– Я люблю тебя, Мара.
– Что ты делаешь на Рождество?
В разговоре повисла пауза. Маре показалось, что она слышит вздох.
– Ничего, – ответила ее крестная.
– Все изменилось, да? – сказала Мара.
– Да, – согласилась Талли. – И мне это очень не нравится. Особенно в такие дни, как сегодня.
Вот за это Мара и любила свою крестную. Талли была единственным человеком, который никогда не лгал и не говорил, что станет легче.
Первые несколько месяцев в школе в Беверли-Хиллз были настоящим кошмаром. Мара отставала по всем предметам, и ее оценки снизились. Программа была сложной и предполагала конкуренцию, но проблема заключалась не в этом. На уроках Мара не могла сосредоточиться, и ни один предмет не вызывал у нее интереса. В начале седьмого года ее вместе с отцом пригласили на беседу с директором и психологом. Сочувствующие взгляды, прищелкивание языком, беспрерывное повторение слов «горе» и «лечение». К концу беседы Мара поняла, что ждали от нее в этом новом, лишенном матери мире. И с трудом удержалась от признания, что ей наплевать.
А потом посмотрела в глаза отца и поняла, как сильно разочаровала его. «Чем я могу тебе помочь?» – тихо спросил он. Раньше Мара думала, что ждала именно этого, предложения помощи, но, когда он спросил, стало еще хуже. Мара поняла то, в чем не признавалась себе раньше. Она не хотела помощи. Она хотела исчезнуть. И теперь знала, как это сделать.
Не оставлять следов.
После этой беседы Мара притворилась, что все в порядке. По крайней мере, до такой степени, чтобы обмануть отца. Это оказалось до смешного просто. Пока она приносила хорошие отметки и улыбалась за ужином, он смотрел сквозь нее – был слишком занят работой. Мара усвоила урок: нужно быть послушной. Няня мальчиков, Ирэна – женщина с печальными глазами, которая при первой же возможности рассказывала, что ее дети выросли и уехали и у нее теперь уйма свободного времени, – тоже не обращала на нее особого внимания. Достаточно было сказать, что ее приняли в несколько спортивных команд, и Мара могла уходить и приходить, когда угодно. Никто не выражал желания посмотреть игру с ее участием и не интересовался ее успехами.
К выпускному классу Мара в совершенстве овладела искусством обмана. Каждое утро вставала вовремя и с затуманенными от ночных кошмаров глазами ковыляла в ванную. Она редко давала себе труд помыть голову или принять душ, даже в будни, перед школой. Это отнимало у нее слишком много сил. И ей, похоже, было абсолютно безразлично, как она выглядит.
Она оставила все надежды завести друзей в школе – да и не нужны ей эти пустышки, которые считают, что твоя ценность определяется стоимостью автомобиля.
Наконец наступил июнь восьмого года. Окончание средней школы Беверли-Хиллз. Вся семья собралась внизу, ждали Мару. Ради такого события прилетели бабушка с дедушкой и Талли. Они были полны радостного возбуждения, перекидывались такими словами, как «волнение», «достижение» и «гордость».
Ничего похожего Мара не чувствовала. Протягивая руки за выпускной мантией, она ощутила холодный, липкий страх. Дешевый полиэстер шуршал у нее под пальцами. Надев мантию и застегнув молнию, она подошла к зеркалу.
Бледная, худая, с припухшими глазами, под которыми проступали голубые тени. Почему никто из людей, которые якобы ее любят, не замечают, как плохо она выглядит?
Пока Мара делала все, что от нее требовалось – выполняла домашние задания, рассылала документы в колледжи и притворялась, что у нее есть подруги, – никто не присматривался к ней. Это был ее сознательный выбор, она сама так хотела – но все равно страдала. Мама обязательно заметила бы, как она несчастна. Это еще одна истина, которую усвоила Мара: никто не знает тебя лучше, чем мама. Сейчас она все бы отдала за тот взгляд – нет, юная леди, так не годится, – который когда-то приводил ее в бешенство.
Снизу послышался громкий голос отца.
– Пора идти, Мара!
Она подошла к комоду, не в силах оторвать взгляд от музыкальной шкатулки. От предвкушения сердце ее учащенно забилось.
Мара откинула крышку. Внутри лежал нож и десятки крошечных кусочков марли, коричневые от засохшей крови – реликвии, которые она не могла выбросить. Мара медленно раскрыла нож, закатала рукав и сделала быстрый, маленький надрез на внутренней стороне предплечья, где его никто не увидит.
И сразу же поняла, что лезвие вошло слишком глубоко.
Кровь потекла по руке, забрызгала пол. Ей нужна помощь. И не только для того, чтобы остановить кровотечение. Она не владела собой.
Мара спустилась в гостиную. Кровь капала на каменный пол у ее ног.
– Помогите мне, – тихо сказала она.
Первой среагировала Талли.
– Господи, Мара, – прошептала крестная и швырнула фотоаппарат на диван. Потом бросилась к Маре, схватила за другую руку, потащила в ванную и усадила на крышку унитаза.
За ними в ванную ворвался отец. Талли рылась в шкафчиках, разбрасывая куски мыла, расчески и тюбики зубной пасты.
– Что, черт возьми, происходит? – крикнул он.
– Бинты! – рявкнула Талли, опускаясь на колени перед Марой. – Быстро!
Отец исчез, но тут же вернулся с марлей и пластырем. Он стоял в стороне, растерянный и злой, пока Талли накладывала жгут, чтобы остановить кровотечение, а затем перевязывала рану.
– Ну вот, – сказала Талли. – Но мне кажется, надо наложить швы. – Она отступила, пропуская отца вперед.
– Боже… – произнес он, качая головой. Потом наклонился и посмотрел в глаза Маре.
Он попытался улыбнуться, и Мара подумала: «Это не мой папа, мужчина, который не может расправить плечи и редко смеется». Отец уже не был самим собой – не больше, чем она той дочерью, которую он помнил. Он даже поседел – когда это началось?
– Мара? Что случилось?
От стыда она не могла вымолвить ни слова. Хватит с него разочарований.
– Не бойся, – сказала Талли. – Когда ты просила помочь, то имела в виду лечение?
Мара смотрела в ласковые карие глаза крестной.
– Да, – прошептала она.
– Ничего не понимаю. – Отец переводил взгляд с Мары на Талли.
– Она сделала это специально, – объяснила Талли.
Мара видела растерянность отца. Он и представить не мог, что это – резать себя – помогает.
– Как я мог не заметить, что ты причиняла себе боль?
– Я знаю того, кто ей поможет, – сказала Талли.
– Здесь, в Лос-Анджелесе? – Папа поворачивается и смотрит на нее.
– В Сиэтле. Помнишь доктора Харриет Блум в моем шоу? Обещаю, что она примет Мару в понедельник.