– Дальше? Нет, теперь будет про раньше… Расскажите нам о вашей младшей сестре… Клюва. Ведь вы так подписывались в записках, которые отправляли Ангелине Майер?
Она долго молчала, глядя в никуда.
Так долго, что Фарид открыл рот, чтобы задать вопрос. Взглянул на Никонова и рот захлопнул.
– Клюва… – сказала она наконец. – Я совсем о ней забыла, о Клюве. Шесть лет эта кличка была моим проклятием, потом я её стряхнула и забыла. Но она всплыла со дня реки. Волги!..
И она захохотала, некрасиво открыв рот.
Никонов кивнул, и Фарид поспешно налил и подал Валерии стакан воды. Она выпила несколько глотков и вежливо поблагодарила. Потом посмотрела на Глеба так, будто увидела его впервые.
– Интересно было бы написать ваш портрет, – сказала она и наклонила голову вбок, глядя круглыми глазами, так что снова стала похожа на большую птицу. – Наверное, уже не выйдет. Или в тюрьме не запрещены карандаши?
– Расскажите, пожалуйста, что произошло в день похорон Ангелины. Вы ведь там были?
– Была. Я должна была удостовериться, что умерла именно она. Вы ведь знаете, что она сделала?
– Знаем.
– Понимаете, всё пошло не так, – Валерия поискала что-то в карманах, сыщики напряглись, но она достала пачку табаку и ловко свернула папироску, потом усмехнулась. – Я иногда курю, когда точно знаю, что муж не увидит.
– Вы именно поэтому открыли настежь окно в гостиной в квартире Майеров? Чтобы не оставалось запаха табака?
Никонов изо всех сил старался поддерживать этот лёгкий, почти светский тон разговора, и чувствовал, что с каждой минутой это даётся ему всё труднее.
– Да-а! А вы молодец. Соображаете… Хотя и не очень быстро. Так что вы хотели узнать? Ах да, в день похорон… – Валерия помолчала. – Я уехала с кладбища, пришла домой и попыталась работать. Потом достала снимки Стаси… Она такая красивая! Ей бы сейчас было двадцать семь, ровно столько же, сколько было Ангелине, когда… Когда всё произошло. Вы знаете, я так долго её искала! Заявила в городскую стражу, но они ничего не смогли выяснить, только узнали, что Стася шестнадцатого уехала в Кинешму. Рейсовым омнибусом. Водитель её видел и запомнил, но дальше следы потерялись. Я ждала месяц, потом стала искать сама. Обошла всех знакомых в Костроме, потом в Кинешме. Узнала о смерти Ангелины… – она махнула рукой. – Долго рассказывать. Я поверила, что Ангелина погибла, а Стася просто куда-то уехала искать счастье. Перебралась в Москву, вышла замуж за Лукьянова… Вы не думайте, мы неплохо жили! Он выполнял все мои желания. Я закрывала глаза на его мелкие грешки.
Госпожа Калинец-Лукьянова прервалась, чтобы потушить окурок. Потом посмотрела на сыщиков, наморщила лоб, будто пытаясь вспомнить, кто они такие и вежливо спросила:
– Кофе не хотите?
– Нет, спасибо! – отказался Глеб. – Давайте не будем прерываться.
– Ну, воля ваша. Да уже почти всё. Как-то в один прекрасный день… в июне, кажется, я увидела эту тварь вместе с моим мужем, и ни о чём больше не могла думать. Наняла частного детектива, чтобы он проследил, где они встречаются, изучила её жизнь… Жизнь! – тут голос Валерии дрогнул. – Она убила мою девочку, мою Стасю, и живёт теперь в своё удовольствие!
– Но вы ударили по голове не Ангелину Майер, а её мужа. За что?
– У нас был договор, – Валерия вытерла навернувшиеся слёзы и посмотрела прямо в лицо Никонову. – И если бы он выполнил свою часть, все были бы живы. Я просто хотела, чтобы Ангелина пережила такой же ад, какой когда-то достался мне. А Антон… Он слабый был, – она неожиданно улыбнулась, и Глеба замутило от той концентрированной ненависти, что сквозила в этой улыбке. – Ему просто не хотелось разводиться, делить имущество, куда-то переезжать. Он так и сказал мне: «Вот бы её просто не было. Представляешь, я просыпаюсь утром, а её спальня пуста, в шкафах ни одной тряпки, и никаких баночек с кремами в ванной».
– И в чём заключался ваш план?
– Ангелина очень прямолинейна. Всегда была такой, и с годами не изменилась. Она не умеет приспосабливаться к обстоятельствам, только давить или отступать. Ещё в те времена, если ей попадалось что-то непонятное, Ангелина делала вид, что этого нет. Пока могла. А когда не замечать несоответствие выдуманного мира и реального становилось невозможно – убегала. Я планировала свести её с ума. Довести до психоза и бегства.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Записки?
– Записки. Снимки Стаси, живой и… уже нет. Исчезновение чего-то привычного. Антон должен был передвигать предметы в её части квартиры, подбрасывать что-то, что она выкинула, или, например, заменить шарф, жакет, джемпер на такой же, но другой расцветки. Как-то так. Ну, и ещё по мелочи, некоторые добавки к вечерней порции келимаса.
– Какие именно?
– Не помню, – вяло ответила Валерия. – У меня записано, я скажу вам… потом.
– Что произошло после похорон Ангелины?
– Он обвинил меня в её смерти. Нет, сперва мы нормально разговаривали, он предложил вина… А потом с кем-то поговорил по коммуникатору и как с цепи сорвался. Размахивал руками, кричал, что его подозревают в убийстве, и что я в этом виновата. Попытался меня душить, ну, я схватила первое, что попалось. Пепельницу, да.
– А что вы искали в квартире?
– Снимки Стаси, те самые, которые Антон должен был подкладывать жене. Ну, и порошки, конечно. Не те это препараты, чтобы они просто так валялись в квартире у обычного мещанина.
– И куда всё это делось?
– Снимки сожгла, порошки высыпала в унитаз. Вытерла всё, к чему прикасалась, и ушла.
– Не всё, – заметил Глеб.
– Видимо, да, – со вздохом госпожа Калинец-Лукьянова встала. – Я взгляну, как там развесили картины, и буду в полном вашем распоряжении.
* * *
Лица сыщиков, собравшихся в комнате на третьем этаже здания в Панкратьевском переулке, отчего-то были смурны и невеселы.
Фарид Аббасов вертел в пальцах тот самый агрегат для нахождения потожировых следов и определения их давности. Раньше ему некогда было вернуть амулет маготехникам, теперь не хотелось. Иногда он рассеянно щёлкал кнопкой, и кристаллы в приборе начинали загадочно светиться.
Пётр положил перед собой стопку старых дел, взятых им в архиве, изучал и раскладывал в одной только ему известной последовательности.
Сазонов рассматривал в глянцевом журнале репродукции картин Валерии Калинец-Лукьяновой и вздыхал.
Старший инспектор Никонов только что передал прокурору полностью законченный отчёт по делу, включающий подписанные признания обеих убийц, удостоился похвал вышестоящих офицеров и донёс часть этих похвал до подчинённых. Те вразнобой поблагодарили и продолжили свои унылые занятия.
Глеб сел за свой стол и стал приводить в порядок документы, отбирая ненужное.
– Ну? – взорвался он через полчаса. – В чём дело?
– Давай, в следующий раз мы будем разыскивать какого-нибудь закоренелого гада, – выразил общее мнение Саша. – А тут… Этих тёток жалко куда больше, чем убитых.
– Жалко?
– Да, – хмуро кивнул Фарид.
– А Майеры, значит, негодяи, и убили их правильно?
– Да, – подтвердил Шкуматов.
– И мы, праведные, словно боги, имеем право решать, кому жить, а кому – нет?
– Ты не понимаешь! – взвился было Сазонов.
– А ну тихо! – рявкнул старший инспектор. – Никому нельзя лишать другого жизни. Никому. Что, эта Асель не могла найти другую работу? Такую, где ей бы не пришлось доносить на клиенток? Или не могла этих самых клиенток предупредить, что на них собирают досье? Но нет, она молчала, получала зарплату от шантажистки, а взорвалась, когда её допекли. Или, может быть, госпожа Калинец-Лукьянова не могла уйти от мужа, который ей изменял? Отчего, скажи, пожалуйста, дорогой мой младший инспектор Сазонов, она не заявила – да хотя бы в наш отдел! – о преступлении, совершённом много лет назад Ангелиной Майер, а решила мстить в ковбойском стиле? И ведь какую работу провернула! Сумела договориться с Антоном, убедила его, что с женой разводиться невыгодно, надо, чтобы та сама убежала. Записки посылала, доводя Ангелину до срыва… – Глеб тяжело вздохнул и махнул рукой. – Идите, ребята, отдыхать. Рабочий день окончен. Завтра жду вас в восемь, и, чует моё сердце, получим мы новое дело.
