– Наверное, сейчас нужно сосредоточиться на поисках любовника. Поскольку сведения о его существовании Ларикова получила у девочек на мойке, то имеет смысл съездить туда, поговорить с ними. Но прежде всего – телефон. Вы забрали на даче Перегудина телефон Кораблевой. Нужно сделать распечатку звонков, проверить, с кем она разговаривала. Думаю, это наиболее быстрый и простой путь.
– Ладно, Рощина, не думайте, что вы самая умная. Распечатку я уже заказал, завтра получим.
– Завтра?
Мое изумление выглядело почти неприличным. Но сами посудите, сколько времени ушло у Нины на получение подобной распечатки? Да, конечно, у Ниночки все основано на личных отношениях, а Сухарев действует по формальной цепочке, но все-таки…
– В чем дело? – нахмурился Евгений Васильевич.
– Нет, ничего. – Предлагать ему плюнуть на собственные службы и воспользоваться связями Ниночки я посчитала некорректным. – А мойка? Мне завтра туда поехать?
– Почему бы и нет? Давайте так: сейчас можете быть свободны, завтра с утра на мойку, а потом ко мне.
– Договорились. – Я взглянула на часы и тихо порадовалась тому, что успеваю в офис. – До свидания, Евгений Васильевич. До свидания, ребята.
Мне ответил нестройный квартет мужских голосов, и, когда я уже закрывала за собой дверь, словно заключительный аккорд, прозвучали слова Сухарева:
– Александру Сергеевичу привет передавайте.
Я не боялась приехать к закрытым дверям, была уверена, что шеф ждет меня с докладом, да и Гошка, скорее всего, тоже. Что касается Ниночки – тут как повезет. Когда нет срочной работы, она может убежать и пораньше. Впрочем, когда я вошла в приемную, оказалось, что меня дожидаются не только Гоша с Бариновым и Ниночка, но и Кириллов. Дошел все-таки. Как и обещал, ближе к вечеру, ничего не скажешь. Интересно, сберегли для него шарлотку или щедрый Гоша скормил остатки пирожка какому-нибудь случайному гостю?
Через мгновение выяснилось, что Витька свою долю все-таки получил. Тесный кружок устроился, как обычно, за Ниночкиным столом: хозяева пили чай с печеньем и конфетами, а гость с явным удовольствием доедал шарлотку. Чаепитие шло под смех и разговоры, солировал, естественно, Гошка.
– Эх, Витька, какая была сцена, когда Ритка бросилась на спасение этого куска! Можно сказать, вырвала изо рта голодной клиентки! – Он увидел меня и помахал рукой: – Ритка! Наконец-то нагулялась! Давай сюда, я тебе чайку налью.
– Сиди, балаболка, – отмахнулась я. – Сама налью.
Гошка все-таки поднялся и, пока я наливала чай, принес мне стул:
– Садись, солнышко, рассказывай.
– А смысл? – Я положила сахар и начала его старательно размешивать. – Ты же меня все равно на каждом слове перебивать будешь.
– Обидеть хочешь, Риточка? Раз так, я вообще сегодня больше ни слова не скажу.
– Вот и договорились, – вступил шеф. – Рита докладывает, Гоша молчит. Начали.
Ниночка, пользуясь тем, что ее Баринов в своем распоряжении не упомянул, громко захихикала, а я послушно достала из сумочки блокнот.
Мой доклад был практически безупречен: я говорила коротко, четко и по существу. Баринов слушал меня внимательно и сосредоточенно, Гошка, хотя и героически молчал, все время вертелся и бросал по сторонам горделивые взгляды. Дескать, чувствуете, чья школа? А на маловыразительной физиономии Кириллова проступило что-то очень похожее на уважение. Пустячок, а приятно.
– Значит, Евгений Васильевич решил искать любовника, – подвел итог Баринов. – Разумно. А с Лариковой что думает делать?
– У него это как-то невнятно прозвучало. По-моему, он поверил, что Ларикова не убивала, а только нашла труп. Но она будет сидеть, пока нет никого на замену. Кажется, Сухарев не может полноценно работать, когда у него в камере подозреваемый не заперт.
– А я не поняла, нам зачем распечатку ждать до завтра? – спросила Нина. – Я позвоню, попрошу сделать за последние три месяца. А пока можно посмотреть ту, что вчера получили.
Чашки-блюдца немедленно сдвинули в сторону, а на столе расстелили уже знакомую распечатку. На сделанные Ниной пометки мы внимания не обращали – переговоры между Кораблевой и Лариковой нас сейчас не интересовали. Соединенными усилиями мы искали номер телефона, который мог бы принадлежать любовнику Кораблевой.
– Может, вот этот? – Нина подчеркнула ногтем одну из строчек. – Хотя не знаю. Для любовника он слишком редко звонит. И она тоже.
– Такая, значит, любовь, – пробормотал Гошка. – А чего звонить, если отношения отлажены? Чего деньги зря тратить? Может, они созванивались только тогда, когда проблемы возникали.
– Мне больше нравится вот этот, сотовый, – показала я. – Вряд ли Кораблева своему любовнику на домашний звонила.
– Почему?
– Не знаю. По-моему, это как-то неприятно. А если жена трубку возьмет? Что тогда делать?
– Ничего, – снисходительно объяснила Нина. – Если трубку берет жена, то надо молчать и дышать в трубку.
И почему она сегодня такая веселая? Кириллов, что ли, на нее так действует?
– А я считаю, что в таком случае логичнее пользоваться сотовым телефоном.
Наверное, я сказала это слишком резко, Ниночка удивленно посмотрела на меня и притихла.
– Имеет смысл проверить оба, – вынес решение шеф. – Нина, займись. И запроси данные за последние… в общем, за какой срок дадут, столько и проси. А вы, ребята, не мешайте ей. Идите пока к себе, эту бумажку еще поутюжьте.
Мы с Гошкой послушно убрались в наши «апартаменты». Я думала, что Витька уйдет или останется с Ниной, но он предпочел присоединиться к нам. Распечатку снова расстелили на столе, теперь на Гошкином, и продолжили изучение. Времени это заняло не слишком много – Татьяна Кораблева не отличалась болтливостью. Мы обнаружили не больше десятка номеров, причем только с владельцами трех Кораблева разговаривала больше одного раза. На всякий случай Гошка передал Ниночке третий подозрительный номер и с чистой совестью начал рассказывать, какое место занимают телефонные разговоры во взаимоотношениях влюбленных. Он как раз перешел к сказанным по телефону и получившим огласку словам принца Чарльза, обращенным к Камилле Паркер-Боулз, когда в дверь деликатно постучали.
– Да-да, – мгновенно откликнулся Гошка, – заходите! Мы тут как раз атомную бомбочку собираем, но вы заходите, не стесняйтесь!
Дверь приоткрылась, и в узкую щель протиснулся Сергей Лариков.
– Здравствуйте. – Он отвесил нечто вроде общего поклона. Потом сфокусировал взгляд на мне и поклонился отдельно: – Здравствуйте, Рита.
Мы, как вежливые люди, ответили и замолчали, ожидая продолжения. Я имею в виду, что если человек пришел, то, наверное, не для того, чтобы топтаться на месте, придерживая дверную ручку, и сопеть. По идее, он должен что-то сказать. Вот мы и ждали, что Лариков нам скажет.
– Извините. – Сергей понял, что в этой игре в молчанку нас трое на одного, и сдался, заговорил: – Гоша, я прошу прощения, но у меня частное дело.
– Нет проблем. К нам только с частными делами и ходят. Кстати, как Игорь? Пришел в себя?
– В общем да. Но все еще спит. Врачи сказали, что это на несколько дней, остаточные явления… Он сейчас у мамы. В смысле у моей мамы.
Быстро же Сергей оправился от потрясения. Несколько часов назад он глаз не мог с ребенка спустить, в школу с ним ходить собирался, а сейчас – пожалуйста, оставил дома. Правда, под присмотром бабушки.
– Понятно. – Судя по ехидной усмешке, Гошка тоже оценил пластичность психики Ларикова. – Что у тебя за дело? Излагай.
– Но я… Извини, Гоша, это совсем частное дело, личное. Я бы хотел поговорить с Ритой наедине. Пожалуйста… – Он перевел взгляд на Кириллова и добавил неуверенно: – И вы тоже… пожалуйста.
Витька вышел молча. Гошка, разумеется, не удержался:
– Только не начинайте разговор, пока я подслушивающее устройство не включу.
Он одарил Ларикова нежной улыбкой и аккуратно закрыл за собой дверь.
Сергей переступил с ноги на ногу, спросил неуверенно:
– Он серьезно?
– Шутит, – строго ответила я. – Прослушивание частных разговоров – это вторжение в личную жизнь, а следовательно, нарушение закона.
– Понятно. – Сергей с сомнением оглянулся на дверь, за которой скрылся Гошка.
Судя по тому, что он подошел ближе и понизил голос, я его не убедила.
– У меня к вам действительно частный разговор. В смысле насчет личной жизни…
Я слегка отодвинулась и указала на стул, который только что освободил Витька:
– Садитесь.
Сергей пробормотал что-то невнятно-благо-дарственное, присел на краешек стула и замер, преданно глядя мне в глаза. Словно дрессированный пудель, ожидающий команды. Он что, собирается начать за мной ухаживать? Да еще таким способом? Я представила себе, что этот чересчур раскормленный пудель ходит за мной по пятам, пытаясь сделать сальто каждый раз, когда на него упадет мой взгляд, и поежилась:
