Каково начало! Едва успеваешь дух перевести. Ага, да это же о самых что ни на есть сердечных делах!
«В Эрфурте, как вам известно, императору Александру был сделан намек на готовящийся развод. Карь должен вспомнить, что у них с императором был по этому поводу разговор и что он сказал ему, что император Франции может рассчитывать на его сестру, великую княжну Анну.
Императору угодно, чтобы вы откровенно и просто приступили к обсуждению вопроса с императором. Александром и обратились к нему со следующими словами:
«Я имею основание думать, что император под давлением всей Франции склоняется к разводу. Могу ли я известить, что можно рассчитывать на вашу сестру? Подумайте об этом, ваше величество, в течение двух дней и ответьте мне откровенно, не как посланнику Франции, но как человеку, глубоко преданному обоим семействам. Я не делаю формального предложения, я прошу только искренно высказать мне ваше мнение. Если я решаюсь на этот шаг, то только потому, что более чем привык говорить, ваше величество, все, что думаю, и не боюсь, что вы когда-либо поставите меня в неловкое положение».
Это — мои слова? — усмехнулся Коленкур. — Ну, конечно же, это то, что я должен буду сказать императору России, как только окажусь у него на приеме. Это, так сказать, моя роль из пьесы, которую сочинил великий драматург Шампаньи, перед чьим именем должна померкнуть отныне слава самого великого Мольера!
Глядите, тут же, рядом с текстом моей роли — подробные указания актеру, сию роль исполняющему:
«Разговаривая с императором, вы должны делать вид, что действуете сугубо по собственному убеждению».
Нет, вы подлинный Мольер, мой обожаемый министр! Однако что же в инструкции далее? Что о самом предмете, вокруг которого такая таинственность и конфиденциальность? Что мне надлежит выведать и сообщить в Париж о невесте? Ведь как можно вести разговор о предполагаемой женитьбе и не поинтересоваться тем, что же представляет из себя русская княжна?
Ага, вот наконец и вопросы, которые мне доверяется выяснить о невесте:
«Вам поручается также осведомить нас о качествах молодой великой княжны, в особенности о времени, когда она будет в состоянии сделаться матерью, так как при существующих условиях разница в шесть месяцев имеет значение».
Фи! Это что же такое, ваше величество, прикажете, прошу прошения, мне под юбку лезть? Да и как понимать шесть месяцев? Выходит, император уже, так сказать, наметил даже срок, когда на свет должен будет появиться наследник? Однако посол — не гинеколог и не акушер… А как же развод? Впрочем, могу поклясться, что эта сторона дела тоже продумана во всех мелочах: за дело ведь взялся не кто-нибудь, а сам великий стратег, который не начинал еще ни одного своего сражения, не продумав каждый шаг, каждый предполагаемый в нем маневр. Так, безусловно, детально, со всеми нюансами продумано и расставание с тою, кого еще недавно император считал самой любимой, самой дорогой.
Коленкур отложил послание и откинулся в кресле. Развод и новая женитьба. Разрушение одной семьи и создание другой. Да он ли сие задумал, император, для которого еще недавно семья была святыней, а развод он считал преступлением?
Взгляд Коленкура невольно обратился к портрету молодой женщины, что стоял на его письменном столе. Адриенна, дорогая и любимая Адриенна! Это между тобою и мною встал однажды человек, который теперь через Шампаньи просит меня, своего посла, оказать содействие в обретении собственного счастья.
То случилось в пору, когда Арман Коленкур, молодой дивизионный генерал, в течение двух лет заслуживший все степени ордена Почетного легиона, влюбился в Адриенну Канази, фрейлину императрицы Жозефины.
Страсть оказалась не мимолетной — продолжительной и взаимной. Адриенна поступила решительно — развелась с мужем, которого не любила. Оставалась простая формальность — генерал Коленкур, ставший к тому времени обер-шталмейстером императорского двора, должен был получить разрешение на брак от самого Наполеона. Но пустяк обернулся непреодолимым препятствием. Причина, которую выдвинул император, была, на его взгляд, весьма существенной: он, согласно со своей моралью, считал разводы и повторные браки недопустимыми.
Просьбы и уговоры не помогли. Наоборот, чтобы раз и навсегда покончить с неприятной для него темой, Наполеон распорядился вовсе разлучить любящую пару и выслал Адриенну из Парижа в Нормандию, в имение ее отца.
Коленкур тут же подал в отставку, которую, увы, император не принял. Напротив, как нив чем не бывало, сразу после Тильзита предложил генералу пост посланника в Петербурге. Коленкур отказался. Тогда Наполеон прибегнул к обещаниям, в которые нельзя было не поверить.
— Я прошу вас принять от меня должность посла всего на год. За это время обещаю вам уладить все ваши брачные дела.
О том, почему он так настоятельно предлагал Коленкуру пост посла в России, Наполеон сказал прямо:
— Я перебрал всех и не нашел никого лучше вас. Савари, который сейчас исполняет обязанности посланника, меня в этой должности не устраивает — у него не сложились там отношения. Мне нужен в Петербурге человек, который был бы относительно молод, как вы, своими манерами, вкусом, воспитанием и хорошим происхождением мог бы понравиться императору Александру и его окружению. И мне нужен, кроме того, человек военный, который может посещать парады. И человек в то же время обходительный и светский, предупредительный в отношениях с дамами общества, перед которым были бы открыты все лучшие дома северной столицы. Короче говоря, когда это окажется нужным, вы будете там генералом или моим адъютантом, и когда окажется необходимым, — послом. В Петербурге, как и в Париже, будут вершиться судьбы мира. Но ключ к будущему — там, в столице России. Надо ехать.
И повторил:
— Вас удерживает во Франции прекрасная дама. Но ваши дела, если вы твердо решили жениться, устроятся гораздо лучше на расстоянии, чем вблизи.
Скажем, забегая вперед: сердечные дела Коленкура не разрешились ни через год, ни позже. Лишь после падения Наполеона уже сорокалетний Арман и Адриенна связали свои жизни. Но он, однажды давший слово служить своему императору, клятву свою сдержал до конца. Он был с ним в русском походе. И, не покидая императора ни на час, сопровождал его в одном возке от Москвы до Березины и от Березины до Парижа. Так они, уже без армии, которая осталась на просторах от Москвы до Варшавы, вдвоем глухой ночью оказались на пороге Тюильри, где слуги даже сразу и не признали в закутанном в шубу человеке своего императора. Только Коленкур, которого почему-то узнали тут же, открыл, кто на самом деле перед ними.
