— Спасибо, мадам. До скорого свидания, сударыни. До скорого свидания.
Людовик вышел, придворные последовали за ним.
Вдруг господин де Жюссак заметил маленького человечка, кругленького и низенького, на коротких ножках, который был обвешан лентами и мишурой не хуже деревянного идола на праздничном шествии. Этот человечек, казалось, сморщивался, сплющивался, складывался, протискиваясь с бесконечными поклонами в сверкающую толпу, двигавшуюся по пятам за государем.
— Ах, вот оно что! — сказал себе Элион. — Узнаю этого забавника… Да-да, точно, черт возьми!.. Это же владелец «Рощи Амафонта»…
— А вы что, уже бывали у него? — весело осведомился товарищ по полку.
Барон открыл было рот, чтобы сказать: «Дрался в этом заведении на дуэли», но вовремя вспомнил предостережения господина де Бриссака и прикусил язык.
— Видел его на пороге гостиницы, когда ехал из Парижа в Версаль.
Галерея мало-помалу пустела, и можно было разговаривать свободнее.
— На кой черт этот хвастун пришел сюда? Что ему здесь надо? — спросил Элион.
— Вы, наверное, не знаете, какая у него профессия? — ответил другой гвардеец.
— Профессия? Какая профессия? Знаю.
— Да-да, он владелец гостиницы и заведения любви. А это дело довольно прибыльное. Однако вы слышали о покойном господине де Лаварене?
— Нет. Кто же он был?
— Этот достойный господин не имел себе равных в искусстве передавать любовные записочки, несмотря на надзор отца, матери или супруга, торжествуя над щепетильностью самой суровой добродетели…
Наш провинциал сделал гримасу.
— Предпочитаю думать, что его предки совершали подвиги другого рода…
— Синьор Кастанья — наследник Лаварена. Когда воздыхатель хочет отправить нежное послание даме сердца, когда пастушок склоняет свою пастушку к некоему тайному свиданию, чтобы порезвиться, он доверяет только этому гонцу любви. Даже Меркурий, вестник богов, не проявлял больше сообразительности, ловкости и красноречия.
— Ну что ж, возможно!..
— Готов побиться об заклад, он проник сюда в это утро именно для того, чтобы выполнить поручение такого рода…
— Вы думаете…
— Пусть мне отрежут усы, если ошибаюсь. Эти барышни связаны круговой порукой.
— Какие барышни?
— Те, что подвизаются вокруг ее высочества, а она всем дает пример пикантными похождениями…
— Значит, — спросил барон с беспокойством (разве Вивиана не состояла при ее высочестве?) — значит, эти фрейлины дают повод к сплетням?
Собеседник Элиона расхохотался.
— Все ушли, можно посмеяться и нам, служивым… Дают ли они повод к сплетням? Да если даже и так, дружище, каждый смельчак, кто пожелает их распускать, должен будет заплатить за это удовольствие столько, что не хватит никаких сокровищ индийского раджи или перуанских инков, если даже они ему и свалятся с небес.
VIII
ИДИЛЛИЯ
Отстояв на посту, крестник Арамиса спустился по одной из величественных лестниц, ведущих прямо в сад, каковыми до сих пор знаменит некрополь Версаля.
Однако Элион пришел сюда не для того, чтобы любоваться печальным великолепием природы или изъявлять провинциальный восторг наядам бассейнов, утопающих в траве, или дриадам, светящимся своей белизной в темной зелени листвы. Напрасно завлекали его изяществом и грацией все эти мифологические жители, демонстрирующие каменные мускулы под тенью Нотр-Дама. И даже шумный хоровод лесных нимф, преследуемый дерзкими духами, не мог отвлечь его от нежных мечтаний. Элион пришел сюда, потому что здесь, по этим симметричным аллеям и прямым, как нити, тропинкам прогуливалась мадемуазель де Шато-Лансон со своей госпожой. Наконец он увидел Вивиану. Следуя за герцогиней, она сделала ему знак, который ясно означал: до свидания.
«До свидания! Но где и когда?» — терзался молодой человек.
Опустив голову, он бродил по аллеям и сам того не заметил, как очутился на берегу пруда Швейцарцев. Еще немного — и он упал бы с высоты поглотивших его мыслей прямо в эту зеленоватую тинистую воду, каждая капля которой стоила Франции дороже, чем бочка вина, но кто-то крикнул за его спиной, предупреждая об опасности.
Молодой человек отступил назад, обернулся и вскрикнул от радости. К нему, протягивая руки, бежала Вивиана.
— Вы собираетесь утопиться?.. Опомнитесь, сударь!.. И о чем же вы задумались?..
— О чем задумался?.. О вас, конечно!.. О вас я думаю везде и всегда!
И, схватив ее руки, он покрыл их поцелуями. Вивиана весело продолжала:
— Я убежала в конце мессы. Впрочем, мадам герцогиня отпустила меня до вечера: она ведь знает, сколько мы должны сказать друг другу!.. Один из ваших товарищей гвардейцев сказал, что видел, как вы спускались по лестнице галереи, я отправилась на поиски и вот нашла вас!.. — Она залилась серебристым смехом: — Его величество и их высочества, по обыкновению, ушли после обеда на прогулку и вернутся только к ужину. Согласно этикету, они не могут проголодаться раньше пяти часов.
Элион не слушал. Его губы касались миниатюрных пальчиков молодой девушки, которая краснела и волновалась.
Они любили друг друга. Их глаза кричали об этом, и, казалось, вся природа празднует союз этих двух душ. Влюбленные не сводили глаз друг с друга.
— Это были вы, не правда ли, несколько дней назад под маской? — спросил Элион.
— Да, это была я, — ответила Вивиана. — Как же я испугалась, когда увидела вас с обнаженной шпагой перед господином де Мовуазеном!.. Но Небо услышало мои молитвы… И вы остались целы и невредимы…
Элион с восторгом смотрел на нее.
— Так, значит, вы не разлюбили меня?
Девушка соединила руки.
— Люблю ли я его!.. — смеясь, девушка воздела руки к небесам. — Святая Дева, он спрашивает, люблю ли я его! О, дорогой мой, если вы скажете, что любите меня так, как никто еще никогда не любил на земле, то и тогда я не побоюсь сравнить мою нежность с вашей.
— Да услышит вас Бог! — вскричал барон. — Я стану капитаном через шесть месяцев.
— Ах да! — вздохнула она. — Надо еще сражаться.
— Я вернусь достойным вас… Черт возьми! Не бойтесь ничего: ваша любовь послужит мне броней… Пули и ядра боятся счастливых. Добуду знание в бою, вы станете моей подругой на всю жизнь, и мы создадим свой рай на земле.
Вивиана мечтательно улыбалась. Барон нежно взял ее за руку. Прижимаясь друг к другу, влюбленные скрылись в тени широкой аллеи, ступая по ковру из золотистых листьев. И никогда не слышали Тритоны, застывшие на бледных газонах, окоченевшие Амфитриты, степенные Аполлоны, чопорные Дианы щебетания более нежного и чистого.
