с открытым ртом и завороженно смотрела, как мы движемся. Вон светящиеся точки грузовиков, буквально за полминуты они разрослись до гигантской рыбин, обвешанных контейнерами. Интересно, чего так много прут в систему, хотя, наверно, это транзитный груз. Я еще не видел, чтобы грузовик зашел в систему и разделся до скелета. Нет, они только часть контейнеров скидывают, часть загружают. Нас плавно подвели и подвесили. Но если в прошлый раз меня в четвертый ряд запихали, то сейчас нас подвесили первым рядом. Раньше обзора не было никакого, а теперь часть пространства было видно через лобовое стекло, ограничивалось впереди стоящим контейнером. И через боковую форточку видно было без ограничения. Обзор ничем не закрывался. Мелкая сразу прильнула к форточке.
Я, ученый прошлым разом, сразу связался с пилотами грузовика. Но не через рацию, разговор могут записать и оштрафовать пилотов. Ведь перевозить людей на подвеске груза не совсем законно. Поэтому связался через коммуникатор.
– Привет, ребята, мы на месте, вылет скоро?
– Через час.
– Просьба большая, перед прыжком по рации сообщать.
– Без проблем.
– Спасибо.
Спасибо сказать язык не отвалится.
Только что вот делать тут целый час, нужно пойти и разместить всех, да ценные указания раздать.
– Ну что, мелкая, насмотрелась? К матери пойдем?
– А можно еще чуть посмотреть?
Да хотя какая разница, где торчать, за две недели тут наговоришься, находишься, да и разругаться успеешь.
– Ладно, смотри.
Одну мелкую в кабине никак нельзя оставлять, это катастрофа будет, значит, с ней побуду. Только мне чем заняться? Как свободное время, так мысли об одном, точнее об одной. Что-то все больше и больше кажется, что Остроухая «Прости» написала в обвинительном тоне. Как я определил по одному слову? Не знаю, знаю лишь одно, что женский пол всегда иносказательно говорит. Простой пример: «Пойду пивка попью». «Иди». Вот это «Иди» никак не обозначает, что можно взять и уйти, как минимум нужно обнять и в шею поцеловать. А как максимум нужно тяжелую артиллерию привлекать, это сказать: «М-м, какой сегодня борщ вкусный сварила». И когда получишь «Да вали уже», вот тогда смело идти можно. Так и у меня что-то «Прости» не только прости значит. А сейчас узнаем, сеть-то еще ловит. Набрал Остроухой сообщение.
«Ладно, каюсь, виноват, но пока не знаю в чем».
Ну минимум минут пятнадцать, пока дойдет. Потом минут пять закипать будет, пока решит высказать всё. Значит, ответ через минут двадцать ждать нужно.
Тут прорвало мелкую, и так долго сидела молча.
– А что такое движется?
– Это погрузчик контейнер везет.
– А почему он светится?
– Солнце от него, как от зеркала, отражается.
– А куда он движется.
В общем, вечные детские почему. Детей понять можно, они мир познают. Отвечать на вопросы надоедает всем взрослым, кому раньше, кому позже. Меня хватило на пятнадцать минут подробных ответов.
– А эти куда летят?
Я начал отвечать односложно.
– По делам.
– А те?
– Тоже по делам.
– А дела у них какие?
– У каждого свои.
– А те тоже по делам летят?
– Да.
Ровно через двадцать минут пришел видеовызов, ого, видно, чем то сильно задел, иначе просто написала бы.
– Так, мелкая, сиди тихо, мне поговорить нужно.
Я принял вызов, набрав воздуха в легкие, сказать приветствие и пару комплиментов. Передо мной появилась голограмма Остроухой. Она была немного бледной, сидела на кровати, закутанная в одеяло, лицо было по-прежнему очень красиво, но болезненно одутловатое. И я, вместо приветствий и комплиментов, выдал:
– Ты что, болеешь?
– Что, не нравлюсь такая?
Я быстро начал исправлять свои ошибки. Нельзя девушкам говорить, что они плохо выглядят, тем более так. Но меня реально тревожило состояние Остроухой.
– Нравишься, конечно, может, прилететь к тебе?
– Нормально все со мной, после попойки вчерашней только проснулась.
Явно пытается меня уколоть больнее. Чую, врет, не было никакой попойки.
– …
Я молча посмотрел на нее, вкладывая всю возможную злость, даже напрягаться не нужно было. Камушек никуда не делся, был маленьким, но душу царапал. И сейчас я готов был послать Остроухую подальше, да что там послать, я чувствовал, что могу разорвать ее на расстоянии. Единственное, что сдерживало, это то, что я понимал все мотивы Остроухой, она пыталась специально разозлить меня, чтобы проверить, насколько сильно она мне дорога. Но я тоже не железный все терпеть, немного вспылил.
Она отвела глаза со слезами:
– Прости.
Сбоку тихо заскулила мелкая, в соседнем кресле. Тут же влетела в каюту белая Мар, спасать своего ребенка. Да, что-то я переборщил со злостью. Да и не получалось у меня так раньше никогда на других воздействовать. Похоже, что я все-таки много вспылил, блин, это же что сейчас Мар подумает, что я ее ребенка чуть не прибил, плачет ведь, а оправдаться я не успею. Спасение пришло от Остроухой.
– Ну-ка сделай голограмму видимой. Для всех.
Я нажал на «громкую связь» Голограмма Остроухой засветилась в кабине видимой для всех.
– Ты что, малыш, напугалась? – спросила она мелкую. – Не бойся, это дядя так на меня злится, не на тебя. Вон смотри, и мама уже за тобой пришла. Не боишься уже?
От слов Остроухой веяло чем-то добрым.
– Нет, а зачем дядя на вас злится? Вы же добрая фея, – включила опять свои вопросы мелкая.
– Можно, я ее заберу.
Уже не белая, уже пунцовая Мар мялась около двери.
– Иди к маме, потом как-нибудь расскажу.
Мар быстро схватила дочь в охапку и бочком выскочила за дверь, крикнув:
– Извините.
– Ты что, с ума сошел? Ну ладно бы меня прибил, я заслужила. Но окружающие-то чего тебе плохого сделали? – отчитывала меня Остроухая.
Я продолжал молча на нее смотреть. Она сменила отчитывающий тон на оправдывающийся.
– Прости, не знаю. Как-то все навалилось, немного нервная стала.
– С тобой точно все в порядке? Моя помощь не нужна?
– Нет, не выспалась просто. Осталось маленько, и я сама к тебе прилечу.
Я ощутил постороннее присутствие.
– А кто у тебя в комнате?
– Не ревнуй, это она, а не он. Но поверь, пока не могу ее тебе представить.
Я ясно понял: не врет. Вот не знаю, только Остроухую я стал чувствовать, или меня так тряхнуло, что и окружающих тоже?
– Ты там не все деньги потратила?
– Ах да, извини, давай напишу лучше.
Она протянула руку, я попытался ее коснуться. Но рука прошла сквозь голограмму.
– Я соскучился.
Только успел сказать я, как связь разорвалась, и голограмма погасла. Да, наверное, тысяч пятьсот улетело за наш разговор. Дороговато. Открыл защищенный канал, так тоже дорого, но из этой системы не дороже пятидесяти тысяч выйдет. Написал сообщение.
– Ну вот, почему ты на меня дуешься, я так и не узнал.
– Потому что я опозорилась на приеме в посольстве сполотов.
– А я то тут при чем?
– Ты еще спрашиваешь?
– Не понимаю.
– Конечно, не понимаешь. Когда ко мне подошел посол сполотов и сказал: «Красивое послание для Остроухой». Вот что бы ты подумал?
– Не знаю.
– Вот и я растерялась, почему-то подумала, что ты мне что-то передать хочешь через сполота. От тебя всего можно ожидать.
