- Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь разницу между родиной и сволочным государством, - я повернулся к ней. – Государством, которое до сих пор так и не дотумкало, что тот, кто не хочет кормить свою армию, будет в итоге кормить чужую. И если этого до сих пор не произошло, то только из-за тупых идиотов, которые за три копейки денег почему-то все-таки стараются этого не допустить. Ну идиоты же, что с них взять, кроме анализов? Чтоб тебе было понятнее, между родиной и государством такая же разница, как между эротикой и порно. Эротика – про людей и про чувства. Родина – тоже. А порно – про члены. Или про членов. Различных государственных органов. Которые принимают решения, что военные должны быть сыты своим патриотизмом, нехрен их баловать. Пусть сосут… лапу.
- Короче, - Жанна встала, - я надеялась, что ты с ним поговоришь. Попытаешься переубедить. Исходя из своего опыта. А ты, смотрю, только рад. Ну как же, продолжатель славной пограничной династии Лактионовых. А он потом еще какой-нибудь дуре жизнь сломает. Которая поверит, что с милым рай в шалаше. Да таким, как вы, надо законодательно запретить жениться и размножаться.
- На выход! – кивнул я в сторону двери.
- Я и сама уйду, - она сощурилась так, что глаза превратились в две узкие щелочки, а лицо стало напоминать жуткую маску. - О чем с тобой разговаривать? Мать права. Каким ты был солдафоном, таким и остался. Ать-два, левой-правой. От забора до обеда. Как только она тебя терпела столько лет?
- Ну да, прямо святая мать Полина. Знала б ты…
Тут я прикусил язык, потому что едва не сказал кое-какой правды об этой почетной святой великомученице нашего королевства. Ну уж нет, не хватало еще опуститься до ее уровня. Пусть копошатся там без меня.
Жанна развернулась и пошла в прихожую, вколачивая в паркет каблуки. Открылась дверь, захлопнулась. Я залпом допил остывший кофе, сварил еще, сдобрил изрядной порцией коньяка. А потом взял телефон и нашел в контактах номер. Не Мишкин, конечно, какие гаджеты на заставе. Начальника Благовещенского погранотряда. Лактионов я – или где?
[1] «Есть такая профессия – родину защищать» - цитата из кинофильма "Офицеры"
[2] «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя» - Евангелие от Иоанна 15:13
=41
Знакомы мы с ним не были, но граница – свой особый мир, где все связано. И мы с ним – тоже. Даже не через шесть пресловутых рукопожатий, а всего через одно. Через бывшего командира отца – начальника погранзаставы в Ахалцихе. Как оказалось, они поддерживали отношения и после того, как мы перебрались в Прибалтику. Созванивались, изредка встречались, когда оба вышли на пенсию. Я с ним увиделся только на похоронах отца и был очень удивлен, поскольку Иван Сергеевич жил в Архангельске – не ближний свет.
«Звони, не пропадай, - попросил он. – Ты вот не помнишь, а кто тебя на коня первым посадил? Дядя Ваня».
Я звонил, поздравлял с праздниками. Последний раз – с двадцать третьим февраля, за два дня до смерти матери. Как раз тогда и рассказал, что Мишка служит в Приамурье.
«Да ты что?! – удивился он. – Здорово. Еще один наш, погранец. Запиши телефончик прямой командира Благовещенского пого, на всякий случай. То есть Амурской управы, чтоб их разорвало. Вдруг пригодится. Если что, на меня сошлешься».
Я тогда улыбнулся. Уже лет пятнадцать не было ни застав - погзов, ни погранотрядов - пого. Переименовали в отделения и управления. Но это не прижилось. В документах – да, а называли все равно по-старому. Особенно те, кто с детства на границе. Телефон записал, хотя использовать не собирался – зачем? И вот ведь правда пригодился.
«Кстати, я говорил, что Макс[1] тоже в Питере? – спросил Иван Сергеевич. – Нет? Ну так вот. Капитан медслужбы, хирург. В Военмеде оперирует. Дать телефон, пока записную книжку не закрыл? Помнишь, как он за тобой хвостом ходил везде?»
«Еще бы. Да только он меня вряд ли помнит. Когда мы уехали, ему года три было, вроде».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Ну, может и не помнит. Но телефон все равно запиши. Хороший врач никогда лишним не будет. Если что, напомнишь, как ему сказки про Кощея рассказывал, а он потом по ночам не спал».
Максу я тоже так и не позвонил. Сказки про Кощея были очень уж хлипкой ниточкой, чтобы налаживать отношения через тридцать с лишним лет.
- Лактионов? – переспросил начальник отряда… то есть управления. – Это не тот, который в Калининграде? Который с Фокиным служил?
- Сын. А мой сын у вас служит. В Шимановске.
- И чего?
- Поговорить с ним надо.
- Ну ядрен батон, а чего мне-то звонишь, а не на заставу? Телефона нет, что ли? Хотя да, туда лучше без уважительной причины не соваться. Есть причина? Нет?
- Нет. Но есть. Очень надо.
- Ясно. Ладно, жди, все сделаем. Перезвонит.
Звонить на заставу, чтобы поговорить с рядовым, - для этого действительно нужна была очень важная причина. Врать и придумывать что-то не хотелось. Использовать личные связи тоже, но все лучше, чем дожидаться, пока Мишка сам соизволит объявиться. Звонил он обычно из увольнений, с переговорного пункта в городке.
Минут через сорок телефон ожил.
- Па, что случилось? Меня с занятий содрали, сказали: бегом к начальнику, позвонить отцу.
- Узнал интересную новость.
- Черт! – буркнул Мишка. - Так и знал. Не хотел никому говорить, пока не подпишу контракт. Но мать насела, когда звонил. Когда приеду, что буду делать. Ляпнул сдуру. Просил же молчать.
- Жаннетта у меня только что была. По пути из Москвы в Европу. Рассчитывала, что я постараюсь тебе переубедить.
- Понеслась п… по кочкам. Вот овца!
- Так, давай без мата в эфире, - попросил я. – Успеешь еще командный язык в совершенстве освоить. Отговаривать не собираюсь – с какой стати? А вот почему от меня это тайна, прям так зацепило, что ни спать, ни кушать. Понимаю, мы не близкие друзья, к сожалению, но все равно думал, мне первому сообщишь.
Мишка тяжело вздохнул.
- Пап… Ты сейчас звонил начальнику управления, он – начальнику заставы. Чтобы я перезвонил тебе. Вот поэтому я и не хотел, чтобы ты знал. Пока. Чтобы не пытался использовать свои личные связи. Ни для чего. Ни место потеплее, ни должность получше. Ничего не надо. Не обижайся, но я всего добьюсь сам. Или не добьюсь – но тоже сам. Скажи, ты деда просил помочь, когда институт заканчивал?
Предательски защипало в носу. Всплыло как наяву…
До распределения оставалось дней десять, меня отпустили в увал. Отец тогда был начальником Калининградского погранотряда, дослуживал последний год до пенсии. Когда я пришел домой, Полина, от которой остались одни глаза и грудь, кормила трехнедельную Жанну. Рядом, держась за стул, топтался и ныл годовалый Мишка. Поцеловав Полину в макушку, я подхватил его на руки, и в этот момент меня позвал отец.
«Ну что? – спросил он мрачно, когда я вышел на кухню. – Еще не сказали, куда зафигачат?»
«Нет пока, - насторожился я. – А что?»
«А то. Я узнал. В Борисоглебск поедешь».
«Подожди. Это же где-то под Ярославлем? Или под Воронежом? Что мне там делать?»
«Учи матчасть, чучело. Это погранпереход к норвегам. Заполярье».
Я ошарашенно молчал. Учитывая мой семейный статус и двоих детей, мне обещали какую-нибудь заставу поблизости. Рядом с домом, считай. И вот такой сюрприз.
«Ну и что теперь? С двумя малыми? Хрен на узел завязывай, если до такого возраста дожил и резинками пользоваться не научился».
Сказать на это было нечего. Резинки мы с Полиной оба презирали. А ничего другого, пока кормила, врачи не рекомендовали.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Сейчас можно и так, - уверяла она. – Кормлю же».
Мне бы включить логику: откуда тогда на свете берутся погодки? Но какая, нафиг, логика, когда от желания в глазах темнеет?
«Короче… попробую что-нибудь сделать. Вони, конечно, будет – не оберешься. Пристроил Лактионов сыночка под крылышко. Но куда деваться? Город точно не обещаю, разве что Нестеров или наш Озерск. Поживет пока Поля у нас, потом приедет к тебе».
