права на подарок еще не перешли к Нине полностью. Когда Наташа сняла пальто, девочки кинулись рассматривать ее платье, безусловно самое красивое, и Сережа даже пожалел Нину, которая одна осталась стоять в стороне.
За праздничным столом в уголке рядом с Ниной устроилась ее мама, старавшаяся незаметно руководить ребячьим пиршеством, подкладывать в тарелки лакомства и наливать фруктовую воду в бокалы. Все равно угол, где сидел в з р о с л ы й, вызывал у всех невольное опасение. Поэтому всеобщим вниманием пользовалась одна Наташа, — рядом с ней смеялись и разговаривали, именинницу же окружало молчание.
Стали танцевать, но от грузных прыжков Нины зазвенела посуда, и танцы пришлось заменить тихими играми. Нина предложила лото, Наташа — испорченный телефон. С Наташей привыкли соглашаться, и на телефон сразу же нашлись охотники, к Нине же присоединилась лишь тихая Ира, словно для р а в н о в е с и я пересаживаясь с перегруженной кормы прогулочной лодки на нос, где никто не сидел.
Варя Пальцева возглавила сторонников Наташи, среди которых был и Сережа. Стали играть: на диване — в испорченный телефон, на кресле — в лото. Диван под водительством Вари выл и квакал, чтобы помешать играм противников. Кресло замолкло и обидчиво засопело, а затем Нина и Ира побежали жаловаться.
— Что у вас стряслось? Почему слезы? — спросила Нинина мама, уже тоном своего голоса заранее упрощая проблему до величины незначительного и забавного происшествия, разобраться в котором труда не составляет.
Она весело обратилась ко всем, словно с л е з ы были всеобщим достоянием, но при этом тихонько привлекла к себе дочь в знак утешения, предназначавшегося для нее одной.
— Мы играли, а они нам все портили, — пожаловалась Нина.
— Это кто же они? — поинтересовалась мама, словно ей хотелось не столько обнаружить виновных, сколько выявить отличившихся в лучшую сторону.
— Варя и Наташа…
— Девочки, ссориться не надо! Договорились? — приветливо сказала мама, избегая смотреть на в и н о в а т ы х и как бы исключая их из этой приветливости, отчего ее просьба, адресованная им, приобретала характер легкого внушения.
— Договорились!! — восторженно пообещала Варя Пальцева, сияя доброжелательностью к Нине, которая могла быть засвидетельствована ее строгой мамой.
Порядок был восстановлен, и игры сменило музицирование. Уместив задик на стопке клавиров, Нина подняла крышку пианино, на полировке которого блеснуло золото латинских букв, и стала играть адажио. Наташа тоже вызвалась сыграть польку, но с первой же ноты стала сбиваться и путаться, и ей пришлось пристыженно слезть с клавиров. Тут к пианино подошла тихая и молчаливая Ира, которая доиграла Наташину польку с такой ловкостью, что ей зааплодировали. Ира оказалась в центре внимания. Ее заставляли снова и снова повторять все ту же польку. Больше привыкшая преклоняться перед другими, Ира была смущена и озадачена и лишь ждала повода отказаться от своего преимущества в пользу Наташи или Нины, но те, напротив, были согласны уступать ей во всем, лишь бы ни в чем не уступать друг другу.
И странная вещь: Ира вдруг показалось Сереже самой красивой, и он удивился, что не замечал этого раньше, а о Наташе он думал теперь п р о с т о т а к, и когда она звонила по телефону домой, он мешал ей набирать номер, дурачился и, передразнивая ее, пищал в трубку:
— М-м-мамочка! Твоя дочь объелась миллион-триллионом пирожных!
Наташа досадливо морщилась, била его по рукам и отталкивала от телефона, но Сережа не унимался, и так они враждовали до тех пор, пока не разошлись по домам.
В середине ночи он проснулся от шума дождя и от сверкания молнии и стал звать бабушку, спавшую в соседней комнате.
— Не бойся. Дождь скоро кончится, — сказала она, подойдя к его кровати.
— Это гроза? — спросил он, обеспокоенный тем, что она считала его вправе испугаться.
— Нет, просто дождь. Майский.
Он задумался, верить ли этому успокаивающему объяснению: грозы он всегда боялся.
— А почему же молния? — решил все-таки спросить Сережа.
— Летом все дожди с молниями. Спи, — сказала бабушка. — Никакой грозы нет.
Переселились на дачу. Первый день прошел в хлопотах, мать и бабушка мыли окна на террасе, сушили на солнце отсыревшие за зиму подушки, а отец жег прошлогодние листья. На следующее утро договорились встать рано, чтобы идти за сморчками в лес. Утром моросило, но облака вскоре зарозовели, и стало проясняться. Сереже как заправскому грибнику дали ведерко и палку, и в лесу он носился от кочки к кочке, изнывая от нетерпения найти гриб.
Они пересекли овраг и рассыпались по березовой роще. Под ногами чавкала вода, и до головокружения остро пахло весенней сыростью. На привале бабушка раздавала бутерброды и кофе из термоса.
В лесу пробыли до полудня, и в дубовой роще грибников застала гроза, которой Сережа совсем не испугался. Посыпался град, крупной солью засыпая дорогу, и Сережа выскочил из-под большого дуба и закричал:
— Снег! Снег!
— Не смей брать в рот, — сказала ему бабушка, вновь затаскивая его под укрытие.
Обедали и пили чай в дачном саду, куда с террасы вынесли стол и посуду. Бабушка, грузно наполнявшая собой плетеный стул, разливала всем борщ.
— Проголодался на свежем воздухе? — спросила мать у Сережи.
— Он чем-то расстроен, — заметила бабушка, и Сережа стал с аппетитом жевать, стараясь рассеять подозрения взрослых.
Взрослые заговорили о том, что надо разведать новые места для купания, купить резиновые сапоги и пересадить малину подальше от колодца.
Когда отец рассказывал какую-то историю и все готовы были рассмеяться, Сережа вдруг рассмеялся в том месте, которое совсем не было смешным, и все с удивлением обернулись к нему.
— Я же говорила, он чем-то расстроен!
Бабушка даже отложила ложку, сама пораженная тем, насколько она оказалась права.
— Что с тобой, Сережа? — спросила мать. — Ты не заболел?
— Просто дурачится, — сказал отец, недовольный тем, что его перебили. — Слушайте дальше!
Мать и бабушка, едва улавливая смысл рассказа, искоса поглядывали на Сережу.
— А мы скоро поедем в Москву? — спросил он как можно бодрее, чтобы взрослые, столкнувшись с его желанием вернуться в Москву, не подумали бы, будто ему плохо на даче.
— Вот тебе и раз! Только что приехали — и уже возвращаться!
Бабушка, довольная, что уличила Сережу в явной несуразице, поудобнее села на стуле.
— В Москву мы вернемся осенью, — сказала мать.
— Да зачем тебе в Москву-то? — спросил отец.
— Там Наташа, — прошептал он почти беззвучно.
— Что еще?! Какая Наташа?! — удивилась мать.
— Да господи, Лидина девочка, ты же помнишь! — объяснила бабушка на правах знатока Сережиных причуд и капризов.
— Ах, вот оно что! Мы можем пригласить Наташу к нам, если тебе очень хочется ее увидеть, — сказала мать. — Пригласить?
Сережа молчал.
— Пригласить или нет? — повторила она свой вопрос.
— Он сам ничего
