Когда они встретились в метро. Илья скривился на жилетку:
– Сама, что ли, сшила?
Маша удивленно раскрыла глаза.
– Ничего не «сама», это настоящая индейская вышивка!
– Ладно, не обижайся… Просто мать в такой телогрейке дома ходит.
«Надо было надевать джинсы с дырявыми коленками и топ с «Токио Хотэл», – подумала Маша. – Наверное, ни в чем в таком его мама дома не ходит…»
На вечеринке музыка орала в полную силу, народу была тьма, и ни одного знакомого лица. Как ни странно, за весь вечер Маша так и не увидела знаменитого фигуриста, хозяина квартиры-студии.
Зато Илья был знаком с половиной гостей. Издали кому-то махал, к кому-то протискивался, жал чьи-то руки, останавливался поболтать то с теми, то с этими, оставив Машу далеко позади. Наконец вернулся за ней:
– Пошли, познакомишься с моими друзьями.
И подвел ее к экстравагантной паре: девушка была бритой наголо и на голову выше парня, заросшего косматыми, как у гориллы, волосами. Но знакомить их с Машей не стал, просто заговорил:
– Салют! Ну как, купил тачку?
– Ага, купил.
– Какую?
– «Мицубиши».
Разговор завертелся вокруг японских машин, автосервисов и цен на обслуживание. Маша незаметно отошла, просочилась сквозь ватагу не то панков, не то готов и выскользнула на балкон. Музыка здесь гремела так же оглушительно, как в самой квартире, но хотя бы не клубились, пихаясь локтями, бесчисленные гости.
– Куда ты подевалась? – Илья выглянул на балкон. – Пошли, там напитки, фуршет!
После фуршета кто-то вырубил музыку и объявил:
– Дискотека!
Музыка тут же включилась вновь, не менее громкая, но уже медленная.
Все мгновенно разбились на пары, Илья притянул к себе Машу.
Ей было неловко и неуютно. И потому, что Илья прижимал ее к себе слишком плотно, и потому, что на этой вечеринке она чувствовала себя нескладной, неуместной, будто обманула чьи-то ожидания.
– Мы с тобой еще не целовались по-настоящему, – шепнул Илья и приблизил к ней лицо. Его глаза показались Маше пустыми и бессмысленными.
…Если в поисковике набрать слово «как», одной из первых выпадет строка «как правильно целоваться». Маша обнаружила это, когда искала что-то в Интернете, но так и не выяснила, как все-таки правильно целоваться. Она будто прикасалась губами к картону и не испытывала ничего, кроме тревоги за свою неумелость. Целовались они весь танец. «Что это, любовь?» – спрашивала себя Маша. И отвечала: «Наверное, да…»
Но необъяснимое чувство вины не давало ей покоя, и все тот же мучительный вопрос вставал перед ней снова и снова.
Назревал и другой непростой вопрос. Как паровоз на всех парах, приближался конец учебного года.
Об этом Маше напомнил Сергей Васильевич:
– К экзаменам готова? Не сдашь хоть один предмет, на лед не пущу!
Экзамены Маша сдала. Почти все – на «пять». За последний год выработалась привычка через «не хочу» и «не могу» делать то, что должно. Маша методично проштудировала учебники, не задаваясь вопросом, пригодятся ли в жизни химические формулы и задачи по геометрии. Только физика была плоха – ее Маша никогда не понимала. Физик сжалился, и хотя отвечала она на хиленькую тройку, поставил «четыре».
– У тебя есть способности к физике, – убеждал он ее, а скорей самого себя: в душе он явно сомневался, что природа наградила Машу хоть толикой способностей к его предмету. – Оценку ставлю авансом. С условием, что в следующем году наверстаешь материал. Впереди каникулы, целое лето… Занимайся хотя бы иногда!
Глава 31 Горе-фигуристка
Но каникул длиной в целое лето у фигуристов не бывает. Две-три свободные недели выдались в июне, потом группу свозили во французский курорт Куршавель, на спортивные сборы, а с конца июля началась подготовка к новому сезону.
После диспансеризации, на которой у Маши обнаружился низкий гемоглобин и зачатки близорукости, Сергей Васильевич превратился в недреманное око и преследовал ее, как охотник дичь. Стоило Маше показаться на катке, как он бросался к ней, вооруженный секундомером, хватал за руку и мерил пульс.
– Шестьдесят! – он звонко защелкивал крышку секундомера. – А положено сколько? Пятьдесят! Вывод? Не восстанавливаешься, как полагается! Ты должна спать днем.
– Но врач сказал, что я в нормальной форме.
– Тогда почему круги синие под глазами? В сборной врач всего один, а фигуристов – сто сорок человек. Каждому в глаза не заглянешь!
– Я не умею днем спать. Не хочется…
– А кто тебя спрашивает?! Это приказ, который не обсуждается! Как в армии, как в отряде космонавтов! По графику положено спать – и космонавт спит как миленький. Нечего мне тут демократию разводить! Ей, видите ли, «не хочется», а здоровье как сквозь пальцы утекает…
Маша выходила на лед – он снова выскакивал из засады:
– Размялась?
– Да.
– Я не видел, чтобы ты разминалась!
– Но я только что с хореографии. Мы там растяжки делали, позы учили…
– И что с того? Ледовая разминка – это особая статья. Она необходима, как воздух! На льду мы проделываем такие штуки, которые противоречат нормальной человеческой физиологии! Несовместимы с ней! Гимнастику для глаз сделала?
– Д-да… То есть нет пока, но после тренировки я каждый раз ее делаю, честное слово!
– И после тренировки, и перед ней! При мне!!
С виду безропотно, а втихомолку скрипя зубами (сколько ж можно нависать над человеком, как дамоклов меч!), Маша приступала к глазной гимнастике. Нужно было с силой зажмуриться, сосчитать до шести, потом открыть глаза и посмотреть вдаль, тоже считая до шести. Часто и легко моргать в течение минуты. Многократно смотреть то на кончик носа, то вдаль, потом вращать глазами по кругу в обе стороны с максимальной амплитудой, не поворачивая головы. Последние два упражнения, казалось Маше, специально придумали для того, чтобы развивать у людей косоглазие; она украдкой рассматривала свое отражение в стеклянном ограждении катка – проверяла, не окосела ли. После глазовращений Сергей Васильевич отпускал ее на ледовую разминку. Но и тут не оставлял в покое.
– Чего ради ты задаешь себе такую физическую нагрузку? Сотня приседаний в «пистолетике» не поможет сделать многооборотный прыжок. Ты не в марафонцы готовишься, не в тяжелоатлеты! Ты должна уметь сохранять энергию четыре минуты с копейками, иначе первую половину произвольной катаешь, а вторую – ползаешь… И учиться взрывному усилию – вырабатывать механизм, который включается на короткое время. Для этого нужно делать паузы и накапливать энергию. А после паузы – раз! – и взрываться!.. Чтобы показать все, на что ты способна!.. Кстати, ты над показательным номером думаешь?
Использовать короткую или произвольную программу в качестве показательного номера не разрешалось; в прошлом сезоне Маша с Ларисой придумали «Танец Чарли Чаплина» и поставили его с помощью Ирины Владимировны. Маша выезжала на лед в цилиндре и с тросточкой, загримированная, с нарисованными над верхней губой усиками. Но коронной фишкой были не грим с костюмом, а жестикуляция и мимика Чарли Чаплина, которые Маше, бесспорно, удавались. Им с Ларисой прожужжали уши, что вместе они способны изобретать гениальные комические номера. Теперь от них снова ждали чего-нибудь комического. И, само собой, гениального.
Они часами самоотверженно ломали головы в поисках новой идеи. Но идея никак не приходила, а время поджимало.
– Мы не будем впадать в отчаяние, – твердо сказала Лариса, повторяя слова персонажа из «Особенностей национальной охоты». – Мы поставим себе задачу: вспомнить какого-нибудь знаменитого комика, которого можно перенести на лед. И не сойдем с места, пока ее не решим. Это должно сработать. Думай, кто самый смешной!
– Джим Керри смешной, – сказала Маша. – Что, если сделать танец по мотивам фильма «Маска»?
– М-м-м… Можно помозговать, – протянула Лариса. – Но там вся соль в сюжете. Его танцы сами по себе не такие уж смешные… Еще мысли?
– Смешной Семен Семеныч из «Бриллиантовой руки», герои «Джентльменов удачи»…
– Не везде в мире знают Юрия Никулина или Евгения Леонова, а нам нужен кто-то безусловно узнаваемый. Погоди-погоди, Юрий Никулин, кажется, создавал свой цирковой образ, ориентируясь на Бастера Китона. Это был известный комик! Правда, я мало о нем знаю.
– Сейчас узнаем побольше. – Маша взяла в руки мобильник. – У меня Интернет подключен. Так, что нам пишут про Бастера Китона? «Человек с каменным лицом», «комик без улыбки»… «В шесть месяцев упал с лестницы…» «Несколько раз чуть не погиб в пожарах и железнодорожных катастрофах…» «За один день размозжил себе указательный палец, сунув руку в машину для отжима белья, получил кирпичом по голове, был вынесен смерчем из окна верхнего этажа…» Ой, какой ужас.
