Герцогиня в смятении заговорила о пустяках.
– Принести ли вина, лорд мой, или послать за снедью?
– Ради Господа, Игрейна, сделай что-нибудь, чтобы нам остаться наедине, – прошептал Утер, наклонившись к самому ее уху. – У святого отца глаза зоркие даже во тьме, а мне нужно, чтобы в замке считали, будто и впрямь приехал Горлойс.
Молодая женщина обернулась к Изотте.
– Накорми воинов здесь, в зале, и лорда Мерлина тоже: принеси им еды, пива, подай воды для умывания и всего, чего они пожелают. Я побеседую с лордом герцогом в наших покоях. Пришли туда вина и снеди, да не мешкая.
Слуги так и бросились во все стороны, спеша исполнить волю госпожи. Мерлин отдал одному из воинов свой плащ и осторожно установил арфу на скамью. Моргауза встала в дверях и беззастенчиво оглядела солдат. Высмотрела высокую фигуру Утера, присела до полу.
– Лорд мой Горлойс! Добро пожаловать, милый братец! – воскликнула она, шагнув к нему. Утер чуть заметно покачал головой, и Игрейна поспешно метнулась между ними. «Что за нелепость, даже в плаще Утер похож на Горлойса не больше меня!» – нахмурившись, думала она.
– Лорд герцог устал, Моргауза, и не в настроении слушать детскую болтовню, – резко прикрикнула она. – Забери Моргейну в свою комнату, сегодня ночью она поспит у тебя.
Моргауза, недовольно насупившись, подхватила Моргейну и потащила ее вверх по лестнице. Намеренно отстав, Игрейна нашла руку Утера, так, сплетя пальцы, они поднялись по ступеням. Что это еще за притворство и зачем? Сердце ее колотилось так, что молодой женщине казалось, она вот-вот потеряет сознание. Она ввела гостя в свой с Горлойсом брачный покой и заперла дверь.
Едва оказавшись внутри, Утер потянулся к ней, спеша обнять. Он стоял, откинув капюшон, с пропитанными влагой волосами и бородой, раскинув руки, но Игрейна не сделала и шагу ему навстречу.
– Лорд мой король! Что происходит, отчего все принимают тебя за Горлойса?
– Толика Мерлиновой магии, – усмехнулся Утер. – Главным образом плащ и кольцо, ну и чар немножко, хоть они и нестойкие, если бы меня увидели в ярком свете и без плаща, колдовство тут же бы и развеялось. А ты, я гляжу, не обманулась, я так и думал. Это все видимость, а никакое не Послание. Я поклялся, что приду к тебе на зимнее солнцестояние, Игрейна, и обет свой я сдержал. Неужто за все свои великие труды я не заслужил и поцелуя?
Молодая женщина подошла к гостю, сняла с него плащ, но от прикосновения уклонилась.
– Лорд мой король, откуда у тебя кольцо Горлойса?
Лицо его посуровело.
– А, это? Я срубил кольцо у него с руки в открытом бою, но клятвопреступник бежал, поджав хвост. Не пойми меня превратно, Игрейна, я пришел сюда по праву, а не как тать в ночи; чары – это лишь для того, чтобы спасти твою репутацию в глазах мира, не более. Я не допущу, чтобы мою будущую жену заклеймили прелюбодейкой. Но, повторю, я пришел сюда по праву: жизнью Горлойса ныне распоряжаюсь я. Он владел Тинтагелем как вассал Амброзия Аврелиана, вассальную клятву он в свой черед принес и мне, и ныне замок для него потерян. Ты ведь понимаешь это, леди Игрейна? Никакой король не допустит, чтобы присягнувшие ему люди безнаказанно нарушали обеты и поднимали оружие против законного правителя!
Игрейна наклонила голову, подтверждая правоту его слов.
– Горлойс уже погубил труды целого года в том, что касается борьбы с саксами. Когда он уехал из Лондона со своими людьми, один я не мог выстоять против врага, так что мне пришлось отступить, бежать, отдать город на разграбление захватчикам. А ведь это мой народ, и я клялся его защищать. – Утер горько поморщился. – Вот Лота я могу извинить, Лот вообще отказался приносить клятву. С ним мне еще предстоит свести счеты: Лот либо заключит со мною мир, либо я сброшу его с трона и вздерну на виселицу, – однако он не изменник и не предатель. Горлойсу я доверял, он принес клятву – и нарушил ее; и вот, труды Амброзия, на которые тот всю жизнь положил, пошли прахом, и мне придется все начинать сначала. Дорого же обошелся мне Горлойс, так что я пришел отобрать у него Тинтагель. И жизнь его я тоже возьму, и он об этом знает.
Лицо его окаменело. Игрейна нервно сглотнула.
– И жену его тоже отберешь – силой и по праву, как отобрал Тинтагель?
– Ах, Игрейна, – проговорил Утер, привлекая ее к себе. – Мне ли не знать, какой выбор ты сделала; ведь я видел тебя в ночь великой бури. Если бы ты не предостерегла меня, я бы потерял лучших своих бойцов, да и жизнь тоже, надо думать. Благодаря тебе, когда Горлойс обрушился на нас, я был готов его встретить. Вот тогда-то я и срубил кольцо с его пальца, и всю руку бы отсек, вместе с головою, да только он успел удрать.
– Я понимаю: здесь выбора у тебя не было, лорд мой король, – промолвила Игрейна. Но тут раздался стук в дверь. Одна из прислужниц внесла поднос со снедью и кувшин с вином и, пролепетав: «Лорд мой», присела до полу. Игрейна машинально высвободилась из рук Утера, забрала еду и вино, закрыла за женщиной дверь. Взяла Утеров плащ – в конце концов, не так уж он и отличается от горлойсовского – и повесила на столбик кровати сушиться, нагнулась и помогла гостю снять сапоги, забрала перевязь вместе с мечом. «Как подобает покорной жене и супруге», – зазвучал внутренний голос, но Игрейна знала – она и впрямь свой выбор сделала. Утер прав: Тинтагель принадлежит Верховному королю Британии, и госпожа замка – тоже, причем по собственной своей воле. Она сама вручила себя королю – и никому иному.
Прислужницы прислали варево из сушеного мяса с чечевицей, свежеиспеченный хлеб, немного мягкого сыра и вино. Утер набросился на еду так, словно умирал с голоду:
– Я вот уже два месяца как живу под открытым небом, спасибо треклятому предателю, которого ты зовешь мужем, сегодня я поем под крышей впервые со времен Самайна; этот твой святой отец, надо думать, не преминул бы напомнить, что правильно говорить «день всех святых».
– Эта жалкая снедь готовилась на ужин слугам и мне, лорд мой король, она никоим образом не годится для…
– На мой взгляд, это угощение в самый раз для рождественского пира после всего того, чем я питался на холоде, – буркнул Утер, громко жуя, разрывая хлеб сильными пальцами и подцепляя ножом кусок сыра. – И неужто я не дождусь от тебя иных слов, кроме «лорд мой король»? Я так мечтал об этом мгновении, Игрейна, – проговорил он, откладывая сыр и завороженно глядя на молодую женщину. Утер обнял ее за талию и притянул ближе. – Так-таки и ни словечка любви у тебя для меня не найдется? Возможно ли, что ты до сих пор верна Горлойсу?
Игрейна не вырывалась.
– Я свой выбор сделала, – вслух объявила она.
– Я так долго ждал… – прошептал Утер, привлекая ее к себе, так, что коленями она уперлась в его бедро, и проследил рукою контуры ее лица. – Я уж начал бояться, что этого не произойдет никогда; и вот мы вместе – а у тебя для меня ни слова любви, ни ласкового взгляда… Игрейна, Игрейна, неужто мне лишь приснилось, что ты любишь меня и хочешь? Может, мне следовало оставить тебя в покое?
Все тело Игрейны, словно на холоде, сотрясала крупная дрожь.
– Нет, нет… – прошептала она. – Или, если это был сон, так, значит, сны видела и я. – Молодая женщина подняла глаза, не зная, что еще сказать и что сделать. Утер не внушал ей такого страха, как Горлойс, но теперь, в преддверии решающего мгновения, она вдруг подумала, во власти накатившей паники, с какой стати она зашла так далеко. Гость по-прежнему удерживал ее, обнимая одной рукою. Но вот Утер усадил ее к себе на колени, и она, не сопротивляясь, прижалась головой к его груди.
Утер накрыл широкой ладонью ее тонкое запястье.
– Я и не представлял, какая ты хрупкая. Ты высокая, я привык считать тебя статной, царственной женщиной… а на самом деле ты совсем махонькая: я тебя голыми руками с легкостью сломаю, ишь, косточки как у пташки… – Пальцы его сомкнулись вокруг ее запястья. – И такая юная…
– Не такая уж и юная, – нежданно для себя самой рассмеялась Игрейна. – Я вот уж пять лет как замужем, и у меня ребенок.
– И однако ж ты слишком молода для всего этого, – возразил Утер. – Это твоя малышка была там, внизу?
– Да, моя дочка Моргейна, – кивнула Игрейна. И внезапно поняла: Утер тоже чувствует себя неловко, не ведая, как к ней подступиться. Молодая женщина инстинктивно осознала: несмотря на его тридцать с чем-то лет, до сих пор Утер имел дело только с женщинами, добродетелью не обремененными, а целомудренная дама, равная ему по рождению, для него внове. У Игрейны внезапно заныло в груди: ах, если бы она знала, что нужно делать и что говорить!
Оттягивая неизбежное, она провела свободной рукой по татуировке в виде змей на его запястьях.
– Прежде я их не видела.
– Верно, – кивнул Утер. – Это я получил в день коронации на Драконьем острове. Хотел бы я, чтобы ты была там со мною, моя королева, – прошептал он, обнял ее лицо ладонями и, запрокинув ей голову, поцеловал в губы. – Не хочу испугать тебя, – шепнул он, – но мне так долго снилась эта минута, так долго…
