– За одиночеством нужно было отправляться к амазонкам, а тут здоровый мужской коллектив. Не будет тебе ни сна, ни покоя, – сказал я, смущенно одеваясь, и быстро, не прощаясь, вышел за дверь.
* * *
Дежурным по полку я заступал впервые. Помощником дежурного, начальником караула был, а дежурным – никогда. Начало – развод караулов и наряда – прошло нормально. Хорошо, что нет Ошуева, большого любителя снять состав наряда с дежурства. Не успел принять оружкомнату и документацию у прежнего дежурного, (Аладушкина, как уже случилось происшествие. Пришедший сдавать пистолет дежурный по автопарку прострелил задницу (точнее сказать, бедро) помдежу. А дело было так.
– Коля, ты пистолет разрядил? – спросил Оладушкин взводного Колоколова.
– Ага. Кажется. Сейчас проверю, – ответил лейтенант и, не вынимая обойму, перезарядил пистолет. После этого отвел ствол в сторону и нажал на курок. Выстрел пришелся в стоящего у стены капитана. Раненый Рычагов взвизгнул и подскочил вверх метра на полтора, затем со стоном рухнул на пол, приземлившись на зад. Капитан взвыл, вновь подпрыгнул и упал в объятия Колоколова.
– Скотина! Изверг! Тебе мало коллекции духовских ушей, взялся за отстрел наших жоп! – рычал он на Колоколова.
– Прости, брат! – вскрикнул Николай. – Гадом буду, не хотел. Прости! – С этими словами он уронил ПМ на пол, и тот выстрелил еще раз, к счастью, не задев больше никого.
На выстрелы сбежались штабные. Пороховая гарь заполнила узкий коридор, а кровь, хлеставшая из раны, продолжала заливать пол.
– Заткни дырку рукой и в санчасть! – скомандовал начарт.
– Заткнул, все равно течет, – ответил Рычагов, прижимая платком дыру в штанах. – Не хочется умирать раненным в жопу!
– На руки и бегом в медпункт, не то со смехуечками от потери крови помрет. От идиотского ранения! – взвизгнул Оладушкин.
Шесть офицеров бегом поволокли подстреленного в бедро капитана в санчасть спасать от потери крови.
Командир раздавал виновнику происшествия затрещины. Вновь орал, что не доживет с такими мудаками до замены, что доведут его до инфаркта.
Один плюс в этой истории для Рычагова все же был. Получил позднее орден по ранению…
Я лежал на кровати и читал газету при свете ночной лампы. В своем углу в полумраке кряхтел, ворочался и пыхтел комбат. Он что-то бормотал себе под нос, потом несколько раз раздраженно хмыкнул.
– Василий Иванович! Свет мешает? Выключить? Будете спать? – спросил я, чувствуя некоторую неловкость.
– Да нет, нормально. Читай, просвещайся. Я тут молодость вспоминаю, подвожу некоторые жизненные итоги. Не отвлекай.
Ну что ж, не мешать так не мешать. Я и сам не особо настроен говорить. Искоса взглянув на Подорожника, я вдруг заметил, что он загибает пальцы, производя какие-то подсчеты. Дочитав газету, я встал, подошел к электрочайнику, налил себе кружку кипятка и насыпал заварки. Иваныч в это время громко выругался, чертыхнулся и начал что-то быстро писать на листе бумаги. Все продолжалось минут пятнадцать, пока я жевал бутерброд, прихлебывая его чайком.
– Комиссар! Налей и мне кружечку. Выпью, подумаю, может, кого еще забыл.
– А что вы вспоминаете?
– Молодость. Понимаешь, решил вспомнить, сколько в моей жизни было женщин и как их звали. Получается, то ли пятьдесят две, то ли пятьдесят четыре. Два эпизода какие-то смутные, и не могу понять, были они в жизни или нет. Четырех дивчин не могу вспомнить по именам, а половину лиц вообще не припоминаю. Только смутные очертания.
– Сами себе ничего не прибавили в количестве?
– Да нет. Вроде объективно. Точно, почти как в аптеке. Почти…
– И что, в памяти удерживаете всю полусотню?
– А чего? Имена ведь русские, наши. Правда, была одна чешка, одна узбечка и одна казашка. Но их я как раз помню отчетливо. Экзотика! Сбился в количестве Наташ и Людмил. Много их было: очень имена распространенные.
– И зачем это вам нужно?
– Э-э-э, молодо-зелено! То же моя коллекция! Я ее начал собирать еще в училище. Мне как-то прапорщик-инструктор на стажировке рассказал о своем хобби. Он шел к сотне любовных побед. Не хватало мужику два-три «скальпа». Я вначале подивился чудачеству, а потом принялся и сам на кору головного мозга откладывать любовные истории. Но я разнообразил свое увлечение. Хочу, чтоб не было мною не обласкано и пропущено ни одного имени. Собран целый венок из имен! А как звучат! Анжелика, Алевтина, Беата, Вероника, Валентина, Галина, Динара, Елизавета, Елена, Жанна, Зинаида, Ирина, Клавдия, Лариса, Марина, Надежда, Наталья, Ольга, Полина, Рита, Светлана, Серафима, Татьяна, Фирюза…
– Василий Иванович! Вы строго по алфавиту их распределяете или еще по годам знакомств?
– Понимаешь, Никифорыч, по именам интереснее. И самая главная моя сверхзадача, как по Станиславскому, – ни одного года вхолостую, только с пользой! Пока что получается.
– Гм… Рита – это вроде Маргарита. Неувязочка.
– Да, ты прав. На букву «эр» пока пробел. Не было ни Розы, ни Роксаны какой-нибудь. Время есть – полжизни впереди. Коллекция постепенно совершенствуется, пополняется.
– А на какие буквы еще имеются пробелы?
– На «У». Мечтаю познакомиться с Ульяной. Такое в наше время редкое имя! На буквы «X», «Ц», «Ч», «Ш», «ГЦ». С последней частью алфавита определенные проблемы. Испробовал я только Элеонору и Эльвиру, Юлию, Яну. А вот на проклятые шипящие согласные – загвоздка. Пробел. Где теперь найти Цирцею, Харлампию, Хиврю? Бр-р-р. Какое ужасное имечко! С такой и в постель не ляжешь. Разве что только где-нибудь за стогом. Есть балбесы, которые тупо бьют числом, а я под интерес. С каждым новым именем оживаю. Очередная Наташа или Ира, продублированные, мне уже не интересны и не заводят. Нет пробуждения чувств.
– А Наташка-«стюардесса» какая по счету в ряду?
– Шестая Наталья. Но тут, как говорится, не до выбора, а чтоб не усох и не вышел из строя прибор. За инструментом необходимо следить и ухаживать! И у меня к тебе сейчас большая просьба. Ты, я смотрю, газетку дочитал?
– Да. А что?
– Сходи, пожалуйста, в батальон, осмотри казармы, проверь наряд после отбоя. Часика два погуляй. Думал сегодня спокойно поспать, но что-то кровь от сладостных воспоминаний забурлила, закипела. Интерес поднялся. Будь так любезен – освободи помещение.
Я недовольно вздохнул, но принялся одеваться.
– Не обижайся, но тебе, Никифор Никифорыч, сейчас надо рыть носом землю! Ты в двадцать пять лет достиг того, к чему я пришел после тридцати! Работай! А я уже давно отдыхать должен. Знаешь, какое у меня золотое правило? Пахать, как папа Карло, первый год службы, создать себе имя и репутацию. После этого имя будет долго на тебя работать. Я вот сейчас лишь процентов на тридцать напрягаюсь, а претензий ко мне никаких. Механизм отлажен, крутится-вертится, коллектив сплочен и выдрессирован. Теперь настала пора трудиться моим заместителям, сохранять тщательно созданную структуру.
– Заместителям… Громко сказано. Замкомбата бронежилет к дверям прибил, забаррикадировался и выходит из комнаты только поесть и облегчиться. Начальника штаба после госпиталя и отпуска до Нового года не увидим. Зам по тылу себе новую должность обхаживает, а зампотех не расстается с гитарой и творит сонеты.
– Вот тебе и флаг в руки! Зарабатывай авторитет на новой должности. Ты, конечно, имя уже немного себе сделал, но в основном как боевик, а не как воспитатель и замкомбата. Иди трудись! И не стесняйся. Если вдруг понадобится освободить комнату, намекни – сразу уступлю поле битвы, пойду проверять наряд и караул.
– Спасибо за заботу! – Я вздохнул и вышел из комнаты, застегивая куртку на ходу.
* * *
В казарме буянил Бугрим. Разведвзвод был построен в коридоре у каптерок в одну шеренгу, все стояли, потупив взоры. Прапорщик держал за грудки двоих бойцов и тряс так, что они ударялись друг о друга головами, при этом он что-то грозно говорил сквозь зубы.
– Виктор! В чем дело? – спросил я, хмурясь.
– Зайдите к ним в каморку, товарищ старший лейтенант, сразу увидите это «дело».
Я толкнул ногой дверь и вошел в каптерку. За столом сидел солдат перед чистым листом бумаги, теребя в руках ручку. Лямин – мой недавний спаситель.
– Что случилось? – спросил я громко, и солдат, вздрогнув, поднял голову.
Огромный фингал окрашивал синевой правую половину лица, закрывая глаз опухолью. Бил левша. Левша у них во взводе Гостенков, он всегда этим козырял. Нос у солдата был как слива. Губа подбита. Вот оно, поле деятельности, о котором говорил Подорожник.
– Дружище, кто тебя так отделал? – поинтересовался я для порядка.
– Никто, упал. Споткнулся в темноте, – пробормотал боец.
– Ага, так я и думал. Три раза подряд и разными частями физиономии! Это работа Гостенкова?
– Нет. Я сам упал.
– Ладно, иди в ленкомнату, там пиши свои воспоминания.
Я выглянул из кабинета и позвал солдата:
