— Так она хворает?
— Да-с, с тех самых пор, как ночь в арестантской пробыли.
На другой день Непейцын вызвал Аггея Савельевича, просил садиться и рассказал, что увидел, зайдя в класс, а затем прочел донесение, какое набросал по сей части губернатору. Слушая, смотритель училища вспотел, будто оказался одетым в жаркой бане, и тут же сознался, что вот, честное слово дворянина, только нонче получил на ремонт училища запрошенные весной из губернии сто рублей и что сейчас же сговорит десятника и с ним побегут на Староречье, а уж завтра, честное слово дворянина…
В тот же день, встретив почтмейстера, Непейцын осведомился, когда смотритель получал казенные деньги, и услышал, что тому минуло полгода. А через день проковылял к училищу и увидел артель плотников, отдиравших гнилые тесины с крыши и выкладывавших с воза новый лес. Из растворенной двери выскочил учитель Кукин.
— Чудо-с, чудо-с, ваше высокоблагородие! — восклицал он. — Право, волшебство!.. И ученикам велю вас славословить!..
— А я вас прошу ни им, ни кому другому о нашем разговоре не сказывать, — молвил Непейцын строго. И добавил: — Я еще зайду на днях, чтобы волшебство продолжилось.
«Так неужто все удается оттого только, что за мной маячит Аркащей? — думал он. — Похоже… И как же оно мерзко!»
* * *
Пришла осень, зарядили дожди. Ранняя тьма накрывала город, и после вечерни улицы пустели. Лишь изредка слышался окрик дежурного будочника: «Кто идет?» И ответ подвыпившего мастерового: «Обыватель!» — дававший право беспрепятственно идти дальше.
В конце октября дяденька перебрался на зиму в Луки и привез много книг для вечернего чтения. А днем в сухую погоду по-старому вместе обходили город. Только теперь Сергей Васильевич уже знал многих обывателей в лицо, по занятиям и характерам. Уже к нему заходили ездившие по делам купцы, чтобы передать новости.
Приехавший из Невеля рассказал, что прах генерала Михельсона привезли в село Иваново и под пушечную пальбу похоронили в склепе под церковью. А учил дворовых заряжать пушки, когда-то от Пугача отбитые, и на границе уезда встречал тело единственный сын покойного, офицер гвардии, прибывший из Петербурга. Он теперь всему хозяин и, слышно, в отставку идет, чтобы в Иванове жить.
— А будет ли он по хозяйству радеть? — осведомился дяденька.
— Одно слыхал, что запьянцовский, — отвечал купец.
Другой приезжий повествовал, что во Пскове сгорели льняные амбары, отчего владелец их, купец, разом обеднел. Думают, что поджег приказчик, за которого дочь не выдал. Горело, будто смолой облито. Приказчика взяли в полицию, бьют сильно, да не сознается.
Третий рассказал, что в Витебске губернатор поссорился с откупщиком и оба выехали в столицу жаловаться. Чья-то возьмет?..
— Верно, губернатору каюк, — сказал дяденька по уходе купца.
— Неужто откупщик сильней? — усомнился Сергей Васильевич.
— А знаешь ли, сколько с откупов государство доходу получает? — вместо ответа спросил дяденька. — Князь Щербатов пишет, что при Елисавете семьсот тысяч рублей поступало. При Екатерине — под десять миллионов. А теперь, Юрьевич сказывал, за пятнадцать миллионов перевалило — четверть дохода государственного. Как такую золотую жилу не беречь? В губернаторской инструкции прямо сказано, что откупщик и его служащие состоят под особым покровительством власти и любой ущерб им карается как ущерб казне. Недаром на кабаках герб государственный ставят… Знаешь ли ты, что при Екатерине Алексеевне в Воронеже было?
— Откуда же мне знать, дяденька?
— Там епископ некий вздумал в праздник большой, когда народ особенно разгулялся, выйти на площадь и проповедовать, чтобы пить бросили. И как его паства почитала, то тут же разбили выставленные откупщиком на площадь бочки с сивухой, разогнали приставленных к ним целовальников и разошлись все по домам. Так что ж ты думаешь? Добился откупщик, что святого отца в дальний монастырь в ссылку отправили…
— Ну, то давно уж случилось, — заметил Сергей Васильевич.
— А теперь, полагаешь, иначе? Ужо узнаем, как слетит витебский губернатор ежели с откупщиком не помирится. А в Луках все пристойно оттого, что приказчиком откупным Юрьевич состоит, который тебя и меня уважает да скромно живет, только что обжора. А в других городах разве так? Там первый человек не городничий, не предводитель дворянства, а приказчик откупщика. Вот на рождество станет подарки рассылать, так окажется, что и у нас все вроде как на его службе. Ты, сударь, подполковник и кавалер, конечно, первый, потом предводитель, капитан-исправник, судья, лекарь, соляной пристав, смотритель училищ. Расписание чинам твердое, кому сколько деньгами или водкой. Таков обычай уже заведен пятьдесят лет.
— Так неужто без откупов государство наше и жить не может?
— Говорят, что из двух зол надобно меньшее выбирать, — ответил дяденька. — Откупа будто потому ввели, что иначе народ сам вино курит, втридорога по тайным корчмам продает и от того великий вред здоровью приключается. А тут, видишь ты, и состав вина, по закону-то, под досмотром находится, и винокуров одиночных откупщиковы стражники заарестуют. У них ведь свое войско целое.
— Воля ваша, но ежели мне Юрьевич что пришлет, я назад отправлю да еще обругаю, — решительно сказал городничий.
— Ругать за обычай, который не им установлен, по-моему, нечего. Но можешь загодя ему по-приятельски сказать, что водки сам мало потребляешь и оттого просишь, чтоб следуемое тебе количество Квасову и квартальным разослал.
— Вот не думал, что такое мне посоветуете!..
— Да, может, они меньше с купцов да с обывателей драть станут. И так ты им крылья подрезал. И еще я тебе посоветовать хочу…
— Не Заречную ли часть Квасову под смотренье отдать?
— Как ты угадал? Впрочем, не впервой одно думаем…
— Но сумею ли там его в руках держать?
— А кто обирать себя позволит, знаючи, что узда на него надета? Сряду к тебе жаловаться побегут. И на той стороне лавок нет, кроме мелочных. Пусть тянет с мещан гривенники да порядок наводит. К тому же вправду женится, надо на свадьбу угощенье.
— На ком же?.. Как вы всё узнаете раньше меня?
— Научись по душам с тем, другим поговорить. А то барином ходишь, известно, что с графом на дружеской ноге, — посмеиваясь, говорил дяденька. — На вдове писца судейского, бабенке ловкой, оборотистой, у которой в том же Заречье домик исправный.
На другой день в ответ на приказ городничего Квасов сказал свое обычное:
— Слушаюсь.
Но по выражению лица Сергей Васильевич увидел, что такое решение ему вполне по нутру.
Пожертвование водкой в пользу подчиненных произвело на уездных чиновников сильнейшее впечатление.
— Полициантам брать не велит, но об них заботится. Благородно поступает! — восторгался соляной пристав Сарафанчиков.
* * *
Перед рождеством, читая «Ведомости», дяденька воскликнул:
— Прыток твой Аркащей! Только и читай — там государя сопровождал, то через него государь приказал. Быть ему министром!
И напророчил. В январе 1808 года он же прочел вслух известие, что граф Аракчеев назначен военным министром с оставлением во всех прежних должностях.
Сергей Васильевич снова написал поздравление. И снова почтмейстер с торжественной миной принес ответ. Конец его на этот раз был неожиданный. Писарской рукой выведено, очевидно, под диктовку графа: «Будучи 7-го числа сего месяца расспрашиваем Высокомилостивым Монархом о детских моих годах, упомянул и ваше имя как своего защитителя в кадетские годы, а затем и то, почему и в какой должности ноне обретаетесь. На сие его императорскому величеству угодно было приказать зачислить ваше высокоблагородие, яко тяжело раненного, в пенсионеры капитула ордена святаго великомученика Георгия, с тем, чтобы, пока продолжаете служить в городнической должности, оное добавочное содержание бывало пересылаемо по третям, о чем на другой же день, 8-го сего генваря, и было мною послано именем его величества приказание».
«Похоже, что Аркащей и городничество мне золотит, — подумал Сергей Васильевич. — А все спасибо ему…»
Почтмейстеру, который сгорал от любопытства, пока Непейцын пробегал глазами письмо, он прочел все, кроме слов: «…пока продолжаете служить в сей должности…»
— Боже мой, Сергей Васильевич! Сам государь знает о вас! Быть вам генералом! — восклицал Нефедьев, пятясь к двери, чтобы скорей разнести весть по Лукам и отписать о ней во Псков.
— А ведь Аркащей твой тончайшая бестия, — сказал дяденька.
— Из чего вы заключили? — полюбопытствовал городничий.
— Ну как же! Ведь сим упоминанием он себя перед государем благородным человеком выставил: вот, мол, все доброе сколь долго не забываю. А значит, уж вашего-то величества благодеяний вовек не забуду. Таков, верно, смысл в сем поступке.
