Вздыхай не вздыхай, кури не кури, а завтра ехать окучивать фабрику «Сказка». Помолиться, что ли? Нет, молитва — это ничто иное как попытка заключить с Высшими силами договор. Устный. А надобен письменный.
* * *
— Да, господин Сигорд. Я и есть специалист по отходам, старший инженер Яблонски.
— Очень приятно. Я знаю, что вы уже в курсе моего визита, но повторюсь кратко: я был бы готов избавить территорию вашей фабрики от мусора.
— И что же мешает вашей готовности?
— Отсутствие договора между нами.
— А наличию договора, в свою очередь, мешает отсутствие условий договора?
— Именно. У вас проблема, у меня способы ее решить. Почему бы нам и условия не согласовать?
— Вы можете избавить нас от мусора и хотите знать, сколько мы можем за это заплатить?
— Да.
— Немного. Фабрика небогата. Кроме того, в бюджете нашей фирмы никогда еще не было графы расхода на вывоз мусора с ее территории.
— Фирма? Первый раз слышу такое определение в адрес государственного предприятия.
— Так солиднее. Тем не менее, такой графы расходов у нас не предусмотрено.
— А как же вы раньше обходились?
— Раньше у нас были необозримые авгиевы конюшни на южном танковом полигоне, которые мы и засирали с милостивого позволения министерства обороны. Полигон признан военными неперспективным — к городу стал слишком близок, но он же, как раз по противоположной причине, штафиркам от муниципалитета и бизнеса не подошел — от города далек. Но и возить нам туда запретили. И с прошлого года мы ходим, как говорится, под себя. Осталось недолго.
— Что, заросли?
— Угу. Так сколько вы хотите за свой труд?
— Я думал, что предварительная смета уже существует, вы же как-то вывозили раньше.
— Я уже объяснил вам, как мы раньше вывозили.
— Стало быть, смету заново надо составлять, с нуля.
— Вы просто Прометей, господин Сигорд!
— Это вы так шутите надо мной?
— Ни в коем случае! — Старший инженер Яблонски покосился на открытую дверь, словно бы кого-то увидел там и Сигорду немедленно захотелось эту дверь прикрыть.
— Тогда я спрошу, уж вы простите: а ваших служебных полномочий хватает, чтобы вести переговоры и заключать договоры с партнерами?
— Да.
— Хорошо. А то, знаете, в государственных конторах много людей согласных разговаривать ни о чем до конца рабочего дня. Это я не в ваш адрес, а вообще…
— Я понял. Так каков ваш конструктив?
— Гм… Вы не так давно вывезли значительную часть мусора на свалку «Дюны».
— Было дело.
— Если взять за основу нашей с вами сметы себестоимость вашего самовывоза с территории фабрики, не включая в нее штрафные санкции от города, да накинуть на нее умеренный и приличный процент рентабельности, то…
— Пятнадцать процентов.
— Как пятнадцать? Двадцать пять?
— Раньше двадцать пять, ныне пятнадцать. Со временем представления об умеренности и приличиях меняются.
— Давно ли так?
— Лет восемь уже.
— Да, небогато, если представить объем и смысл предстоящего.
— Может, вам заложить в вашу с нами смету и положить на себестоимость общефабричные накладные расходы?
— Хорошо бы. А сколько это?
— Около двух тысяч процентов. Но тогда, чтобы расплатиться с вами, нам придется продать с себя все, вплоть до фабричной трубы.
— Ага, господин Яблонски. Это вы опять так шутите? Изволите надо мною прикалываться?
— Что касается уровня накладных общефабричных расходов, я не шучу и не это… не прикалываюсь, как вы изволили сказать. Они под две тысячи, увы. В других госпредприятих бывает и повыше: социалка, бесхозяйственность, гражданская оборона, безвозмездные перечисления…
— Я не о них.
— В остальном же, господин Сигорд… Погодите. Я прикрою дверь, а то от этих сквозняков и до пенсии мне будет не дожить.
— А-а…
— Год еще, отвечаю, до этого вожделенного дня, меньше года, гораздо меньше. Вот-с. Кофейку, чайку не желаете?
— Нет, спасибо.
— С вашего разрешения, я себе налью. Расслабьтесь, все равно спешить вам некуда, у нас в управлении тотальный обеденный перерыв; а мы с вами продолжим говорить о деле. На чем мы остановились?
— Что я хочу обмануть фабрику в вашем лице и загибаю невиданные бабки за свои мелочные услуги.
— «Загибаю невиданные бабки»? «Прикалываюсь»? Неужто я действительно употребил все эти кошмарные жаргонные словечки?
— Нет, нет, это я самостоятельно попытался перевести для себя на барахольский язык. По роду своих дел я часто проезжаю мимо барахолки. Но мне, так же как и вам, вполне доступен иной язык. Даже если вам кажется иначе.
— Не сердитесь, господин Сигорд. Давайте будем относиться к людям теплее, и начнем-таки с вас и с меня.
— Не возражаю.
— Мусор, опилки наши, очистки, ошкурки, оттески — стоят денег. Я восемнадцать лет стою, теперь сижу — раньше бегал — на этой должности и все о ней знаю, вы же понимаете. Так вот, когда я был помоложе, я осаждал последовательно всех четверых директоров нашей лавочки, и главных инженеров без счета, и предлагал им… О, вы не представляете, что я им предлагал и что находил! Дорожное строительство, цирки, зоопарки, высотное и малоэтажное строительство, парковое благоустройство, метрострой — всюду, всюду мы могли бы получать денежки за свои отходы — и нигде их не получили. Сами могли бы перерабатывать и продавать — никс нихиль!
— Почему?
— А зачем? У нас был договор с военными. Что еще надо?
— А деньги?
— А деньги государственные, и размеры премий, бонусов, окладов никак не зависят от успехов нашей фирмы «Сказка».
— Но ведь вы же сами сказали, что договор с военными прекращен…
— Во-первых, я вам этого не говорил, и на любом следствии отопрусь. Вы сами разнюхали, а где — не мое дело.
Сигорд впервые за весь визит улыбнулся.
— Ладно, сам разнюхал, я не против. Давайте и мне чайку, если можно… без молока и послабже, с кипяточком. А во-вторых?
— Во-вторых… Вы знаете, господин Сигорд, я не антисемит, у меня есть друзья среди евреев… Столько хватит, или долить?..
— Ну, это за километр видно, господин Яблонски!
— Напрасно смеетесь. Но когда я смотрю на господина Моисея Левицки, нашего главного инженера, я очень нередко думаю, что другой Моисей напрасно так скоро вывел евреев из пустыни в людные места, слишком много идиотских генов осталось внутри бедного еврейского народа! Месяц назад я к нему подходил — и что вы думаете?
— Что вы это сделали в последний раз.
— Да. Вы что, подслушивали мои мысли? Он вообще меня чуть не уволил, запердыш. Они уже, оказывается, нащупали каналы в Министерстве Обороны и в Секретариате Президента, и в скором времени надавят на нужные клавиши, вы же понимаете! И нам опять позволят вывозить мусор на другой военный полигон! А моя задача — тихо досидеть до пенсии. Тихо сидеть и тогда никто не даст мне пинка. Так он сказал прямым текстом.
— Я всегда подозревал, что процент ослов среди евреев — тот же, что и у негров.
— Нет, ну все-таки пониже, наверное. Хотя я не расист…
— Угу, не расист, и у вас есть друзья среди негров.
— Нету ни одного, но все-таки я не расист, или ненастоящий такой расист, игрушечный.
— Знаете поговорку на этот счет?
— Нет. Какую поговорку, господин Сигорд?
— Если белый человек не любит краснокожего — он расист, если краснокожий не любит белого — он индеец.
— Смешно. На чем я остановился?.. Да, и поэтому ваши стимулы мне очень даже понятны: срубить с нас за избавление от отходов и симметрично срубить с кого-то за поставленное сырье. Не так?
— Сказано остроумно.
— Нет, ну не так, что ли?
— Так. Но.
— Как всегда это «но». Куда же нам без него, без этого важного слова. И что — но?
— Любая идея только тогда хороша, когда она воплощаема. В результат. В деньги. В мечту, на худой конец. Иначе все люди лежали бы себе на тахте и фонтанировали бы себе миропотрясающими идеями. И гребли бы деньги лопатами непосредственно из вакуума. А трудились бы за них морлоки.
— Кто, простите?
— Не важно. Плебеи, роботы…
— А кто вам сказал, что ваша идея воплощаема?
— Вы.
— Я?
— Да. Не от скуки же вы прикрыли двери кабинета и поите меня чаем из личных запасов?
— Конечно. Но мои стимулы шире взятки, если вы про это намекаете.
— Насколько шире?
— Мне до пенсии осталось несколько жалких месяцев и я надеюсь их дожить и доработать. Вы видите, как я сед в свои шестьдесят. А ведь мы с вами, где-то, однолетки, ведь так?
— От души вам желаю этого. Примерно да, ровесники.
— Да, спасибо. Но дожив, я собирался планировать жить дальше, а тут вы.
— Что я? Помеха?
— Надежда.
