В богатых бакинских семьях отпрысков безбожно балуют, и вырастают они раскормленными, капризными. Поэтому многие скороспелые состояния так быстро, уже во втором или третьем поколении, разваливаются. А Саадат своего сына воспитывала с умом, строго. Знала, что главное – сызмальства закалить характер, остальное приложится. Когда шла с Туралом по улице и он начинал шалить, говорила ему слабым голосом: «Ах, Туралуш, что-то голова кружится. Возьми маму за руку, а то она упадет» – и малыш сразу чувствовал себя мужчиной, защитником. Заодно переставал безобразничать.
Еще очень важно для мальчика – научиться преодолевать страх, но при этом не пристраститься к риску. Обе эти крайности в жизни опасны, а для бизнеса губительны. Разумной храбрости, как всему на свете, можно научить. Чтобы победить боязнь, надо двигаться крохотными шажками, одерживать маленькие победы одну за другой. Взять ту же верховую езду. Однажды Саадат заметила, что Турал боится лошадей (выезд у нее, это правда, был чересчур лихой, из свирепых туркменских рысаков). Сначала купила карликового пони, ростом чуть выше табуретки. Бояться такого горбунка было совершенно невозможно, Турал катался на малютке с удовольствием. Теперь вот отдала сына в Пони-клуб, где лошадки уже побольше. А со временем, года через три-четыре, мальчик будет и на рысаках ездить. Весь фокус в постепенности.
Саадат беспокоилась, что ребенок растет без отца. В смысле без мужчины (покойный Валид-бек таковым считаться никак не мог). Из-за этого опасения, вероятно, перебирала со строгостью. Боялась вырастить маменькиного сынка, воздерживалась от нежностей. Хоть иногда прямо сердце разрывалось – так хотелось обнять, приласкать. Нельзя. По этой же причине – чтоб не баловали – с трех лет не подпускала к Туралу нянек, а служанок за сюсюканье наказывала. В конце концов придумала, как решить проблему – приставила к сыну правильного мужчину, гувернера. Теперь изредка позволяла себе роскошь: поцеловать Турала в лоб. Один раз, коротко.
Табака в папиросе оставалось еще на три или четыре затяжки, но Саадат мыслями уже переключилась с кейфа на заботы начинающегося дня.
Вечером предстояло трудное: переговоры со стачечным комитетом.
На предприятии «Валидбеков-нёют» никогда подолгу не бастовали, хозяйка умела поддерживать хорошие отношения с рабочими.
Дважды в год в сопровождении Гурам-бека она ездила в Персию вербовать рабочих-амшари, потому что они нетребовательны и почтительны к хозяевам. Каждого отбирала лично, после беседы. Чтоб был тихий, многосемейный, без дурного блеска в глазах. Платила Саадат всегда в срок и чуть больше, чем соседи. Особенно старательным давала премии. Если какое недоразумение или конфликт – сваливала вину на Гурам-бека и выступала примирительницей.
Но забастовка, начавшаяся месяц назад и постепенно распространявшаяся по всему Апшерону, наконец докатилась и до валидбековских промыслов. Четыре дня назад комитетчики передали пакет требований. Саадат изобразила отчаяние и даже заплакала, посетовала на вдовью долю. Попросила пять суток на обдумывание.
Торговаться она умела очень хорошо, мало кто мог сравниться с ней в этом благородном искусстве. Сбивать цену – наслаждение не менее сладостное, чем чувственные экстазы. Платя революционерам и хищникам-гочи ежемесячную дань, чтоб на буровых не было пожаров, Саадат каждый раз устраивала настоящий спектакль. Страшные люди уходили от нее измученными и вспотевшими, в полной уверенности, что выжали из вдовицы все соки. Она же рассматривала этот расход не как потерю, а как статью экономии. Из-за хороших отношений с бандитами (как идейными, так и безыдейными) можно было не содержать армию охранников. Выходило и дешевле, и спокойней.
Главное – не приходилось окружать Турала сворой телохранителей, как это делают другие промышленники, оберегая детей от похитителей. Что путного вырастет из ребенка, которого с утра до вечера опекают вооруженные до зубов громилы?
При Турале состоял только один человек – он был и гувернером, и защитником. Франц Кауниц, бывший лейтенант австрийской кайзерско-королевской армии, занимался с мальчиком гимнастикой, учил немецкому языку, хорошим манерам, а также самой важной науке: быть мужчиной. На случай неожиданностей (Баку есть Баку) в кармане у отставного драгуна лежал пистолет, которым Кауниц отлично умел пользоваться.
Саадат знала, что ей очень повезло с воспитателем. Из-за плохо гнущегося колена, напоминания о неудачных скачках, австриец покинул службу, отправился искать счастья в далекий нефтяной город, где вложил все свои сбережения в клочок земли. Многие играли в эту лотерею. Некоторым везло – на участке обнаруживали нефть. Но Кауниц вытянул пустышку. Тогда он пошел в гувернеры, чтобы накопить денег и снова попытать счастья, но не в привычках Саадат было отпускать полезных людей. Австриец жил у нее на всем готовом, получал генеральское жалованье, о нефти не вспоминал.
Одно время она подумывала, не взять ли рослого, немногословного, чертовски привлекательного блондина в любовники, но не стала. В любовники годятся две разновидности мужчин: либо совсем простые, либо очень сложные. С первыми хорошо страстно и бездумно покувыркаться в постели; со вторыми, наверное, интересно поговорить («наверное» – потому что в реальности мужчин второго типа Саадат пока еще не встречала). А Кауниц был не то и не другое. Для маленького незатейливого приключения слишком образован, для сложных отношений все-таки недостаточно сложен. Одно слово: кавалерист. И что потом? С любовником под одной крышей жить не следует – в доме ребенок. А найти кандидата в постельные утешители куда проще, чем хорошего гувернера. Вот когда Кауниц научит мальчика всему, что знает, нужно будет перед расставанием сделать австрийцу и себе подарок. Приняв такое решение, Саадат смотрела на бывшего лейтенанта с приятным предвкушением – как на аппетитное яблоко, которое созревает на ветке и однажды непременно будет съедено.
Свое женское счастье Саадат обустроила умно и ловко – еще с тех пор, когда муж оставил ее в покое и без разрешения даже не смел появиться в эндеруне, женской половине дома. Если Валидбекову нравились субтильные и робкие дурочки, то Саадат предпочитала высоких, молчаливых и несуетливых красавцев. Ни в коем случае не умников. Любовные развлечения она готовила со вкусом и позволяла их себе нечасто – раз в месяц. Есть прелесть в том, чтобы дать телесному голоду накопиться. Лелеять любовную истому едва ли не приятней, чем предаваться страсти. Постепенно наливаешься изнутри сиропом, наполняешься сиянием и ароматом. И когда начинает казаться, что вот-вот лопнешь от неги, самое время отправляться на охоту.
Раньше Саадат действительно садилась в легкую коляску и медленно каталась по набережной, высматривая привлекательных мужчин. Лицо целомудренно прикрыто, глаза задерживаются на статных прохожих – будто бьют уток влет. Почти все, на ком она останавливала взор, оборачивались. С местными мужчинами Саадат никогда не связывалась, потому что Баку город маленький. Только с приезжими. Это мог быть командированный офицер, инженер, коммивояжер.
Если мужчина казался перспективным, Саадат слегка тыкала зонтиком в спину Зафара. Тот понимал без слов. Спрыгивал с облучка, шел проследить за кандидатом, выяснить, кто такой и где живет, а Саадат брала поводья и поворачивала домой.
Поверенного своих тайных радостей Саадат вывезла из Персии. Он был евнух, в прошлом – скороход при старшей жене его высочества шахзаде, то есть представитель высокоценимой придворной профессии. Из дворца Зафара выгнали за строптивый характер, и Саадат он достался задешево. С нею перс был шелковый. Истинно бесценный помощник, надежный наперсник, верный друг! Без него ей теперь и жизнь была бы не в жизнь.
Он содержал в идеальном порядке неприметный снаружи, но изысканно обставленный домик в тихом закоулке Старого Города, близ Шемахинских ворот. Соседи были уверены, что хозяин немой, потому что Зафар объяснялся с ними только знаками. На самом деле евнух презирал людей, не считал нужным тратить на них слова – хватит и жестов. На всем белом свете он любил только хозяйку, с нею и разговаривал, хоть редко и коротко.
Когда Саадат, однажды проснувшись, вдруг чувствовала: «Пора, сегодня поеду кататься», она говорила повседневному кучеру, что нынче ее повезет Зафар. И немой перс являлся будто сам собой. Слуги не могли понять, откуда он узнает о желании госпожи, и относились к евнуху с мистическим ужасом. А всё просто. С крыши любовного гнездышка было видно верхний этаж дома Валидбековых на Заведенской улице. Если на окне спальни наполовину задернута алая штора, Зафар знал: сегодня будет прогулка.
После того как приглянувшийся мужчина был проверен и сочтен пригодным, начиналась собственно охота.
