По утрам Борькины цыплята оглушали нас. Увы они все принадлежали к петушиному племени, и с этим приходилось считаться.
Мы просыпались, чертыхались, переворачивались на другой бок и засыпали снова.
Однажды я проснулся оттого, что цыплята молчали. Так бывает. До того привыкаешь спать по соседству с источником каких-нибудь звуков, что стоит им прекратиться — и теряешь сон.
Что случилось с цыплятами? Я хотел спросить об этом Борьку, но его в комнате не было. Еще одна странность. Борька никогда так рано не вставал. Тем более в каникулы.
«Борьки нет. Цыплят нет. Что из этого следует? — спросил я у себя. — Из этого следует, что Борька понес цыплят в школу».
Тут я увидел, что ящик письменного стола, в котором мы с Борькой хранили наши общие и личные сокровища, приоткрыт. Я подошел и заглянул внутрь. Общие и личные сокровища, как-то: батарейки для электрического фонарика, папиросы, запонки, лезвия для бритья, почтовые марки, булыжник, похожий на голову детеныша ископаемого мамонта, щупальца перекати-поля, кукурузный початок, куски провода всех цветов и размеров, шестеренки, гайки, шарикоподшипники, часовые пружины, голубиные перья, штепсельные вилки, изоляторы, стреляные гильзы, самопишущие ручки — были на месте. Что в этом драгоценном хаосе принадлежало мне, что — Борьке, разобрать было невозможно. Я и не пытался.
«Кажется, все в порядке», — подумал я, перебрав глазами все, что лежало в ящике.
Но «кажется» не то слово, на которое можно положиться. Я, например, совершенно точно знаю, что его придумали ленивцы. Чтобы оправдать собственную беззаботность.
Я снова вернулся к ящику и не нашел в нем самого драгоценного Борькиного сокровища: конверта с «Орленком».
В кавычках, в кавычках! Поэтому все мальчишки и все девчонки, читающие этот рассказ, сразу поймут, о каком «Орленке» идет речь. О велосипеде! Правда, сейчас же возникает второй вопрос: как «Орленок» попал в конверт? Ведь даже самый маленький велосипед нельзя туда засунуть. А его никто и не засовывал. В конверте лежали деньги. Ровно столько, сколько стоит «Орленок».
У конверта была своя история. Когда Борьке исполнилось семь лет, я решил подарить ему велосипед. Привел в магазин и сказал:
— Выбирай.
С таким же успехом я мог посоветовать своему приятелю выдернуть перо из хвоста жар-птицы. В наши места они никогда не залетали. Оказалось, что и «Орленок» в наших местах такая же редкостная птица. Во всяком случае, в магазине детских велосипедов не оказалось.
— Ждем, — сказал заведующий рабочим кооперативом Семен Семенович. — С года на год ждем.
Он был человеком справедливым и не сказал «со дня на день». Но все равно это нас утешило. Я положил деньги в конверт и сказал Борьке:
— Считай, что велосипед у тебя в конверте.
И вот этот конверт исчез.
«Борьки нет. Конверта нет. Что из этого следует? — спросил я у себя. — Из этого следует, что Борька поехал в город за велосипедом. Тогда почему молчат цыплята?»
Я вышел из дому и подошел к сараю. На двери висел замок, похожий на железную лягушку. Ключа у меня не было. Его Борька носил с собой. Зато у меня был гвоздь. В отличие от ключа, который подходил только к одному замку, гвоздь мог открывать все замки подряд.
Я сунул гвоздь в замочную скважину, и «лягушка», не сопротивляясь, разжала железные лапки.
Я вошел в сарай и засветил фонарик. Цыплят нигде не было. Зато весь пол был усеян нежным снежком. Это был цыплячий снежок. Точнее, цыплячий пух и перо.
Я сразу догадался, что произошло ночью в курятнике. Цыплятами кто-то полакомился. Лисица или хорь. Теперь это не имело значения. Установив личность палача, я не мог вернуть жизнь его жертвам.
Представив, как все это огорчит Борьку, я задумался.
Во-первых, решил я, надо замести следы преступления. Во-вторых, рассказать о случившемся Борькиным родителям. В-третьих, сходить к директору совхоза, черноусому Марку Ивановичу, и попросить, чтобы мне продали на птицеферме пять цыплят.
Во-первых, во-вторых, в-третьих... Сосчитать было легче, чем сделать. Но недаром говорится: кто торопится не спеша, тот все успевает.
И я все успел: замел следы, поговорил с Борькиными родителями, заселил курятник.
Можешь возвращаться, Борька! Ты никогда не узнаешь о страшной трагедии, разыгравшейся ночью в сарае.
Я ушел по делам и вернулся к обеду. Борька был дома. Один. Без велосипеда. Значит, не купил. Беда никогда не ходит одна, а все в паре. Хорошо, что хоть о второй беде Борьке ничего не известно.
Борька рылся в ящике с сокровищами.
— Что ты ищешь? — спросил я.
— Безмен, — сказал Борька, — хочу взвесить цыплят.
Я сразу понял, какая опасность мне грозит. Борька ежедневно взвешивал цыплят. Он знает, сколько они весили вчера. И, если мои цыплята здорово отличаются по весу от Борькиных, он сразу заподозрит неладное.
— Ты еще не был в сарае? — с надеждой спросил я.
— Был, — ответил Борька. — Но там темно.
— Пошли вдвоем, — сказал я, решив придумать что-нибудь на месте.
— Фонарик с собой? — спросил Борька.
Бедняга! Папа до сих пор не вернул ему фонарик.
— С собой, — сказал я.
Мы разыскали безмен и пошли.
— Свети, — сказал Борька, сняв замок и приоткрыв дверь.
Я засветил фонарик и — потерял дар речи. У моих ног шмыгнула целая орава цыплят. Их было больше пяти. Значительно больше: раз, два... пять... семь... десять!
Откуда же они взялись? Я навел фонарик на Борьку. У Борьки был вид человека, проглотившего силосную башню. Проглотил и удивляется, как она в нем поместилась. Неужели догадается? На всякий случай, я постарался остаться в тени.
Но Борька ни о чем не догадался. Его мысли были заняты другим.
— Свети! — крикнул он и полез в угол сарая. — Так и есть, приблудные!
Его голос звучал торжественно, как горн, зовущий на обед. Я догадался: Борька нашел дыру, через которую, по его мнению, могли забраться в сарай чужие цыплята.
— Что будем делать? — спросил я.
— Искать, — ответил Борька и, развивая свою мысль, добавил: — По соседям походить надо.
Мы походили по соседям, но безуспешно. Никто из них, как мы ни бились, не сознался в пропаже цыплят.
Так это и осталось тайной. Для Борьки, конечно.
Как-то, накануне отъезда из совхоза, я заглянул в ящик с сокровищами: «Конверт с велосипедом» был тут. Я из любопытства пересчитал деньги. Не хватало ровно столько, сколько стоили пять цыплят на колхозном рынке.
Я сунул в конверт недостающую сумму и положил его на прежнее место. Не знаю, что Борька об этом подумал...
Утром я уехал из совхоза, так и не попрощавшись со своим приятелем. Уехал, не зная, скоро ли вернусь сюда и каким застану Борьку. «Ничего, — подумал я, — добрый посев дает хорошие всходы. Борька еще покажет себя».
За бортом машины, как за бортом корабля, волновалось золотое море пшеницы. Теплый ветер широкой ладонью гладил остроусые колоски. В небе звенел жаворонок. Его песня — всегда загадка, потому что в ней нет слов. Но на этот раз я знал, о чем поет жаворонок. Он воспевает целину.
«НЕ ТРОНЬ БЕРЕЗКУ!»
На окраине поселка росли две березки.
— Пусть будут наши, — сказал я своему приятелю, семилетнему Борьке.
— Почему наши? — спросил Борька.
— По праву первооткрывателей.
Кто такие первооткрыватели и какие у них права, Борька не знал. Поэтому мне пришлось рассказать ему о Христофоре Колумбе. О том, как великий мореплаватель открыл Америку и подарил ее испанскому королю.
— Потому что он был первооткрывателем, — сказал я.
— А народ в Америке был? — спросил вдруг Борька.
— Как же, — ответил я, — индейцы.
Борька свел глаза в одну точку и сказал:
— Тогда подарок неправильный.
— Почему?
— Нельзя дарить чужое.
Мне оставалось только посочувствовать Христофору Колумбу, совершившему историческую ошибку. Будь в его время такие люди, как Борька, никто бы не посмел отнять у индейцев землю.
— Значит, не хочешь березку? — спросил я.
— Нет, — ответил Борька. — Она общая.
— Между прочим, — сказал я, — у первооткрывателей был обычай — давать всему, что они откроют, любые имена. В том числе и собственные.
Это право Борьке понравилось, и мы назвали деревца своими именами. Так и росли они — две девочки-березки с мужскими именами. А потом Борькина березка уехала...
Дело было под вечер, осенью. Я сидел за столом и писал. Вдруг бревенчатый домишко забился как в лихорадке.
«Землетрясение или Борька», — подумал я и распахнул окно.
На крыльце бушевал Борька.
— Не тряси дверь, — сказал я. — Что случилось?
— Березка уехала!
Сообразив, что березка — существо неодушевленное и сама по себе передвигаться по земле не может, я сразу догадался, что ее кто-то увез.
