меня отвезёте?
– Конечно, Илья Анатольевич!
– Саша, смотри сюда!
Смотрю на Коха и вижу тёмное пятно в левом подреберье.
– У вас что-то с поджелудочной? – тем же шёпотом спрашиваю я.
– Саша! Я пришёл сюда не на диагностику! – взрывается он. – И смотреть я просил мне в глаза, а не на меня! Про панкреатит я и сам знаю. И то, что ты это даже сейчас видишь, конечно, прекрасно, но у тебя не будет никакого будущего, если ты сам не будешь лечиться, в том числе и от своих глупостей! Ясно?
– Ясно… – я вздыхаю, пытаясь улыбнуться.
– Смотри мне в глаза. Ты лежишь на песчаном пляже… Светит яркое солнце, и ты чувствуешь, как его энергия вливается в тебя… Наполняет тебя…
Смотрю в глаза Коху. Веки тяжелеют…
– Ваня, от вас зависит всё! То, что он сейчас такой, не должно успокаивать. Всё может вернуться. Делайте всё, как я сказал. Традиционная медицина тут не поможет. В случае чего – мой телефон знаете…
Проваливаюсь, но совсем не так, как перед этим. Так хочется спать… …Просыпаюсь. Ванька сидит рядом. Два глаза внимательно смотрят на меня.
– Проснулся, – выдыхает братишка и вскакивает. – Давай попей… – приподнимает мою голову одной рукой, а другой подносит стакан с соком. – Твой любимый…
Пить действительно хочется. Пью жадно.
– Сколько я спал?
– Всего пять часов. Сейчас почти десять утра.
– Почему ты не на работе?
– А ты не понял? Глупеешь прямо на глазах, – едко заявляет Ванька.
Мои губы сами растягиваются в улыбке.
– Наклонись, – прошу я, понимая, что наконец-то говорю почти нормально. – Ниже… Ещё ниже… – обнимаю…
– Сашка… Я так за тебя испугался, – жалобно говорит братишка, ложится рядом и тоже обнимает. – Боялся, что ты умрёшь. Ты был зелёный! И губы синие…
– Куда же я от тебя денусь… Кто же, если не я, скажет тебе, что ты идиот?
– Никто… – и… он целует меня в лоб. – Давай спи!
– Ты тоже.
– Фигушки тебе! Я следить за тобой буду, как Илья Анатольевич велел.
– Спи! Ничего со мной больше не случится.
– Заткнись и спи!
– Затыкаюсь… – я улыбаюсь. Мои прежние слова, сказанные во время Ванькиной болезни, ко мне же и вернулись.
Просыпаюсь. Вроде голова стала на место. И вижу отчётливее.
– Сашка… Хочешь пить? – Ванька наклоняется надо мной.
– Хочу встать.
– Фиг тебе! Зачем?
– А ты потом кровать сушить будешь? – ехидно отвечаю я вопросом и командую: – Давай помоги…
– Ну ладно… А вообще могу надеть тебе подгузник. Один ещё от меня остался.
– Иди ты… вместе с подгузником, – беззлобно ругаюсь я и пытаюсь встать сам.
– С подгузником – это извращение, – догадывается Ванька о смысле недоговорённой фразы. – Обопрись на меня…
Идём от сортира обратно. На кровать почти падаю. Слабость страшная. Смотрю на братишку. Синие круги под глазами. Сколько же он не спит? Сутки? Двое? Больше!
– Тебе надо поспать, Ванюха…
– Ничего. Я засну, а ты мне тут коньки отбросишь… – ворчит он.
– Теперь уже не отброшу.
– Нет уж! Илья Анатольевич велел – значит, нельзя! – сказал, как отрезал.
Понятно. Добром не удастся. Придётся идти на хитрость. Вдруг получится? Как это Кох со мной проделал? В глаза смотреть… Но надо осторожно, чтоб не догадался.
– Ладно, – говорю я примирительно. – Давай рядом ляжем. Хоть полежишь.
Послушно ложится рядом. Поворачиваюсь и внимательно смотрю ему в глаза.
– Родной мой, – шепчу я, стараясь не отпустить взгляда. – Спи, мой хороший… Всё теперь будет хорошо. Спи спокойно. Спи, ну пожалуйста…
Ванькины глаза медленно закрываются. Получилось! Пусть отдохнёт.
А теперь можно заняться собой. Как это Кох там говорил… Песчаный пляж… Яркое солнце… Его энергия вливается в меня… Больше… Больше… Ох… Спать хочется…
Жёстко послал Ваньку на работу, хоть и понимаю, что у него неприятностей не будет. Через Юрия Степановича он передал начальнику про причину своего отсутствия.
Слабость обалденная! Тело ватное, и когда надо встать, делаю это с трудом. Вот – лежу, накачиваю себя энергией и думаю. Братишка поехал на работу на моей машине. После того как он сам привёз сюда Илью Анатольевича, у него появилась уверенность в себе. Лишь бы не было самоуверенности. Да и вообще, не зря же парень права получал!
Понимаю Ваньку, который во время болезни лежал и думал. Это так здорово, когда никуда не нужно торопиться. Мысли текут спокойно…
Ванька… Как он испугался, бедняга, когда мне поплохело. Испугался, что я его покину и… перейду в лучший из миров. А ведь когда мы оплакиваем ушедших от нас дорогих людей, мы на самом деле оплакиваем не их, а самих себя. Нам жалко себя. Мы не думаем о том, что этим людям в том, другом мире будет наверняка лучше, чем в нашем неспокойном здешнем. Тогда, в первый момент, мы теряемся и не знаем, как нам без них жить. То есть фактически оплакиваем своё внезапно наступившее сиротство. Это потому, что любой из нас по сути своей – эгоист, в большей или меньшей степени. Так и Ванька… А как я могу его бросить? Как я могу бросить дорогого мне человека, за жизнь и судьбу которого я принял на себя ответственность, когда он действительно осиротел.
Братишка мой… За эти годы я прикипел к нему, можно сказать. Нам достаточно просто обнять друг друга, чтобы понимать, что мы вместе. А как он поощряет мои отношения с Дашей! Слава богу! Он стал другим, нормальным. Это же прекрасно!
Щёлкает замок входной двери. Появляется Ванька.
– Что-то ты рано, – подаю я голос с тахты.
– Меня отпустили. Пришлось, правда, взять кое-какую работу домой. Ну как ты?
– Слабость… Если честно, только до сортира и обратно. На большее сил нет.
– Я тебе покажу – большее! – он шутливо грозит мне кулаком. – Теперь ты у меня в руках. Теперь я командую! Сейчас вот тебя кормить буду. Небось проголодался?
Забавно так! Ванька освоился с ролью сиделки и, видимо, страшно этим гордится.
