Сначала этот ракетный двигатель был задуман как автономный, самостоятельный, трехкамерный, но потом решили сделать его однокамерным и поставить в качестве вспомогательного мотора на пикирующий бомбардировщик, а потом и на два-три типа истребителей. Ракетный двигатель установили в хвосте двухмоторного Пе-2, а к поршневому мотору М-105 разработали новый редуктор с приводом, установили насосную систему для питания ракетного двигателя азотной кислотой и керосином. Двигатель в полете работал всего десять минут, но в то время и это было немало. Каждому из создателей хотелось испытать его в воздухе. Королев, который сам был летчиком, добился разрешения участвовать в полетах. В качестве экспериментатора разрешили летать и Д. Д. Севруку.
«Я, наверно, был одним из немногих в стране, а может, и в мире, летающим арестантом, – вспоминает профессор Д. Д. Севрук. – Самолет трехместный, летали мы в такой компании: летчик А. Г. Васильчен- ко, место штурмана занимал ведущий инженер Боку- нов, а я, как ведущий по двигателю, командовал парадом й сидел в хвосте на месте стрелка-радиста».
В хвосте оборудовали щиток управления двигателем и измерительную систему. На земле барокамеры не было, и пришлось все отрабатывать непосредственно в полете. Помучились с системой зажигания – на земле одни условия, а в воздухе другие. Провели пятьдесят полетов.
Однажды, когда проверяли скороподъемность при запуске двигателя, с земли Пе-2 приняли за немецкий самолет. Пожалуй, за всю войну это была единственная боевая тревога, и все, что могло стрелять, било по самолету. Разрывы поднимались все выше, но зенит- чики-то не знали, какой двигатель стоит на этом самолете, и не рассчитывали на такую скороподъемность. Однако велик был риск гробануть единственный самолет с ракетным двигателем, да еще построенный людьми, для которых он – надежда на освобождение. Радиосвязи не было, но ракетный двигатель вытянул самолет на 8 тысяч метров, и лишь тогда его выключили. «И тут я почувствовал слабость, – говорил мне Д. Д. Севрук. – Оказывается, с полутора до восьми километров я летел без кислородного прибора».
Отвернули на восток, где было поменьше зениток, а потом перешли на бреющий полет и сели на свой аэродром – уже в темноте. Первым их встретил начальник ОТБ полковник госбезопасности Бекетов. Подбежал бледный:
– Живы? Это я забыл предупредить. Виноват перед вами.
Вольнонаемные да и начальство уже стали хорошо относиться к заключенным.
Талантливому человеку нужно создать условия для работы, и он будет работать. Стечкин много сделал в эти непростые годы, а работы все прибавлялось. А когда начали испытьюать готовые конструкции на земле и в небе, свободного времени почти не стало. Но если оно появлялось, все собирались в общих комнатах своего «общежития» и вместе отдыхали.
«Стойко и мужественно переносил он все, что было связано с этими годами,- говорил А. Д. Чаром- ский. – Без тени раздражения, с философским спокойствием иногда повторял он слова вольтеровского мудреца, что все к лучшему в этом лучшем из миров».
В Казани их было человек шестьдесят, многие работали вместе в Тушино, да и раньше знали друг друга. Жили дружно. В одном доме работали, ели и отдыхали. Кровати Стечкина, Королева и Глушко стояли рядом, а всего в комнате было человек двадцать. Нужна была какая-то разрядка, и друзья начинали бороться меж собой. Больше всех доставалось Королеву. Крепкий, коренастый, он начинал бороться сразу с двумя, и худющие Стечкин и Глушко обязательно заталкивали его под кровать…
Сами создали у себя ресторан под названием «Лиссабон». Там устраивали чае- и кофепитие- единственное удовольствие, которое позволялось. В годы войны в Казани почему-то оказалось много дешевого кофе, купить его можно было свободно. У того, кто не съедал свой хлебный паек, за несколько дней скапливалась буханка, ее отдавали вольнаемным для продажи на базаре и на эти деньги покупали кофе в зернах. Его жарили в одной из лабораторий, и после ужина, часа через два после работы,- рабочий день длился формально 10 часов, а практически был неограниченным,- собирались в одной из больших комнат, где стояло несколько столов. Разливали кофе, заваривали черный крепкий чай. Каждый вечер приходили человек десять-двенадцать завсегдатаев- Королев, Глушко, Чаромский, ]^дский, Севрук… Стечкин был одним из наиболее аккуратных посетителей «Лиссабона». Приходили не только те, кто работал в этом же здании этажном выше, в КБ, но и с завода – отдохнуть, поговорить. Борис Сергеевич, как самый бывалый, рассказывал много интересного, шутил, и все, разумеется, это настроение поддерживали. Вспоминали эпизоды прошлой жизни, может, и не очень веселые с точки зрения сегодняшнего дня, но рассказывали со смехом. Видно, человек так устроен и настолько силен, что проходит время, и он о самом горьком в своей жизни говорит с улыбкой или как о само собой разумеющемся.
– Иду, бывало, по снежной равнине и мечтаю: вот бы хлебную корочку сейчас! – говорит Королев.- И вдруг смотрю: на пне лежит буханка хлеба! Закон Севера,
Другой посетитель «Лиссабона» рассказывает:
– Вот вы все смеетесь над моим старым кожаным пальто. А нас в Котласе посадили в трюм вместе с уголовниками. Ворье жуткое. А на мне это пальто. Правда, они меня называли из-за бороды батей и пальто не крали- в трюме его некуда было бы деть. Охрана перепилась, пропили все наши дорожные харчи. Иногда бросали в трюм воблу- кто поближе
6 Ф. Чуев 129 к люку сидел, тот и хватал. Мы смирненько себя ведем, а уголовники – этим ребятам терять нечего – кричат: «Жрать давай! Жаловаться будем!»
В люке показался начальник: «Кто кричал?»
Выдвинулся матерый вор, который сам не крал, а других посылал: «Ну, я кричу. Ну и что. Жрать давай!»
Начальник сдал назад и распорядился насчет еды. Тогда этот тип говорит мне: «Пойдешь со мной в каптерку и, когда нам будут выдавать продукты, распахни свое пальто и прикрывай меня». Я так и сделал. Стою с раскрытым мешком, жду, пока набросают хлеба и рыбы на всю нашу братию. А когда пришли в трюм, вор распахнул свою куртку и как начал вываливать рыбу – больше принес, чем я в мешке. Правда, много ее сразу не съешь, да и воды нам мало давали – ведро спустят, и ладно. Но на всю дорогу едой были обеспечены. Вот у меня какое пальто!
И снова всем почему-то весело: видать, вспомиили, сколько дыр и несусветных заплаток на этом повидавшем разную жизнь пальто…
В свежем номере «Правды» прочитали о награждении общего знакомого – А. А. Микулина. Стечкин сказал о своем родиче:
– Да, теперь он имеет все звания и награды, теперь ему осталось только посидеть!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
