заинтересован не меньше тебя, тоже хочет убийцу сына найти. Должен понять, – предположил Лекс.
Егерь коротко кивнул.
– Но он крупный бизнесмен и ему надо сохранить лицо. Пресса взбеленилась, как девственница на порнокартинку. Они чистят интернет, охрану увеличили. Но если тело Дикого долго будут мурыжить и таскать по лабораториям и моргам, такого напридумывают, что Стивен Кинг и Лавкрафт позавидуют. Марат хочет тишины и достойного погребения. Это понятно…
Лекс ободряюще улыбнулся и философски вскинул брови. Егерю придется выкручиваться, искать компромисс. Не впервой, справится.
– А ты знаешь, есть уже какие-то версии? По какому следу идут? – Лекс не сомневался, Егерь будет держать руку на пульсе. Возможно, даже поведет собственное расследование, вопреки запретам. Дело неординарное, трудное. Ему самому в голову приходили самые фантастические версии. Ничего правдоподобного.
– Дело Дикого веду я и моя команда, – голос Егеря прозвучал ровно, но Лекс сразу уловил победные нотки.
– Да ладно! – Лекс радостно сверкнул глазами на друга и пару раз глухо хлопнул в ладоши. – Тебе отдали дело Дикого? А личная заинтересованность? Внутренняя безопасность, профессиональная этика? Или для вашего управления ничто не указ?
– Хорошие люди вмешались, – Егерь откровенно гордился собой. – Влиятельные и заинтересованные. На самом деле неожиданно и вовремя. Я сам еще никого подключить не успел. Но у нас вообще заворачивается лихо. Мне преференций выдали почти на что угодно. Таких полномочий и доступа у меня не было даже когда я «Космонавта» ловил.
Лекс хорошо помнил про то большое дело. И хоть был уже не в городе, даже он тогда чувствовал панику со стороны и бандитов, и властей. События трясли всю страну. А еще трясло самого Егеря и его с Диким впридачу. Натянутые нити нервов. У кого сдадут первым. Одним трупом в любом случае станет больше. Чьим? Убийцы или полицейского?
Егерь вытащил из кармана фотографии и постучал стопкой о край стола. Они еще не сделали заказ, лишь мелком взглянули на меню. Егерь видимо прикидывал, что разумнее переварить первым: еду или информацию.
Вышколенный официант мгновенно возник возле столика.
– Ред лейбл дабл, – Егерь начал с виски. – Стейк ангус, салат с помидорами и огурцами.
Официант кивнул и обратил все свое внимание на Лекса.
Тот тоже выбрал стейк и какой-то зеленый на вид салат.
– А что предпочтете из напитков?
– Свежевыжатый яблочный сок, – Лекс вернул юноше меню. Он никогда не пил за рулем.
Однажды по молодости они перебрали все втроем: Дикий, Егерь и он. Пара каких-то девчонок. Старая девятка отца Дикого с раздолбанными стойками и драными сиденьями. Лекс за рулем, пьяный почти до бесчувствия. Петляя между деревьев, не различая колеи, он вывозил всех с купания у озера. Сам Дикий блевал, свесившись в открытую дверь, в пяти сантиметрах от заднего колеса и мелькающих мимо пеньков и деревьев. Лекс вывез. Вывез удачно, если не считать пары царапин от кустов на боках машины, Дикого оставшегося при своей голове и степени опьянения, при которой он не различал скоростей и сильно преувеличивал количество предметов перед капотом. Но протрезвев и осознав, что друг мог запросто оставить свою голову на любом пеньке, дереве или кочке его трясло от прошлого страха. Трясло как никогда в жизни. Тогда он твердо решил, что удача, предназначенная на езду по пьяни, была израсходована за всю жизнь. Алкоголь и руль он больше не совмещает.
– Не пьешь за рулем? – понимающе улыбнулся Егерь. – Все по-прежнему. И мне надо было свой случай, что бы израсходовать удачу на алкоголь за рулем.
Лекс знал и про этот случай. Пьяный Егерь за рулем вылетел с моста, пробив брешь в перилах. Сам не получил и царапины, жена Верка тоже отделалась испугом и сотрясением мозга, которого, по словам мужа у нее не было. Так что это как-то не отложилось на совести Егеря. Он потом долго шутил, что сотрясение бы было, если бы был мозг, а так пустой коробкой потрясли. А вот их дочери Кате досталось по полной. Переломы двух ребер и конечностей в нескольких местах. В общей сложности семь штук. Девочку собрали по частям. Собрали на винтах. Только аппаратов Елизарова (был в то время такой агрегат из камеры пыток) у восьмилетней девчонки стояло три штуки. Она полгода жила с адской болью и красными от слез глазами. У нее не было угрозы жизни, но ее маленькое хрупкое тело терзала постоянная боль. Егерь поседел. Не пил. Не разрешал себе глушить боль алкоголем, в то время, когда Катя скукоживалась в своем персональном аду. Верка сыпала проклятья, вспомнила такие грехи и проступки мужа, которых даже не было. Винила только его, хотя к друзьям они ехали с договором, что за рулем будет она. Но женщина забылась, намешала шампанского с водкой. Впрочем, Егерь тоже винил только себя.
– У Кати все хорошо? – Лекс как-то по-другому собирался расспрашивать о жизни. Но из-за случившегося все скомкалось. И получалось невпопад. К тому же Егерь все еще теребил фотографии, которые достал из кармана.
– Да, она у меня умница и красавица. Ну, носом буратиньим в мать пошла, а в остальном картинка, – взгляд друга лучился любовью, когда он начал рассказывать про дочь.
– Да брось ты! Верка симпатичная баба, – Лекс снисходительно улыбнулся. Он помнил их свадьбу. Влюбленного, как кота, Егора и худенькую глазастую Верку.
– Ну да, в том-то и дело, что баба, – Егерь закатил глаза. – Молодящаяся бабенка с поехавшей крышей. После тридцатника переклинило, что девочка. Рядится, как сексуально озабоченный подросток, делает вид, что дочери и племянникам подружка. Тьфу, не хочу про нее. А Катька приедет на следующей неделе. Ты офигеешь, какая она стала. Переводчица. На английском французском и, кажется, испанском шпарит, как на своих родных. Впрочем, они ей роднее русского. Пол лета с друзьями по Европе колесят. Вот соизволит навестить старого отца. Она у меня самостоятельная очень.
Лекс порадовался за друга. Говоря про дочь, тот расцветал.
Егерь глотнул виски из поставленного перед ним стакана и, ухмыльнувшись, принялся раскладывать перед Лексом фотографии.
– Это Юрий Леонидович Симонов, убит в собственной квартире.
Лекс внимательно рассмотрел мрачные фото. На кровати с черными простынями распластался мужчина, очевидно, мертвый. Рубашка распахнута на волосатом дрябловатом для его возраста животе. Лекс отметил хорошую прическу, дорогую рубашку и безумно счастливое выражение лица. Он не успел произнести повисшие на языке слова, Егерь добавил вторую фотографию. По куску бордовых с золотом обоев стало очевидно – обе фотографии из одного помещения. Мертвая девушка, живописно перевязанная веревкой, с раскинутыми в стороны руками, подвешенная на сетке между стояком
